КОРЕЯ (51)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КОРЕЯ (51)

Буддизм стал распространяться в Корее в IV в., его привезли китайские монахи, специально с миссионерскими целями посещавшие страну. Первоначально очагом этой религии на Корейском полуострове стало Когурё, одно из трех существовавших тогда в Корее государств (остальные именовались Пэкче и Силла). Немного позже, но в том же столетии он распространился в Пэкче и через полтора столетия — в третьем корейском государстве. К тому времени, когда Силла сумела подчинить себе остальные государства и создать одно общее (VIII в.), буддизм во всех трех государствах был уже признанной государственной религией.

В это время, однако, такое же положение государственной религии занимало в Корее конфуцианство. Немного позже проник в страну и даосизм. В общем буддизм не вел с этими религиями прямой борьбы. Были, правда, периоды конфронтации буддизма и даосизма. Так, например, в середине VII в., когда представитель когурёсской сангхи Подок повел борьбу против даосизма, убеждая вана (властителя) Поджана не допускать даосизма под предлогом того, что новая религия вызовет духовный разброд в стране, ван не согласился с этим, и даосизм стал распространяться, ослабляя позиции буддийской сангхи. То, что вскоре Когурё потеряло свою независимость, объясняется некоторыми авторами именно тем, что оно не пользовалось в это время былой поддержкой, которую оказывали ему сангха и вообще буддисты.

До появления буддизма в Корее среди ее населения были распространены все верования и культы первобытной религии — фетишизм и вера в душу, полидемонизм, поклонение небесным светилам, культ предков. С появлением буддизма эти верования, связанные с ними культы не исчезли, они продолжали бытовать, синкретизируясь с буддизмом. Конечно, верования и их состояние труднее прослеживаются, чем выполнение обрядов, составляющих культ, но именно по выполнению обрядов можно судить о состоянии тех или иных верований и степени приверженности к ним населения. В данном случае факты говорят о том, что население Кореи с принятием буддизма ни в коей мере не отказалось от добуддийских верований и культов. На протяжении многих столетий бытовала синкретизированная религия буддизма с добуддийскими религиями. «По-прежнему, — пишет Р. Джарылгасынова, — в 10-ю луну приносились жертвы небу, причем основные жреческие функции в этом обряде выполнял «ван». «Ван» участвовал и в церемонии жертвоприношения пещере Сухель». Жертвоприношения небу приносились и перед войной, и в других сложных случаях жизни корейского общества.

Небо было не единственным астральным объектом поклонения корейцев, ставших буддистами. К этим объектам относились и солнце, и луна, и многочисленные планеты и звезды. «Культ семи звезд Большой Медведицы, — пишет та же исследовательница, — бытовал у корейцев до недавнего времени» 52. Вместе с поклонением светилам имело значение и астрологическое их использование, по состоянию светил гадали о грядущих общественно важных событиях: о войне и мире, засухе и наводнении, землетрясении или извержении вулкана.

Горы, реки, моря, пещеры были, по представлениям корейцев, населены сверхъестественными существами-демонами, которым надо было в определенные даты приносить жертвы, возносить молитвы, это делалось, помимо того, в экстраординарных случаях.

Культ предков, занимающий такое важное место в конфуцианстве, казалось бы, плохо гармонировал с буддийским вероучением, в котором он не играл роли. Тем не менее он сохранился в полной силе и в последующие времена, чему способствовало его государственное значение; особенно почитались предки здравствующего вана и действительный или мифический или полумифический ван — основатель государства. Публичные жертвоприношения своим предкам регулярно совершали сами ваны.

К появлению буддизма в Корее государственные власти относились в общем благожелательно. В каждом из трех государств он скоро стал государственной религией, что отнюдь не упраздняло конфуцианства в качестве таковой. А с распространением даосизма и он был принят на вооружение властями.

