ГОСУДАРСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОЗИЦИИ ИСЛАМА В XVI–XVIII вв

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГОСУДАРСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОЗИЦИИ ИСЛАМА В XVI–XVIII вв

Когда в 1492 г. войска испанского короля Фердинанда Католика захватили Гренаду, это означало падение последнего территориально-государственного оплота мусульманства в Западной Европе. Но за полстолетия до указанного события в Юго-Восточной Европе ислам обрел новый плацдарм в виде Османской империи, захватившей в 1453 г. Константинополь и начавшей новую серию войн, сравнимых по размаху и эффективности с завоеваниями арабских халифов VII в. В начале XVI в. возникли и другие территориально-государственные базы ислама. С основанием в 1502 г. сефевидской династии в Иране образовалось сильное царство, официальной идеологией которого был ислам шиитского толка. В 1526 г. появилось исламское государство Великих Моголов, существовавшее в течение почти двух столетий. На территории Индонезии около 1520 г. маджапахитское индуистское государство распалось на ряд княжеств, возглавляемых мусульманскими династиями. Таким образом, потеря исламом его базы на Пиренейском полуострове компенсировалась позициями, завоеванными им на Востоке.

Во всех перипетиях социальной и политической борьбы, связанной с описанными выше событиями, а также с классовой борьбой внутри образовавшихся государств, религия ислама играла немалую роль: она давала идеологическое оформление требованиям борющихся классов и социальных групп, а также претензиям правящих кругов государств, участвовавших в международной военной и политической борьбе.

В завоевании Византии турками-османами последними использовался лозунг священной борьбы против неверных. В дальнейшем Османская империя захватила Аравийский полуостров и Египет и стала продвигаться на запад вдоль северного побережья Африки. Султан Селим I получил возможность освятить свое господство на Ближнем Востоке, так как в его руках оказались ключи от Каабы и на территории его государства находились оба святых города суннитского ислама — Мекка и Медина; на этом основании султан включил в свою пышную титулатуру еще звание «слуги (стража? — И. К.) обоих святых городов». Существует легенда о том, что проживавший при дворе побежденного Селимом каирского мамлюкского султана отпрыск аббасидских халифов Мутеваккиль официально передал Селиму звание халифа и тем возвел его в ранг главы мусульманского мира. В. Бартольд доказал, что эта легенда была сочинена на потребу султанов одним турецким армянином во второй половине XVIII в.1 Во всяком случае с 1517 г. османские султаны стали считать себя духовными вождями всех мусульман.

Духовенство завоеванных стран освящало власть тех, в чьих руках данная страна оказывалась. Вспомнили хадис, по которому каждое столетие Аллах посылает мусульманам «обновителя веры» 2. Прежде такими обновителями считали богословов, вносивших особый вклад в разработку вероучения; теперь нашелся более актуальный объект для почетного звания. И само собой разумеется, «обновитель ислама» должен был обладать нераздельной властью, как светской — над теми странами, которые входили в состав его государства, так и духовной — над мусульманами во всем мире. Теоретически это выглядело довольно логично, но практически реализация такой власти часто наталкивалась на серьезные трудности. То, что османского халифа не признают шииты, представлялось в порядке вещей; считалось, что с ними можно и нужно вести такую же священную войну, как и вообще с иноверцами, а вопрос о том, когда и с кем начинать войну, решался соображениями практической политики и стратегии. Сложнее было, если османского халифа отказывались признавать таковым свои же сунниты. Когда в начале XVIII в. Иран в лице своей правящей верхушки примкнул к суннизму, не признав в то же время верховенства османского халифа, это послужило поводом к тому, чтобы вести войну с Ираном в целях его полного завоевания. В 1726 г. османское духовенство выступило с разъяснениями, по которым в мире может существовать только один имам, причем была сделана ссылка на текст хадиса: «Если принесут присягу (одновременно) двум халифам, то убейте одного из них» 3. Необходимость единовластия османского султана над мусульманами всего мира нередко обосновывалась также текстом Корана: «Если бы были там (на небе. — И. К.) боги, кроме Аллаха, то погибли бы они» (21, 22). Но такие «боги», как шахиншах Ирана, погибать не хотели, и между двумя исламскими государствами долгое время велись войны.

