Приложение 4 Предисловие В. Н. Пупышева[311]к предполагаемому изданию книги Б. Д. Дандарона «Мысли буддиста»

1996 г., Улан-Удэ

Намо гуру Видьядхарая!

(Поклоняюсь Учителю Видьядхаре!)

Автор предлагаемой вниманию читателя книги — человек-леген­да. Есть хорошее русское слово — подвижник. Его жизнь — это жизнь подвижника. И как всегда в таких случаях, трудно отличить, что же из того, что о нем рассказывают, происходило в действитель­ности, и что в форме притчи передает реалии его духовного пути. Я склонен полагать, что и то, и другое одинаково важно. И все же в своем рассказе я буду придерживаться того, что мне достоверно из­вестно из некогда услышанных мною его слов, из рассказов его род­ственников и учеников, из рассказов друзей, которых у него было больше, чем недругов и недоброжелателей.

Называют разные даты его рождения, с расхождением в пределах месяца. Я склонен считать наиболее вероятной дату 14 декабря 1914 года. Отцом его был известный бурятский религиозный поэт и тан­трист философ Агван Силнам Тузол Дорже (Бадмаев) и матерью - вдова Балжима. При рождении он получил имя Бидиядара (Держа­тель Знания — от санскритского Видьядхара). Было у него также детское имя — Зидда-Базар (санскр. Читта-Ваджра — Алмаз Мыс­ли). Как рассказывают, еще в сталинских лагерях он написал книгу «Необуддизм», которую смог вынести при освобождении поляк Ко­кошка. Впоследствии по данным, которые мне трудно проверить, эта книга вышла в Таиланде под именем Зидда-Базар. Говорят, что именно с этой книги началось необуддийское движение.

Сохранился рассказ женщины, подруги матери Бидиядары. Ей приснился сон, что солнце упало с неба и скатилось ей в руки. Она пошла и подарила солнце своей подруге Балжиме. Проснувшись, она рассказала о своем сне Балжиме. Вскоре выяснилось, что Балжима беременна. И подруге долго потом было жалко, что солнце во сне она отдала Балжиме, а не оставила себе. Отчество и фамилию наш Учи­тель получил по первому мужу Балжимы — «Бидия Дандарович Дандарон» стояло у него в паспорте.

Рассказывают, что после рождения Учителя к его отцу прибыла делегация тибетцев, которые заявили, что им известно, кто у него родился, и что они просят отдать его в Тибет. Отец ответил: «У него другие задачи. Он нужен здесь».

Отец Бидии Дандаровича, был незаурядным человеком и силь­ным йогом, учеником Лубсана Сандана Цыденова, будущего Учите­ля также и Бидии Дандаровича. Находясь в составе бурятской деле­гации на коронации Николая II, Лубсан Сандан — единственный из присутствовавших не преклонил колен перед царем: «Духовный вла­дыка не должен кланяться светскому».

В это время Учитель Лубсан Сандан еще не носил титула «Дхармараджи» — Царя Учения в трех мирах: мире страстей, или нашем мире; мире форм, или мире богов и других бестелесных существ; и в мире без форм, или мире высоких духов. Он получил его позже.

На рубеже XX века настоятель одного из монастырей Гумбума Джаягсэн-гэгэн посетил Бурятию. С ним вместе был известный Акпа-гэгэн. Они обсуждали с Учителем Лубсаном Санданом и Агваном Силнамом при участии настоятеля Чесанского дацана и еще двоих лам проблему будущего буддизма в Бурятии.

Вскоре после отъезда Джаягсэн-гэгэна и Акпа-ламы Учитель Лубсан Сандан и Агван Силнам вышли из состава лам Кижингинского дацана и со своими учениками поселились на поляне Соорхэ (Ламын-Сорхой) в двадцати километрах от Кижинги. Именно в это вре­мя, в период углубленного погружения в созерцание Ваджрабхайравы, Лубсан Сандан был назван Дхармараджей. Его выход из дацана был первым шагом той реформы в буддизме, которую Учитель Луб­сан Сандан начал и его ученик Бидиядара Дандарон затем продол­жил.