Ценность буддизма для государства обусловливалась тем, что он давал идеологическое освящение централизаторским тенденциям, присущим деятельности властей, как в период существования трех государств, так и после их объединения. Наивысшую ценность в этом отношении представляло конфуцианство, прямо воплощавшее идею государства как высшей ценности. Немалый вклад в распространение этой идеи внес и буддизм, имевший то преимущество перед конфуцианством, что он оказывал духовное воздействие на более широкие массы, ибо он был более доступен для них образным характером своих верований и обрядностью. Поэтому государственная власть опиралась одновременно на обе эти религии.

В некоторые периоды ранней истории Кореи сангхе удавалось в какой-то мере ослабить свою зависимость от государства. Так, с конца VIII в. она воспользовалась его ослаблением и в значительной мере вышла из-под его контроля. Но до этого времени сангха находилась под непосредственным управлением ванов и их бюрократического аппарата. Все должностные лица в управлении ею назначались ванами, а на низших «этажах» — наместниками округов. В государстве Силла, чтобы гражданин мог поступить в монастырь, он должен был получить специальное разрешение вана, что достигалось не без труда.

Поступление в монастырь было притягательной целью для человека из народных низов: он освобождался от тяжелого крестьянского или ремесленного труда, от многочисленных налогов и повинностей, в том числе и от военной повинности. Власть не была заинтересована в поощрении таких намерений и с трудом давала разрешение на поступление в монастырь. По отдельным оказиям это все же иногда делалось даже в массовом масштабе. Так, например, чтобы снискать благоволение сверхъестественных сил и исцеление от постигшей его болезни, ван Хындок в 830 г. дал разрешение на уход в монахи одновременно 150 претендентам.

В период господства династии Корё (X–XIV вв.) буддизм переживал состояние расцвета. Это выразилось в большом увеличении количества монастырей и пагод, построенных, как правило, за счет государства, в колоссальном росте их богатств, земельных и прочих, в относительной независимости, которой пользовалась в это время сангха.

Процесс высвобождения из-под контроля государства начался еще в конце VIII в. Это стало возможным в условиях постепенного ослабления самого государства. Новый этап наступил во второй половине XIV в., когда в условиях разгоревшейся междоусобной борьбы различных феодальных группировок разбогатевшая и, так сказать, разжиревшая сангха стала выглядеть как остров благополучия и процветания, как лакомый кусок для каждой из группировок, боровшихся за власть. Сама церковь в этой борьбе не занимала определенной позиции, она лавировала между разными группировками и в меру своих сил препятствовала урегулированию положения и централизации государства. Наконец, междоусобная борьба закончилась, и на трон в 1392 г. воссел предводитель одного из боровшихся кланов Ли Сонг, положивший основание династии, царствовавшей в течение пяти столетий. Уже его ближайшие преемники стали активно прибирать к рукам сангху и ее многочисленные монастыри. В начале XV в. 4 раза подряд производилась конфискация монастырских земель и проживавших на них крепостных. А в 1424 г. государство реформировало сангху, произведя существенные изменения в ее организационном строении и внутреннем управлении.

В это время буддийская церковь в Корее состояла из большого количества сект и толков. Различались они между собой тонкостями культовыми и догматическими, но по существу эти тонкости представляли собой, как правило, лишь предлог для самостоятельного существования соответствующих группировок духовенства. Государство распорядилось в этом деле решительно и безапелляционно: все секты были сведены в две — сонджон и кеджон. Для каждой из них было установлено право иметь 17 монастырей, а каждому монастырю была указана норма земли, которой он может владеть, и количества крепостных душ (ноби). Все, что оказывалось у него сверх этого, подлежало конфискации в пользу государства. Площадь монастырского землевладения в итоге уменьшилась в 4–5 раз. Соответственно уменьшилось и количество монахов, «спасавшихся» в этих монастырях. Ослабление экономического могущества не могло, конечно, не сказаться и на общей роли сангхи в стране. В течение последующих столетий она в общем не изменилась, так что далеко в прошлое ушла ее роль могущественного политического и экономического фактора в стране.

