Стих сто третий
Стих сто третий
Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим.
Остается еще отогреть сердце, хладное ко всему святому и Божественному. Человек создан по образу Божию; стало быть, все Божественное должно находить в нем теплое чувство. Но когда человек ниспал от своего чина и вкусил от благ чувственных, — вкус к духовному закрылся, и область та стала для него землею неведомою; совсем забыл он, что это за блага духовные и божественные. Как слепой не понимает, что такое цветы, о красоте которых ему рассказывают, как глухой смотрит даже на инструменты, гармонические звуки которых чаруют всех, и ничего не может понять, что такое деется вокруг него, так и тот, у кого закрылось чувство к духовному, видя, не видит его, и слыша, не слышит, ибо одебеле сердце363 его.
Кому неизвестна эта дебелость, огрубение и нечувствие сердца? Знают его и все боящиеся Бога и путем заповедей Его идущие. Но это временами лишь находящее замирание сердца; а где в силе страсти и разные пристрастия, там нечувствие и холодность к Божественному есть уже постоянное состояние. Тут душа мертва; воскресение ее начинается оживлением чувства духовного.
Первые удары в это чувство бывают очень болезненны. Оно поражается страхом смерти, суда и мук вечных. Отсюда обычным путем рождается страх Божий, который оживляет совесть и вместе с нею доводит до покаяния и решимости — оставить путь злой и прилепиться к Господу угождением Ему чрез исполнение заповедей Его. Но и тут полагается только начало оживлению духовного чувства. Больной встал, но он еще не имеет ни к чему аппетита: ест и пьет по убеждению, что надо есть и пить, чтоб не умереть. Таков и тот, кто вступил на путь Божий покаянием: нудит себя на добро и противится злу, но вкуса еще не находит в делах своих, делает по убеждению, что нельзя иначе, по обету и решимости делать все по заповедям.
Постоянство в самопринудительном делании начинает потом понемножку оживлять и чувство. Душа начинает ощущать приятность и сладость в том, в чем прежде не находила вкуса. И молитва начинает услаждать, и селения Божии (храмы) становятся возлюбленными, и милостыня доставлять утешение, и всякое воздержание радовать. Тут бывает то же, что при окостенелости холерной: трут больного без жалости и мало-помалу возвращают теплоту в охлажденные члены его. И в душе, пораженной холерою греха, делается то же: начинает тереть себя человек самопринужденным доброделанием — милостынями, постами, молитвами, — и понемножку оттирает свое замершее духовное чувство. Отсюда выходит наконец то, что он только и удовольствия находит, что в делах, угодных Богу; туда только его и тянет, на чем есть печать воли Божией; там только ему и приятно, где может он быть с Богом и в делах Божиих. Кто достиг сего, в том чувство духовное, значит, ожило. Вот это-то состояние и выражает пророк словами: коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим. Словеса означают заповеди Божии. Не такую, говорит, сладость оставляет в гортани мед, какую в душе — исполнение заповедей.