Пожалуй, это была самая значительная реформа в буддизме со времен Цзонхавы. В современном мире, полагал Учитель Лубсан Сандан, только дацанская форма существования буддизма не сможет сохранить традицию Учения. Это его мнение подтвердилось позже разгромом дацанов в СССР, а затем в Монголии и Китае. Нужна и иная форма, предполагающая жизнь в миру, как это делали еще тысячу лет тому назад великие буддийские йоги Индии (Тилопа,

Наропа и другие), жизнь, посвященная духовному совершенствова­нию. Сам Учитель Лубсан Сандан посвятил созерцанию в затворе 23 года. Эта жизнь должна была быть дополнена традициями неко­торых практик, не имевшихся в Бурятии, и с этой целью его ученик Агван Силнам был послан в Китай для получения некоторых посвя­щений; ученик передал своему Учителю эти посвящения, и Учитель и ученик стали друг для друга Учителями, а также и учениками. Так создавалась в Бурятии первая мирская буддийская Сангха (Общи­на). Затем в 1920 г. Учитель Лубсан Сандан передал своему ученику Бидиядаре свою правомочность Дхармараджи и назвал его своим духовным наследником. Еще одно, что считал необходимым для но­вой формы буддизма Учитель Лубсан Сандан, было сохранение тра­диции дацанской учености. Его ученик, а впоследствии наш Учи­тель Б. Д. Дандарон был выдающимся буддийским мыслителем и крупным ученым. Кроме работ по Дхарме (буддийскому учению) и буддологических работ, после ухода Учителя остались его труды по истории западной философии — трактат «О взаимоотношении мате­рии и духа», трактат «Эстетика» об истории западных эстетических теорий и о развитии эстетической мысли на Западе.

Учился, работал, женился. Затем с семьей уехал в Ленинград, где поступил в Институт авиаприборостроения (Л И АП). Его сын от это­го брака Леонид Бидияевич сейчас работает в Бурятском научном центре АН СССР, дочь же после ареста Бидии Дандаровича в 1937 го­ду и затем ареста его жены Шулуновой Елизаветы Андреевны была помещена в один из детдомов, и следы ее затерялись. Жена в скором времени была выпущена, смогла найти только сына и умерла от тифа по пути на родину. Сына воспитали родственники в Улан-Удэ.

Под следствием Бидия Дандарович находился полтора года, си­дел в политической тюрьме, что на улице Воинова. Через полтора года особым совещанием он был приговорен к расстрелу, но, как рас­сказывал он сам, после имитации расстрела во дворе «Крестов» рас­стрел ему заменили 25-ю годами, как «панмонголисту и японскому шпиону».

После нападения на нашу Родину фашистской Германии Бидия Дандарович, находившийся уже в одном из сибирских лагерей, на­писал заявление с просьбой отправить его на фронт. На фронт не от­правили, но, возможно, именно благодаря этому заявлению его в 1943 г. выпустили из лагеря по болезни.

В тюрьме, а затем в лагере Бидия Дандарович читал много книг. Как упоминают многие бывшие заключенные, в то время тюремные и лагерные библиотеки были лучшими в Союзе, ведь они составля­лись из книг репрессированных интеллигентов. Кроме того, тогда в лагерях уже сидели репрессированные бурятские и монгольские ламы. «Когда мне что-либо было нужно, — вспоминал Бидия Данда­рович, — всегда появлялся лама, который это знал».

В годы лагерных скитаний он встречался и общался со многими интересными людьми — философами, историками, учеными самых различных специальностей. В одном из лагерей образовался кружок, участники которого читали для друзей лекции каждый по своей спе­циальности. В результате такого общения были написаны первые научные работы Б. Д. Дандарона — «О взаимоотношении материи и духа» и «Эстетика».