В вероисповедно-догматическом отношении корейский буддизм вначале строился полностью по одному из китайских образцов. Потом постепенно стали появляться местные варианты и в соответствии с этими вариантами, как это характерно для буддизма, новые секты и толки. Помимо возникших на корейской почве укажем на известные уже нам буддийские направления, «импортированные» из других стран Азии: амидаизм и чань или дзэн, в корейском варианте названия «сон».

Как и в других странах, амидаизм требовал поклонения не столько Будде, сколько Амитабе, повелителю райской Чистой Земли. Привилось в Корее и такое направление буддизма, как чань. Появившись в начале IX в., оно сразу завоевало большое количество сторонников. Однако и «сон» вскоре разветвился на различные направления. За столетие их образовалось девять, они именовались «девятью горами».

Не следует представлять себе дело так, что обилие сект и толков было связано в Корее с непрестанной борьбой внутри общебуддийского лагеря. Секты возникали не в противовес одна другой, а рядом с ней, сопутствуя ей. Они легко совмещались, и во многих случаях один и тот же человек мог одновременно принадлежать к двум или нескольким сектам. Рядовые верующие часто даже не имели представления об отличительных особенностях вероучения той секты, к которой они принадлежали, и помнили свою принадлежность к ней лишь по той словесной формуле, которую они постоянно повторяли в качестве спасительной.

Персонажи общебуддийского пантеона пользовались почитанием и в Корее. Наиболее популярными среди верующих были четыре божества: Шакья-Муни, Майтрейя, Амитабха и Авалокитешвара. Почитание Майтрейи имело почти практическое в своем роде значение: это было божество, которому надлежало в более или менее близком будущем появиться на земле в образе Будды и от которого в этом образе следовало ждать реальных деяний, способных оказать воздействие на жизнь людей. Особое значение приобрел культ Майтрейи в VIII в., когда в условиях феодальных междоусобиц дела до крайней степени запутались. Кроме этих четверых в пантеоне фигурировало столь же бесчисленное множество божеств и полубожественных существ, как и в остальных странах распространения буддизма.

На практическую жизнь буддийская догматика оказывала мало влияния. Интересна в этом отношении позиция ортодоксального буддизма в вопросе о насилии и убийстве.

Как известно, эта позиция была выражена в формуле ахимсы — непозволительности нанесения вреда кому бы то ни было, тем более недопустимости убийства какого бы то ни было живого существа. Теоретически эта позиция была неоднократно выражена на корейской почве самыми авторитетными инстанциями. В государстве Силла в 529 г. был издан специальный указ вана, запрещавший убийство чего бы то ни было живого. Впрочем, нет никаких сведений о том, чтобы ван и его приближенные перешли на вегетарианский образ жизни. То же относится и к государству Пэкче. Там указ о запрещении убийства живых существ был издан ваном Попом в 599 г., был подтвержден в 705 г., а еще через несколько лет специальным указом было запрещено забивать скот. А упомянутый выше ван Поп требовал еще от корейцев отпустить на волю всех охотничьих соколов и уничтожить приспособления для рыбной ловли. Если в отношении скота представляется весьма сомнительной действенность указов, запрещавших убийство, то тем более это относится к обращению с людьми. Войны велись всеми корейскими государствами без каких бы то ни было ограничений. Активными участниками войн во многих случаях были монахи. Советский автор С. В. Волков сообщает: «Во время войны Когурё против танского Китая из когурёсских монахов была сформирована целая армия, насчитывавшая до 30 тыс. человек, которая успешно воевала против китайских войск… Участвовала она в боях и в 668 г. на завершающем этапе войны» 53. А потом, когда страну заняли китайцы, монахи приняли деятельное участие в партизанской войне; одним из прославившихся военачальников партизан был монах Точхим.

