АЛЬДОБРАНДИНИ, ИЛИ НЕОПАЛИМЫЙ МОНАХ.

АЛЬДОБРАНДИНИ, ИЛИ НЕОПАЛИМЫЙ МОНАХ.

Вначале понтификата Александра второго Флоренция, охваченная церковными раздорами, превратилась в поле сражения. Епископ Петр Павийский и аббат Иоанн Гвальберт – новый настоятель обители Валломброзе – вступили друг с другом в открытую борьбу.

Гвальберт публично обвинял Петра в симонии и отвергал его право на богослужение и назначение священников. Пылкий оратор, Гвальберт своим красноречием увлек и без того фанатичный народ, в результате чего между приверженцами двух противоположных лагерей возникли кровавые уличные побоища.

Епископ Петр решил обуздать строптивых монахов и дерзкого оратора. Понимая, что никакие словесные доводы ни к чему не приведут (Петр отлично знал нравы своих собратьев!), он во главе вооруженного отряда напал на монастырь Валломброзе и захватил наиболее рьяных сторонников аббата, приказав всем раздеться донага.

Того, кто медлил выполнить приказ, раздели силком. Когда «избранники» предстали перед епископом в одежде прародителя Адама, он распорядился бичевать их по мягким частям тела (по тем, которыми заботливая природа одарила человека, дабы он имел возможность сидеть). Сомневаюсь, чтобы во время экзекуции монахи распевали «Аллилуйя»! Урок был суров и полезен. Гвальберт и его монахи прекратили публичные выступления против епископа и даже не осмеливались выходить за ограду монастыря. Однако в глубине души они не могли забыть полученных ударов и мечтали о мести. (Вопреки завету Христа, священники никогда не подставляют второй щеки; напротив, у них всегда нож за пазухой – разумеется, если это не сопряжено с риском.) Монахи тайком послали своих представителей к папе с просьбой созвать собор, который бы осудил Петра Павийского за симонию, прелюбодеяния и убийства. А для доказательства справедливости своих обвинений они предложили учинить суд божий, то есть испытание огнем.

Папа не выразил никакого восторга по этому поводу: фокусника обычно не трогает трюк, тайны которого ему известны. К тому же Александр второй, очевидно, счел невыгодным для себя подрывать авторитет епископа, да и монахи не пользовались особой популярностью в городе. И потому, отказавшись созвать собор, он послал монахам предписание, обязывающее их под угрозой анафемы сидеть в своих кельях, не выходить ни в город, ни в замки, даже если они будут приглашены кем-либо из жителей. Затем папа срочно отправил Петра Дамиани во Флоренцию, поручив ему успокоить взволнованное этим указом население. Однако ни мудрость Петра Дамиани, ни его просьбы и увещевания ни к чему не привели. Иоанн Гвальберт явился во главе своих монахов в убежище Дамиани, подверг его всяческим оскорблениям и призывал народ с оружием в руках прогнать епископа и папского легата.

Дело могло принять трагический оборот, если бы не вмешательство герцога Готфрида.

Он пригрозил монахам, что повесит их на деревьях у монастырской ограды, если они посмеют впредь показаться на людях.

Угроза несколько утихомирила воинствующих монахов. Однако население не успокоилось. На следующий день толпа явилась к Иоанну Гвальберту с просьбой устроить тот суд божий, который он в свое время предложил папе. Жаль, что к подобному суду не прибегают в наши дни. Действительно, чем предавать суду провинившихся церковников, не лучше ли сажать их на часок – другой в приличный костер! Выйдет обвиняемый невредимым, – значит, невиновен, а если, напротив, обуглится, как обыкновенный кусок мяса (по вине рассеянного повара), следовательно, таков приговор всемогущего и суду нечего заниматься им. Подобное судопроизводство вполне соответствует учению церкви о всеведении господа, без воли которого ни один волос не падает с головы верующего.