Все эти годы Бидия Дандарович усердно практиковал буддий­ское тантрийское созерцание. Тантра — это одно из направлений буддизма, предполагающее непосредственную встречу с реально­стью буддовости, достоверное знание пути Будд и становление на него. После работы на лесоповале на сон оставалось не более восьми часов. Но именно это время Бидия Дандарович употреблял на прак­тику созерцания. «Здесь нельзя пропускать ни одного дня, — гово­рил он, — иначе ничего не получится. Когда все укладывались спать, я усаживался и практиковал. Поначалу надзиратели требовали, что­бы я ложился, но я им говорил, что у меня болит сердце и что я могу спать только сидя. Со временем они к этому привыкли. Вообще в ла­гере духовное продвижение шло очень быстро. Вот только при таких интенсивных занятиях питания не хватало — хотя бы чашки бульона в день или немного жира».

Живя после лагеря в Кижинге, Бидия Дандарович женился на кижингинке Зундыме. От этого брака у него родились несколько детей. Один из них — Гунга-Нинбо Бидияевич, доктор физико-математических наук, основатель Улан-Удэнского университета.

По некоторым сведениям, которые мне трудно проверить по не­зависящим от меня причинам, незадолго до 1947 г., когда он был арестован опять, Бидия Дандарович письменно обратился к Сталину с просьбой разрешить открыть буддийский дацан в Бурятии. Разре­шение пришло, когда Дандарон был уже арестован.

После ареста в 1947 г. Бидия Дандарович провел восемь лет в не­воле: вначале под следствием, а затем в лагерях. В 1956 г. Бидия Дан­дарович был освобожден из тюрьмы и полностью реабилитирован, с него была снята судимость и аннулированы все нелепые обвинения, выдвигавшиеся против него. По приглашению он сперва работал в Институте востоковедения АН СССР, но через полтора года пере­шел в Бурятский комплексный НИИ АН СССР в Улан-Удэ (ныне БИОН — Бурятский институт общественных наук).

Работа в БКНИИ-БИОНе — это особый и необычайно плодо­творный период в жизни Бидии Дандаровича. Здесь им был тща­тельно исследован фонд тибетских и монгольских рукописей и кси­лографов, хранящихся в рукописном отделе, издано несколько «Описаний рукописей и ксилографов», несколько описаний собра­ний сочинений (сумбумов) разных тибетских и монгольских авто­ров, написано множество статей, ряд монографий, выполнено боль­шое количество переводов с тибетского и монгольского языков на русский. Только изданных работ Б. Д. Дандарона насчитывается бо­лее 30, а сколько еще ждут опубликования!

Здесь же в 1959 г. он встретился с приехавшим в Улан-Удэ Ю. Н. Рерихом. Ими совместно был продуман план буддологических ис­следований, намечены издания и переводы, которые предстояло вы­полнить в первую очередь.

О необычайной работоспособности Бидии Дандаровича можно судить хотя бы по такому факту. Одной из последних работ, выпол­ненных им в стенах БИОНа, является фундаментальное описание монгольского Ганжура («Перевод сказанного Буддой») в 108 томах большого формата. Само описание выполнено на 950 листах, т. е. со­ставляет 38 печатных листов. Такой объем работы старший научный сотрудник обычно выполняет за три года. Здесь же работа была вы­полнена за 108 рабочих дней. Ежедневно я утром приносил ему из хранилища один том Ганжура и вечером относил обратно в хранили­ще, уже полностью описанный. Эта работа (как, впрочем, и многие другие) лежит без движения в отделе памятников письменности Востока в БИОНе.

В это же время, в 1970 году, Бидия Дандарович написал одну из самых интересных своих книг — «Мысли буддиста». Она разошлась в самиздате под псевдонимом Читтаваджра (детское имя Учителя), так как к тому времени тучи над буддизмом и буддистами в Бурятии уже вновь сгустились. И на процессе 1972 года («Дело Дандарона») была предпринята попытка представить эту книгу в качестве одного из главных доказательств «вины» Б. Д. Дандарона. Однако авторст­во книги следствию доказать не удалось.

