Лубсан Сандан Цыденов — Учитель Дандарона[243]

В истории каждого народа периодически появляются фигуры, чья жизнь, как в фокусе, собирает его самые дорогие и специфические свойства, через которые каждый затем легко определяет себя в ряду других наций или культурных традиций. Таковым для бурят на переходе двух последних веков был Лубсан Сандан Цыденов.

Таинственность его жизни — почти тридцать лет созерцательного затвора, разрыв с официальной буддийской церковью, гордое достоинство философа в ответственных встречах, будь то с российским императором или с высоким ламой из Тибета, неожиданные национально–политические шаги в период гражданской войны, загадочное исчезновение в конце пути — все это окутывало имя Лубсана Сандана легендой. Эта легендарность истории его жизни усиливалась официальным запретом, когда в тридцатые годы только хранение его портрета грозило арестом. Почти ничего не осталось от рукописного наследия реформатора. Все, что нам известно — это скупые строки из архивов органов безопасности, перекочевавшие в инструктивные письма для атеистической пропаганды, и устойчивая устная традиция в среде духовных последователей Цыденова.

Национальное самосознание, чувство Родины неотторжимы от знания национальной истории, в спокойном ли или бурном течении которой всегда выделяются личности подвижнического склада, то есть те, которые воистину осуществляют подвижку событий и прежде всего сдвиг в сознании современников и потомков.

Вот такой могучей и возрожденческой фигурой является для бурятского народа, и не только для него, фигура неукротимого Хан–ламы — Лубсана Сандана Цыденова.

Мы изложим то, что сохранила память, документы и скудные записи бесед с гостеприимными жителями Кижингинской долины и в особенности с Анченом Аюшеевичем Дашицыреновым (1918–1992). Благодарим также уроженца Кижинги, религиозного художника Батодалая Дугарова. Народная память, традиция устного рассказа до сих пор являются удивительным элементом бурятской культуры, и посему можно надеяться, что материалы, которые мы предлагаем читателю, лишь начало в дальнейшем собирании сведений о замечательной жизни Лубсана Сандана Цыденова.

Лубсан Сандан Цыденов родился в Кижинге в 1841 г. в улусе Кижинга Хоринского аймака и был приписан ко двору Цыдена Балтуева, дочь которого была его матерью. Отец Лубсана неизвестен. По обычаю, как сыну незамужней женщины, мальчику дали родовое имя по имени отца матери — Цыденов.

Из уголовного дела, л. 10–12:

«Царь Сандан Цыденов происходит из кижингинских бурят. Лет в десять он был отдан в Кижингинский дацан. Первые годы духовного воспитания и обучения проходят в родном Кижингинском дацане, где он вполне в зрелом возрасте, 35 лет, получает первую ученую степень.

Про Сандан–гэбчи[244] существует много рассказов. Например: учитель посылает Сандана в степь привести лошадь; Сандан, находясь в философском созерцании, не замечая лошади, проходит мимо нее и возвращается в дацан без лошади.

Сандан учился на философском отделении учения Будды, обнаружил в области философии недюжинную способность, в обычных монастырских диспутах отличался острым умом и находчивостью. Его сверстники отзывались о нем как о человеке до крайности самолюбивом, властном, даже жестоком, стремящемся все подчинить своей воле» (см. приложение 1).

Ключ Сандана

Лубсан в юном возрасте отличался необычайной серьезностью и замкнутостью, всегда сторонясь детских игр своих сверстников. Но однажды он позвал своих друзей по послушничеству и сам предложил им игру. Она была несложной и странной. Показав на небольшой куст в поле, он предложил кидать в него камни. Вначале игра увлекла их, но затем один за одним они оставили Лубсана и он один продолжал кидать камни. За этим занятием его видели до самого вечера. А на следующий день в том месте, где рос куст, обнаружили небольшое озеро с прозрачной и холодной водой. Его так и называют до сих пор — озеро Лубсана Сандана, точнее — ключ Сандана.

История с киданием камней происходила в Кижингинском (или Гусиноозерском) дацане. Он жил там в Хамбын–хурэ (дом–храм Хамбо–ламы).