Не приходится выражать удивление по поводу такого кричащего несоответствия слова делу в буддизме, это обычно для всякой религии. Достаточно вспомнить в этой связи ветхозаветное «не убивай» и новозаветное непротивление злу насилием…

Как и в других странах, распространение и бытование буддизма давало стимул и форму для развития некоторых областей культуры. Для архитектуры и строительного искусства имело большое значение строительство пагод, ступ и других культовых зданий. Для искусства скульптуры важно было изготовление огромного количества статуй Будды и других персонажей пантеона, а также производство инструментария для богослужения.

Примечания и ссылки на источники

1 Беттани и Дуглас. Указ. соч. Т. I. С. 84.

2 Кожевников А. Н. Указ. соч. Т. I. С. 647.

3 Maung Н. A. History of Birma. N. Y.; L., 1987. P. 124.

4 См.: Семека /С. М. История буддизма на Цейлоне. М., 1969. С. 30–35.

5 Там же. С. 98.

6 Там же. С. 58–59.

7 Там же. С. 60.

8 Там же. С. 61.

9 Цит. по: там же. С. 23.

10 См.: Корнев В. И. Тайский буддизм М, 1973.

11 Там же. С. 27–30.

12 Там же. С. 75.

13 См.: Всеволодов И В Бирма: религия и политика М., 1978.

14 Там же. С. 92.

15 Там же. С. 98.

16 Там же.

17 Там же. С. 165.

18 Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970. С. 291–359; Ch’en К. Buddhism in China. A Historical Survey. Prinstone, 1964.

19 Васильев Л. С. Указ. соч. С. 312.

20 См. там же. С. 322.

21 См. там же. С. 312.

22 Ch’en К. Op. cit. Р. 147–151.

23 См. там же. С. 229.

24 Ch’en К. Op. cit. P. 415–424.

25 См: Васильев Л. С. Указ. соч. С. 353.

26 См.: Беттани и Дуглас. Указ. соч. Ч. I. С. 218.

27 Ch’en К. Op. cit. Р. 103–104, 112.

28 См.: Васильев Л. С. Указ. соч. С. 325.

29 Беттани и Дуглас. Указ. соч. Ч. I. С. 220.

30 См.: Васильев Л. С. Указ. соч. С. 321.

31 См. там же. С. 375.

32 Там же. С. 141, 142.

33 Корнев В. И. Указ. соч. С. 56.

34 См.: Арутюнов С. А., Светлов Г. Е. Старые и новые боги Японии. М., 1968.

35 См.: Хрестоматия по истории средних веков. Т. I. М., 1961 С. 127–128.

36 Жуков Е. История Японии. Краткий очерк. М., 1939. С. 10; Иофан Н. А. Культура древней Японии. М., 1974. С. 89–90.

37 См: Хрестоматия по истории средних веков. Т. I. С. 130.

38 См.: Иофан И. А. Указ. соч. С. 91, 105.

39 Eliot Ch. Japanese Buddhism. L., 1964. P. 219–220, 224

40 См.: Арутюнов С. А., Светлов Г. E. Указ. соч. С. 35–36.

41 См.: Жуков Е. Указ. соч. С. 15.

42 Арутюнов С. А., Светлов Г. Е. Указ. соч. С. 69–70.

43 Eliot Ch. Op. cit. P. 233–415; Anthology of Zen. L., 1961.

44 Kitagava J. M. Religion in Japanese History. N. Y.; L., 1966. P. 118–122.

45 Le bouddhism japonnais, textes fondamentaux de quatre grands mois de Kamakura. P., 1965. P. 283–315.

46 Jschii M. Honen the Luther of Japan. Tokyo, 1940. P. 29.

47 См: Арутюнов С. А., Светлов Г. E. Указ. соч. С. 52, 56.

48 См.: Жуков Е. Указ. соч. С. 37.

49 Eliot Ch. Op. cit. P. 282.

50 См.: Арутюнов С. A, Светлов Г. E. Указ. соч. С. 78–80.

51 Волков С. В. Ранняя история буддизма в Корее. М., 1985.

52 Джарылгасынова Р. Ш. Древние когурёсцы. М., 1973. С. 170.

53 Волков С. В. Указ. соч. С. 116.