«Мысли буддиста» — поразительно ясные и точные мысли. В первой части книги изложена общая концепция буддизма. При­меняя метод мадхьямаков-прасангиков (одна из школ северного буддизма), автор убедительно раскрывает единый источник всех буддийских концепций, показывает, что хинаяна (узкий путь осво­бождения), махаяна (путь соборного освобождения) и ваджраяна (путь безусловного нахождения буддовости) вырастают, как три вет­ви из одного ствола, и каждая из них имеет свои цветки и приносит свои плоды. С точки зрения закона и процесса совершенствования рассматривается история возникновения Земли и появление жизни на ней. При этом привлекаются данные современной науки. Сам Би­дия Дандарович говорил мне, что первая часть — это часть относи­тельная, она написана для нашего времени. Абсолютная часть — пути совершенствования — изложена во второй части книги. Как два рога на голове тантрийского божества Ваджрабхайравы сходятся во­едино в его теле (его системе), означая введение в единство двух ис­тин, абсолютной и относительной, так и в книге нашего Учителя све­дены воедино относительная и абсолютная истины буддийской теории и практики.

Здесь же началась деятельность Бидии Дандаровича по враще­нию колеса Дхармы — проповеди буддийского Учения. Проповедь Учения начинается не со слов. Проповедь — это отдача того, что у че­ловека есть. Когда буддизм впервые пришел в Тибет, тибетцы от­правлялись в Индию, находили Учителей, получали посвящения и наставления и возвращались на родину через 15-20 и более лет — после того как они реализовывали все, что они получили. Проповедь буддизма начинается с того, что в стране появляется Будда, и пропо­ведью может быть даже его громоподобное молчание. Бидия Данда­рович верил, что его Учитель Лубсан Сандан стал Буддой. Мы, уче­ники Бидии Дандаровича, верим, что сам он — Будда.

Первые ученики у Бидии Дандаровича появились еще до лагерей и в лагерях, среди них были люди разных национальностей. Но в 1965 г. произошло событие, которого, как рассказывал мне Бидия Дандарович, он уже ждал. К нему приехал первый ученик с Запада. Вскоре и другие ученики с Запада России, из Украины, из Прибалти­ки стали приезжать к Бидии Дандаровичу. Всего на процессе 1972 года было названо более 60 учеников, приезжих и местных. Так естественно образовалась мирская сангха, община учеников одного Учителя.

В его деле Учителю помогали некоторые ламы: вернувшийся из ссылки Ц. Гатавон, настоятель Иволгинского дацана Ц. Цыбенов, лама того же дацана Гэндун-Цырен, Дид-Хамбо (впоследствии Хамбо-лама) Жимба-Жамцо Эрдынеев и другие.

Затем европейские ученики стали появляться и у некоторых лам Иволгинского и Агинского дацанов, у стариков, поселившихся в се­лах Бурятии и Аги после лагерей и ссылок.

Кроме устных наставлений, которые давал своим ученикам Би­дия Дандарович, он перевел для своих учеников ряд текстов с тибет­ского и монгольского языков. В основном это были тексты, связан­ные с тантрийской практикой. Но не только. В 1971-1972 гг. он переводил на русский язык книгу великого тибетского йогина Нацог-Рандола «Карнатантра»[312]. Здесь, в частности, изложены основы дзогчена — «великого завершения». Переводы текстов такого рода на английский язык стали появляться лишь в последние годы...

На работе я сидел в одном кабинете с Бидией Дандаровичем око­ло двух лет. Общение с этим удивительным человеком оставило во мне и во многих людях, общавшихся с ним, глубокий след. Не говоря уже об учениках, к Бидии Дандаровичу обращались тибетологи, буддологи, монголисты, за консультациями приходили писатели (Д. Батожабай), приходили поговорить поэты (Д. Улзытуев). Совместно с Б. Санжиным Бидия Дандарович написал историческую повесть «Путь праведный» о вхождении Бурятии в состав России.

Однако простить буддийское мироощущение власти ему не мог­ли. Будучи как-то вызван в обком, в ответ на упреки в том, что он не скрывает, что он буддист, Бидия Дандарович сказал: «Хоть сажайте меня, хоть расстреливайте, но я буддистом родился, буддистом живу и буддистом умру».