Экспансия османов в Северной Африке встретила сильное сопротивление в Марокко, опять-таки имевшее религиозно-идеологическую оболочку. Вдохновителем и организатором этого сопротивления был исламский монашеский орден марабутов, монастыри (завии) которых являлись укрепленными пунктами и играли не только религиозную, но и военно-стратегическую роль в качестве опорных пунктов сопротивления всем, против кого следовало вести джихад — священную войну. В борьбе против португальских и испанских завоевателей обоснование необходимости джихада не представляло трудностей, ибо речь шла о сопротивлении христианам, мушрикун (многобожникам). Но марабуты поднимали народ и против господствовавшей в Марокко династии Маринидов, и в особенности против тюрков, хотя и те и другие были мусульманами-суннитами. И здесь, однако, находилось религиозное обоснование. Марабуты выдвигали в качестве законных и богоугодных властителей так называемых шерифов, претендовавших на то, что они происходят от самого Мухаммеда. Угнетенные народные массы должны были под влиянием пропаганды марабутов надеяться на то, что, придя к власти, шерифы организуют общественные порядки на более справедливых основах, заповеданных пророком. Как ни были туманны эти надежды, они способствовали созданию такой идеологической атмосферы, которая побуждала людей с оружием в руках выступать против Маринидов и османов. Борьба была успешной. В 1525 г. в стране воцарилась династия шерифов, были нанесены поражения испанцам и португальцам. Марокко устояло против османов. Положение народных масс от этого, разумеется, не улучшилось, что обусловливало в дальнейшем новые движения, тоже протекавшие в религиозной форме.

Внутренние отношения в Османской империи, складывавшиеся под влиянием социально-исторических факторов, по своей идеологической окраске также были связаны с мусульманством. Для проживания на территории империи христианам был создан особый режим, ставивший их в положение второстепенных граждан — райя (стадо), подвергавшихся особо интенсивной эксплуатации как привилегированным классом феодалов, так и непосредственно государством. Классовая борьба среди турецкого населения тоже нередко облекалась в религиозные формы. Так, народное восстание в Малой Азии, развернувшееся в 1511 г. под руководством Шахкулу, проходило под лозунгом шиизма; его социальным содержанием являлась борьба крестьян и кочевников против происходившего в то время процесса усиления феодальной эксплуатации 4. Репрессии, широко практиковавшиеся Селимом I и его чиновниками в отношении всех подозрительных и недовольных элементов, прикрывались борьбой против шиизма, в приверженцы которого зачислялись властями все неугодные им. В проскрипционные списки «шиитов» было занесено больше 40 тыс. человек, планомерно затем истребленных.

Шиизм, с другой стороны, стал в то же время религиозно-идеологическим знаменем иранского государства Сефевидов. На обширной территории Ирана и Закавказья в конце XV в. существовали разрозненные и враждовавшие между собой государства, одним из которых было крупное княжество с центром в городе Ардебиле. Им владели шейхи, именовавшие себя Сефевидами — от названия духовного ордена Сефевийэ, который ими же и возглавлялся, а основателем которого считался потомок седьмого алидского имама. Недовольство народных масс существующими феодальными порядками, выливавшееся нередко в вооруженные выступления, ставило перед феодалами задачу консолидации в государственном масштабе и создания сильной государственной власти. К этому побуждали и постоянные угрозы со стороны Османской империи, стремившейся расширить свои владения и за счет данного района. Во главе движения за государственное объединение стали Сефевиды в лице одного из своих наиболее выдающихся представителей, Исмаила, создавшего сильную объединенную армию и, опираясь на нее, новое государство.

В целях ослабления внутренней социальной напряженности Исмаил объявил себя шиитом и верховным покровителем этого ответвления ислама. Шиитство было популярно в низах иранского общества, что имело глубокие социальные корни: в условиях феодализма шиитская идеология с ее основным догматом о грядущем пришествии махди-мессии, который спасет обездоленных от их тяжелой участи, импонировала угнетенным, так что в массе населения было немало тайных и явных шиитов 5.

