Страдание

Страдание

Бог не уклонялся от вопросов пророков, но Его ответы не удовлетворяли Израиль. Оттого, что ты узнал причину катастрофы, боль и чувство одиночества не ослабнут. Рациональные доводы в защиту Бога — отнюдь не главная составляющая Его ответа. Пророков по–настоящему интересовала не логика происходящего, а чувства Бога. Что испытывает Бог? Чтобы понять Его переживания, надо вновь вспомнить антропоморфный образ, к которому постоянно прибегают пророки: Бог–отец и Он же — возлюбленный.

Присмотритесь к поведению людей, впервые ставших родителями. Они способны говорить только о своем дитятке. Они умиляются и воркуют над ним. Этот сморщенный лысый младенец для них — самый прекрасный ребенок на земле. Они тратят сотни долларов на покупку видеокамеры, чтобы запечатлеть первый лепет, первые неуклюжие шажки, хотя этими навыками до их малыша успешно овладели пять миллиардов живущих ныне на земле людей. Странное, нелепое поведение — так выражается родительская гордость, счастье уникальных человеческих отношений.

Бог избрал Израиль, взыскуя именно таких отношений. Он мечтал о том, чего желает каждый родитель: о счастливом доме, полном детей, с любовью принимающих родительскую любовь. Голос Бога звенит гордостью, когда Он вспоминает о былых днях: «Не дорогой ли у Меня сын Ефрем? не любимое ли дитя?» Но радость угасает, когда Бог внезапно с позиции отца переходит на точку зрения влюбленного, отвергнутого, оскорбленного, но не утратившего своих чувств. «Что Я им сделал?» — горестно, гневно, грозно вопрошает Он.

Я насыщал их,

а они прелюбодействовали

и толпами ходили в домы блудниц.

Это откормленные кони:

каждый из них ржет на жену другого.

Неужели Я не накажу за это?

Перечитывая пророков, я иной раз представлял себе Бога на кушетке у психоаналитика. Врач говорит: «Расскажите мне о своих чувствах», и Бога словно прорывает:

— Я скажу вам, что я испытываю! Я чувствую себя преданным родителем. Я нашел в канаве девочку–младенца, едва живую, Я принес ее домой и удочерил ее, Я умыл ее, Я кормил ее, Я платил за ее обучение. Я баловал ее, наряжал, украшал драгоценностями, но однажды она убежала из дому. До Меня доходят слухи о ее беспутстве. Она проклинает Мое имя всякий раз, когда упоминает обо мне.

Я скажу вам, что Я испытываю! Я чувствую себя преданным мужем. Когда Я повстречал Свою возлюбленную, она была тощей, усталой, измученной. Когда Я привел ее домой, ее красота расцвела вновь. Она была Мне так дорога. Она казалась Мне самой прекрасной женщиной на свете, Я осыпал ее дарами и знаками любви — но она оставила Меня. Она изменяла Мне и с друзьями, и с врагами — ей все равно было, с кем. Она выходит на дорогу, она становится под деревом, она хуже блудницы — она сама платит мужчинам, чтобы они сошлись с ней. Я предан, покинут, обесславлен!

Бог не скрывает горечи. Он прибегает к шокирующим нас выражениям, сравнивая Израиль с «верблюдицей, рыщущей по путям своим», с «привыкшей к пустыне дикой ослицей, в страсти души своей глотающей воздух — кто может удержать?»

Но слов мало, чтобы передать чувства Бога, и Он поручает славному пророку Осии превратить свою жизнь в притчу. Осия женится на Гомери, женщине, чья репутация была безнадежно погублена. Его брак весьма напоминал мыльную оперу: Гомерь то и дело уходила из дома, находила себе другого мужчину, а потом, не ужившись с любовником, возвращалась к мужу. Бог каждый раз, вопреки всем правилам и здравому смыслу, приказывал Осии простить и принять жену.

Бог использовал злосчастье Осии, чтобы показать Израилю, как болит Его сердце. Первый порыв любви к Израилю Бог сравнивал с виноградной лозой, обретенной в пустыне. Но Израиль вновь и вновь обманывал Доверие Бога, и на долю Господа выпал непереносимый позор преданного любовника. Бог готов предаться жалости к самому Себе: Я «как моль для Ефрема и как червь для дома Иудина».

Образ «отвергнутого влюбленного» объясняет нам, почему в речах, обращенных к пророкам, у Бога в любую минуту может «измениться настроение». Только что Он грозил стереть Израиль с лица земли — и вот Он уже плачет и простирает объятия… Нет, Он снова изрекает суровый приговор. Эти перемены кажутся внезапными и иррациональными, но они знакомы любому человеку, пережившему крах любви.

Слова, похожие на речи пророков, доносятся к нам из–за тонкой стены, где ссорятся давние любовники. Моя соседка два года прожила в таком конфликте. В ноябре она собиралась убить неверного мужа, в январе простила его и позвала обратно, в апреле подала на развод, в августе отказалась от прошения о разводе и вновь просила мужа вернуться. Ей понадобилось два года, чтобы осознать ужасную истину: ее любовь погибла навсегда, безвозвратно.

Именно этот цикл гнева, скорби, прощения, ревности, любви и боли вновь и вновь проходит наш Господь. Пророки показывают, как Он ищет слова, любые слова, способные достичь слуха Его народа. Моя соседка бросала трубку, когда ей звонил оскорбивший ее муж, — так и Господь заявляет вдруг пророкам, что больше не станет прислушиваться к молитвам Израиля. Моя соседка затем смягчалась. И Бог смягчается и просит Свой народ начать все сначала. Иной раз Его любовь и гнев сталкиваются, сражаются друг с другом, но потом, исчерпав все альтернативы, Бог как бы сдается: что же еще Ему делать с грехами народа?

Ричард описывал мне то жестокое разочарование, которое испытал, когда Бог «подвел его». Он чувствовал то же самое, когда невеста внезапно его бросила. Но пророки, в особенности Осия, пытаются сообщить нам иную весть: это не Бог предал нас, а мы — Бога. Блудодействовал Израиль, а не Господь Израиля. Пророки Израиля громко выражали разочарование в Боге, обвиняли Его в бездействии, недостатке интереса к земным делам, в молчании, но когда Бог заговорил, Он излил чувства, копившиеся веками: это Он, а не Израиль был пострадавшей стороной.

— Что же мне делать? — спрашивает Бог Иеремию. Всемогущий Бог предоставил человеку свободу. «И аист под небом знает свои определенные времена, — и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь, а народ Мой не знает определения Господня». Люди не похожи на все остальные создания, Бог не может управлять ими — но не может и бросить их. Он не может попросту забыть о человечестве.