В августе 1972 г. Бидия Дандарович был арестован. Еще за не­сколько месяцев до этого он как-то сидел в комнате задумчивый, пе­ребирал четки. Неожиданно, обращаясь ко мне (больше никого в комнате не было), он произнес: «Видимо, этого не избежать. Ниче­го нельзя сделать. Скоро нас будут арестовывать. Но я думаю, что наши Учителя не допустят, чтобы наши ребята сидели по дурдо­мам. Они выйдут». И все. Больше к этой теме Бидия Дандарович долго не возвращался. В июле 1972 г. Учитель начал свою последнюю прижизненную проповедь, которая длилась до дня его ухода 26 ок­тября 1974 года, и набат ее слышен до сих пор.

* * *

О суде писать неприятно: следствие велось откровенно тенденци­озно, прокуратура была вызывающе агрессивна, суд был болен и по­слушен.

Приведу лишь несколько характерных эпизодов.

С участием оперработников был проведен ряд негласных и глас­ных обысков, причем в протоколах гласных обысков без обиняков писали: обыск проводится «с целью отыскания и изъятия буддий­ской литературы и предметов буддийского культа».

В нарушение закона большинство учеников Бидии Дандаровича были насильно подвергнуты психиатрической экспертизе до предъ­явления обвинения. В результате амбулаторного (!) обследования четверо были признаны невменяемыми, естественно, с диагнозом «вялотекущая шизофрения». Как это происходило, я знаю по себе. Меня подвергли принудительной экспертизе дважды. Первый слу­чай просто комичен, второй трагикомичен — от диагноза «вялотеку­щая шизофрения» меня спасло некоторое знание латыни. А было это так.

Первый раз меня обследовала женщина — психиатр в спецприемнике МВД, куда я и мои друзья были посажены за наши настойчи­вые требования взять у нас показания, так как вначале следствие допрашивало только тех, кто мог дать или кого можно было заста­вить дать нужные следствию показания. В ходе «ознакомительной беседы» психиатр на свой очередной вопрос «Как вы родились?», получила бесхитростный ответ: «Не помню». «Как так?», — удиви­лась психиатр, — «Я очень маленький был, и естественно, что не помню, как я рождался». — «Ну, я имею в виду, нормально ли?» — Поскольку я веду себя нормально и разговариваю с Вами нормально, то я думаю, что — нормально». Психиатр была обескуражена, пре­рвала собеседование и отпустила меня с миром обратно в камеру.

Второй раз «собеседование» со мной проводил главный психи­атр Улан-Удэ. В ходе «беседы» он задал мне вопрос о моем отношении к Бидии Дандаровичу, на что получил ответ: “Omnia mea mecum porto”. На эти слова он очень спокойно заметил: «Я восточных язы­ков не понимаю». — «Простите, но вы ведь окончили мединсти­тут?» — «Да». «Значит, вы изучали латынь. А я ведь ответил вам на латыни. Но если вы ее забыли, готов для вас перевести на невосточ­ный русский язык: “все свое ношу с собой”. В том числе и мнение свое о людях я держу при себе, и делиться им с вами у меня нет осно­ваний».

Присутствовавшие врачи с трудом удерживали смех, прыская в ладони. Главный психиатр весь побагровел, минуты три, превозмо­гая себя, сидел молча, затем сквозь зубы процедил: «Идите». Свиде­телем последовавшего телефонного разговора с прокурором, курато­ром следствия, был В. Ш. Аранов, бывший в это время на допросе у этого прокурора.

Я же настаивал, чтобы вы еще и этого обязательно признали невменяемым, — говорил в трубку прокурор.

Я вам и так четверых невменяемыми сделал, а этого не могу, не могу, не могу! — кричал в ответ главный психиатр.

На суде обвинение основывалось на данных «научно-атеистиче- ской, искусствоведческой» экспертизы, подготовленной непосредст­венным начальником Б. Д. Дандарона[313], неспециалистом по буддиз­му, и известной ученой-атеистом[314], которая не решилась даже явиться в суд для защиты своей экспертизы. В тексте «экспертизы» были столь явные нелепости, что суд вынужден был отклонить ее. Так, в «экспертизе» утверждалось, что «буддизм есть насилие, в нем существуют изуверские секты», авторы «экспертизы» позволили себе ряд замечаний, выходящих за рамки их задачи и представляю­щих просто нападки на Б. Д. Дандарона и обвинения его в «преступле­ниях». Явившийся же на суд «эксперт», не будучи способным ответить ни на один из специальных вопросов адвоката Н. Я. Немеринской, во­обще отказался говорить, ссылаясь на то, что он не компетентен в вопросах буддизма.