Исмаилу приходилось, конечно, считаться с возможным сопротивлением шиитской реформе со стороны феодалов-суннитов, но для них у него был дополнительный аргумент: шиитство давало основания и оправдание для упорного сопротивления османам, исповедовавшим ненавистный суннизм. Помимо того, провозглашение шиизма государственной религией позволяло конфисковывать земельные владения и прочие богатства, принадлежавшие суннитскому духовенству. Заодно можно было обогатить казну и покорную часть феодальной аристократии за счет конфискации земель и имуществ, принадлежавших тем владельцам, которые отказывались перейти в шиизм. Конечно, и шиитское духовенство было щедро вознаграждено за истинность своей веры. Оно получило большие материальные подачки и, помимо того, ряд святых мест, ставших центрами паломничества и дававших большие доходы. Вскоре экспансия государства Сефевидов привела к тому, что на его территории оказались исконные святыни шиизма — города Неджеф и Кербела, ставшие для шиитского духовенства важными источниками дохода.

Это произошло в царствование сефевидского шаха Аббаса I, вошедшего в историю с ореолом «Великого». В своей завоевательной политике и во внутригосударственных делах Аббас твердо придерживался шиитской линии и во славу шиизма творил невиданные даже по тому времени жестокости. Так, при взятии Багдада он приказал истребить десятки тысяч суннитов. Аналогичным образом он обходился даже со своими близкими родственниками: своего старшего сына Сефи-мирзу он приказал убить, а двух младших ослепить. Сравнивая такие деяния благочестивого мусульманина с подобными изуверствами христианских властителей, надо сказать, что ислам не отличался в отношении милосердия и всепрощения от других религий.

В Индии в начале XVI в. образовалось государство Великих Моголов. Это удалось сделать сильной феодальной афгано-тюркской группировке под предводительством выходца из Средней Азии Бабура в борьбе против индийских феодалов. Ее идеологическим знаменем был ислам в его суннитской форме, противопоставлявшийся религии индуизма.

При Акбаре, царствовавшем в империи Моголов с 1556 по 1605 г., происходили движения, представляющие интерес для истории религии в целом и для истории ислама в частности 6.

Совершив ряд завоевательных походов, Акбар сильно расширил пределы своей империи, включив в нее почти весь Индостан и большую часть Афганистана. На территории этого государства оказалось разноплеменное население, в значительной своей части исповедовавшее не ислам, а индуизм, джайнизм и парсизм. Среди иноверных были не только крестьяне, ремесленники и мелкие торговцы, но и богатые феодалы. В борьбе с сепаратизмом вновь присоединенных племен и народов, в частности со стремлением феодальной знати к восстановлению или сохранению своей независимости, Акбар неминуемо должен был столкнуться с тем, что все эти тенденции облекались в религиозную форму. В такой же форме развертывались и народные революционные движения, направленные против феодального гнета. В XVI в. на территории империи Моголов происходили по меньшей мере три таких движения — роушанитов, махдистов и бхактистов. Последнее возникло среди индуистов, а первые два охватывали мусульман 7.

В лозунгах бхактистского движения провозглашалось равенство всех людей перед богом независимо от их кастовой принадлежности и приверженности к индуизму или исламу; в названии движения («бхакти» — преданность богу) подчеркивался его религиозный характер. Движение роушанитов (по имени их руководителя, провозгласившего себя «старцем-светочем», — Пира Роушана) развернулось среди афганских племен северо-западной части империи. Его лозунгом было «царство справедливости», главным принципом которого считалось равенство; в практику этот принцип воплощался при помощи обращения имущества феодалов и духовенства в собственность общины верующих. Роушаниты не ограничивались проповедью, они организовали крупные вооруженные силы и вели военную борьбу как против Моголов, так и против местных феодальных князей. Наконец, в движении махдистов нашел выражение популярный среди шиитов мотив ожидания махди-мессии, к приходу которого следует подготовить существующие в обществе порядки. В ожидании скорого конца света махдисты во главе с шейхом Аланом также конфисковывали имущество богатых и делили его между нуждающимися; существовало и общее достояние, которое пополнялось за счет регулярно взимавшейся с верующих десятины.

Моголы вели вооруженную борьбу с демократическими сектантскими движениями. Бхактисты ограничивались мирной проповедью, поэтому внешнее подавление их деятельности не составляло особого труда; конечно, этим не достигалась ликвидация самой идеологии. Военная же борьба с роушанитами и махдистами приняла затяжной характер. Хотя Алан и другие руководители махдистов были взяты в плен и казнены, волнения под махдистским знаменем продолжались еще даже в XVII в. Роушаниты были окончательно разгромлены войсками Моголов лишь в начале XVII в.