Могу себе представить, как завопили бы клерикалы, отнесись кто-либо всерьез к этакому проекту!

Монахи Валломброзе (вера которых мало чем отличалась от веры наших современных церковников) согласились, как гласит предание, подвергнуть себя испытанию, которого ждал народ.

Они устроили это невероятное зрелище в среду на первой неделе поста, в 1063 году.

Поначалу вся монастырская братия объявила о своем желании взойти на костер, но когда час пробил, монахи предпочли, чтобы этот пиротехнический опыт был проделан только с одним из них. Монах, избранный в качестве представителя монастырской общины на суде божьем, именовался Петром Альдобрандини.

В назначенный день сложили два огромных костра, из которых каждый имел тридцать шагов в длину и десять в вышину. Между этими кострами оставили узенькую тропинку, не больше трех шагов в ширину, усыпанную мелким и очень сухим хворостом.

После торжественного крестного хода и обедни монахи выстроились в два ряда, у каждого в руках была свеча, а на груди висел крест. Что и говорить, спектаклем руководил опытный постановщик!

Распевая гимны, монахи окружили костры и стали их разжигать. Через некоторое время жара стала столь невыносима, что монахам пришлось отойти.

И тогда взволнованная толпа увидела, как Петр Альдобрандини двинулся к пылающим кострам; он снял с себя клобук, в котором служил обедню, и торжественными шагами приблизился к тропинке. В одной руке он держал распятие, в другой – платок, которым вытирал пот со лба.

Можно, конечно, спросить: почему огонь, который не касался Альдобрандини, вызывал у него испарину?.. Несомненно, такова была божеская прихоть – не будем разбираться в этих психологических тонкостях…

Альдобрандини шагал по тропинке, разделявшей два пылающих костра, по колено усыпанной горящими углями, затем остановился и осенил себя крестным знамением. В торжественной тишине (черт возьми, зрелище достаточно интересное, чтобы публика замерла. Никто бы из нас не отказался взглянуть на священника или монаха, разгуливающего по горящим углям)… итак, в торжественной тишине раздался голос монаха. Обращаясь к толпе, он потребовал от граждан, клириков и нотаблей поклясться, что они отрекутся от епископа Петра, если Альдобрандини выйдет невредимым из этого ужасного испытания.

Все, разумеется, поклялись. Тогда Альдобрандини запел церковный гимн, умоляя бога сохранить его невредимым. Дальше – точная выдержка из кардинала Барония:

«Все увидели, как он с обнаженными ногами величественно передвигался среди гигантских языков пламени, между которыми он шел так же спокойно, как если бы шел по аллее, обсаженной розовыми кустами, освежающими своей тенью воздух, накаленный солнечными лучами. Трепещущее пламя, повинуясь какой-то чудесной силе, окутывало его, освещая лучезарным светом, более ослепительным, чем снег на солнце. Языки пламени, не оставляя никакого следа, лизали края его одежды, касаясь волос на голове и бороде». «Присутствующие заметили, – продолжает благочестивый историк, – что в тот момент, когда Альдобрандини вошел в пламя, огонь костров потерял свой жар и сохранил только свет, озарявший торжество святого монаха».

И еще одна не менее забавная деталь, которую подчеркивает Бароний: «Когда Альдобрандини дошел до конца костров, он заметил, что потерял свой платок посреди тропинки. Он спокойно вернулся, подобрал платок и, лучезарный, вышел из огня».

Почему «лучезарный», кардинал Бароний? Потому ли, что удалось испытание, или потому, что потеря платка была бы непоправимой?..

Кардинал Бароний не дает потомкам точных сведений на этот счет – он подробно описывает сцену народного энтузиазма, последовавшую за представлением, которое дал неопалимый монах. Мы не будем цитировать дифирамбов Барония и укажем только, что аббат из Валломброзе не замедлил послать папе донесение о чуде, требуя назначения нового епископа вместо того, которого суд божий изобличил в ереси и прелюбодеянии.