Известного эстонского востоковеда Л. Мялля оперработники трижды пытались арестовывать уже в суде, чтобы он, как непосред­ственный свидетель некоторых эпизодов, не смог дать показаний, расходящихся с версией следствия. Я смог отбить его (я выражаюсь не фигурально), за что мне один из оперативных работников посу­лил большие неприятности (действительно, после этого мне не один раз устраивали провокации).

Высказывания прокурора во время суда — вершина тогдашнего правосудия. Например: «Они все сумасшедшие. Нормальные люди стремятся из Бурятии в Ленинград, а они, наоборот, сюда едут жить». Или: «Сослал бы я вас, буддистов, всех на Колыму, посмотрел бы я, какими бы вы там буддистами были». Или: «Дандарон дважды судим. То, что его реабилитировали, не имеет значения, при Хрущеве реабилитировали кого попало». Или: «Верующие в Советском Сою­зе не имеют права на труд». И тому подобное.

Местные и ряд центральных газет поместили еще до суда ряд клеветонов.

В защиту Б. Д. Дандарона выступили А. Д. Сахаров, радио «Сво­бода» и некоторые зарубежные печатные издания. Ряд зарубежных организаций обратился с просьбой выпустить Б. Д. Дандарона до суда под значительный залог. Ответа они не получили.

Все было напрасно. Исход процесса был предрешен. Бидию Дан­даровича приговорили к 5 годам лагерей, а четверых его учеников, признанных невменяемыми, — к высылке в психлечебницы Ленин­града, Киева и Каунаса (sic!). Всех остальных, в том числе главного свидетеля обвинения, уволили с работы.

«Меня привезли сюда, чтобы убить», — сказал Бидия Дандаро­вич в лагере. Прожил он там два года. И только женщина, одна из его учениц [Г. Д. Мерясова — прим.ред.], даже в последние месяцы своей беременности, с риском для жизни проползала под колючей прово­локой в зону подсобного хозяйства лагеря и через известного ей че­ловека неоднократно передавала Учителю чай, табак, еду. Да дважды в год получали свидание родственники. Другие связи были нерегу­лярными — в гневный, ощерившийся колючей проволокой и авто­матами охраны последний на этой земле приют Учителя попасть было непросто.

Попытку вызволить из лагеря Б. Д. Дандарона предпринял то­гдашний Хамбо-лама Гомбоев. Он отправился в Москву и обратился в самые высокие инстанции. Но и это не принесло результатов.

За два года пребывания в лагере Бидия Дандарович успел напи­сать главный труд своей жизни — книгу, в которой он изложил выс­шую философию буддизма. По доносу предателя эта книга была изъ­ята и судьба ее неизвестна. Уверениям лагерного начальства в том, что в присутствии оперработников из Улан-Удэ она была сожжена, как-то не верится — даже у нас рукописи не горят. Возможно, первую часть именно этой работы опубликовал В. В. Бараев в альманахе «Буддийский мир» (1994 год) и то, что успел написать Учитель, пол­ностью издал В. М. Монтлевич в 1995 г. под названием «Черная Тет­радь. О Четырех Благородных Истинах Будды».

Не осилил огонь и «Мысли буддиста», которые мы с огромной радостью представляем читателю.

Я думаю, что теперешнее возрождение буддизма стало возмож­ным именно благодаря таким подвижникам духа, каким всю свою жизнь был Бидия Дандарович Дандарон. Мы радуемся полученным нами правам на свободу мысли и слова. Но ведь свобода мысли не право, свобода мысли — это обязанность всякого мыслящего чело­века. И наша свобода слова была завоевана духовным подвигом тех, кто в самые суровые времена не пренебрегал обязанностью свободно мыслить и расплачивался за свободу выражать свои мысли годами лагерей.

Преклоняюсь перед их подвигом.

Пусть та малая толика, которую мы смогли сделать с мыслью об Учителе, издав эту книгу, пойдет на благо всех живых[315].