С начала своего правления Акбар стал проявлять необычайную для того времени веротерпимость. Сам он перешел из суннизма в шиизм, который отличался тогда несколько большей широтой в отношениях с иноверцами. После этого был издан ряд указов, разрешающих употребление вина и свинины. Глава государства делал публичные заявления, в которых отрицалась вечность адских мук на том основании, что у грешника есть возможность избежать их при помощи перевоплощения после смерти; это было прямым заимствованием у индуизма и буддизма. Акбар находился в дружеских и родственных связях с раджпутанскими князьями, исповедовавшими индуизм. Главной ударной силой его войск была раджпутанская конница, тоже состоявшая из индуистов.

Акбар разрешил свободный обратный переход в индуизм тем, кто при его преемниках был насильственно обращен в ислам. Не удовлетворившись, однако, перечисленными актами веротерпимости, Акбар в 1582 г. провозгласил полную реформу религии и культа. Он учредил синкретическую «божественную веру», объединявшую в своем учении общие элементы ислама, индуизма, джайнизма, парсизма и даже христианства. Основным требованием новой религии было благоговение перед божеством, символами которого следовало считать солнце на небе и огонь на земле. Сам царь тоже должен был быть объектом почитания в качестве «праведного правителя». Обрядам и бытовым предписаниям разных религий не придавалось никакого значения. Главный же смысл реформы заключался в игнорировании вероисповедных различий и разногласий.

Если бы начинание Акбара увенчалось успехом, империя Моголов выиграла бы чрезвычайно много в своей централизованности, социальном и политическом единстве. Этого, однако, не произошло. Акбару не удалось распространить новую религию в широких народных массах. После смерти Акбара его преемники на троне не сумели возвыситься до его интеллектуального и политического уровня и вернулись на старый, мусульманский путь.

Начало XVIII в. ознаменовалось сложными религиозно-политическими событиями в Иране. Полководец шаха Тахмаспа II Надир, родом туркмен, в 1736 г. занял место шаха 8. Находясь уже у власти, Надир заставил своих царедворцев в течение месяца умолять его стать шахом. А условием своего согласия диктатор поставил готовность иранской аристократии перейти в суннизм.

Разумеется, в основе такого поворота Надира лежали вовсе не богословские соображения. Шах получал возможность нанести решающий удар шиитскому духовенству, которое при последних Сефевидах имело большую силу; таким способом он мог, помимо того, оправдать в глазах народа свое обращение с Сефевидами, которые оказывались уже шиитскими еретиками и раскольниками; и наконец, обнаружилась возможность мирного присоединения к империи соседних суннитских племен афганцев и узбеков. Правда, была опасность того, что шиитское население империи воспротивится смене веры, но Надир был в то время очень популярен в народе благодаря своим военным успехам и победам, поэтому он с полным основанием рассчитывал на покладистость своего народа. Действительно, суннизация Ирана прошла без особых осложнений.

Тем не менее от перехода иранской правящей верхушки вместе с Надиром в суннизм религиозные распри не прекратились. В мусульманском, ранее шиитском, населении страны осталась вначале скрытая, а потом все более открытая шиитская оппозиция. Сам Надир до конца своей жизни в каждом проявлении недовольства народных масс и феодалов подозревал шиитское зерно и подавлял его жестокими мерами. Это не мешало ему культивировать проекты объединения всех направлений ислама. Больше того, падишах был готов выступить даже в роли проповедника — основателя новой синкретической религии, которая объединяла бы все существующие.

Здесь главную роль также играли не соображения абстрактно-идеологического порядка. В составе созданной Надиром огромной империи оказались территории, населенные не только мусульманами, но и христианами Армении и Грузии, индуистами Северного Индостана, парсистами и иудеями. В дополнение к системе военного подавления и беспощадно свирепых репрессий Надир хотел создать и религиозно-идеологическую систему, способную играть объединяющую роль. Попытка его была обречена на неудачу, как это было раньше с проектом могольского властителя Акбара. И социально-экономические и военно-политические условия феодализма вели к раздроблению, а не к объединению и централизации. Идеологическими средствами преодолеть эту тенденцию было невозможно. А когда в 1747 г. Надир был убит заговорщиками, созданная им империя почти сразу распалась.