Познание сущности шуньяты

В одной из комнат в дацане сидел маленький Лубсан и играл, ударяя деревянной палочкой о глиняный кувшин. Раздавались негромкие ритмичные звуки. Ламе, находившемуся рядом с Лубсаном, наскучила игра мальчика, и он приказал ему перестать забавляться таким образом. И что же: Лубсан продолжает взмахивать палочкой и ударять ею о кувшин, но пораженный лама не слышит никаких звуков. Присмотревшись внимательнее, он обнаружил, что мальчик бьет о кувшин, палочка проходит насквозь, не издавая никаких звуков, как будто кувшин стал как пустота, а тело самого Лубсана в сидячем положении парит неподвижно в воздухе над полом.

Об этом случае узнал весь дацан. А про Лубсана стали говорить, что он в столь раннем возрасте познал сущность шуньяты[245].

Кроме Кижингинского дацана Лубсан Сандан Цыденов обучался в Гусиноозерском дацане, где по освоении философского курса получил звание (гэбши), а затем и габчу. Особенно интересовался он тантрой и много времени проводил в созерцании.

Голый Сандан

Лубсан Сандан, уже будучи взрослым, жил в Хамбо–дацане, в одном из ламских домиков. Кажется, это было в Гусиноозерском дацане. Ему помогал один дедушка. Была осень. Дедушка устроился спать под навесом, у дацана. Вдруг видит: стоит голый человек, при этом идёт сильный и холодный дождь. Он кинулся в дом — горит лампада, лежат книги, а Сандана нет. В это время входит голый Сандан, кожа красная, замёрз. Объясняет: «Мы, люди, в доме живём, а животные — на улице. Я решил на себе испытать, как они в такой холод живут, что чувствуют». Так просто и буднично объяснил Лубсан Сандан, очевидно, непростое свое деяние.

Дамжан

Агади–лама (почетное имя Цыденова) был позван провести ритуал

Дамжана[246]. Старик, который звал его, повесил на главное месго икону с изображением Дамжана, поставил три балина[247] и все хорошо украсил. Когда вошел к нему Учитель Лубсан и увидел все так торжественно приготовленное, он смял балины, превратив их в комки теста, а икону Дамжана снял с алтаря, свернул трубкой и засунул в кольца сундука, сказав: «Для простого кузнеца этого вполне достаточно». Всем этим он сильно напугал старика.

Лубсан Сандан Цыденов был человеком неукротимого характера, гордым и решительным.

«Цыденов не любил роскошной жизни, тех или иных бесед, в частности, дружеских, был негостеприимным, предпочитал держать себя изолированно от общества. При совершении религиозных треб среди мирян старался исполнять их в упрощенном порядке, отступая от общепринятых правил. Будучи критиком в молодые годы, не пользовался особым авторитетом среди окружающего ламства, мнения которого всегда расходились с его взглядами. Ламы его называли корявым (бурят, борчиго) Санданом. Он считался среди ламства одним из ученых и умственно развитых лам, благодаря чему вошел в состав возглавляемой Пандита Хамбо–ламой Чойнзоном Иролтуевым делегации буддийского духовенства, командированной в Санкт–Петербург в 1894 г. для участия в торжествах коронования Николая II, который вступил на престол российского царизма после смерти его отца Александра III» (из Архива по делам религии при Совете министров Бурятской АССР).

Профессиональный лама, человек философского склада ума, одновременно властный и склонный к суровой созерцательной практике, он на раннем этапе своей деятельности приобрел уважение лам и почитание верующих. Его ученость была столь выдающейся, что имя его стало известно и российским востоковедам. Когда он был в Петербурге[248], с ним как со знатоком буддизма стремились встретиться некоторые востоковеды, но Лубсан Сандан отказал им в приеме. А. М. Позднеев также слышал о Лубсане Сандане и решил его посетить, хотя его и предупредили, что Лубсан Сандан никого не принимает, но он пошел и, войдя в изгородь дома, никого не застал.

Позже они все же встретились. Об этом же словами архивного документа:

«Цыденов, в бытность свою в Петербурге, не посещал ни театров, ни цирка, ни других мест увеселения и не любил ходить по улицам, а также отказывал академикам–востоковедам в устройстве с ним научной беседы, советуя им обратиться по инстанциям, то есть первоначально вести беседы с той категорией делегатов, которые еще не достигли обладаемых им, Цыденовым, научных знаний и могут дать им достаточную справку по вопросам буддийской культуры и науки. В это время добился с ним, Цыденовым, вести краткую научную беседу лишь профессор А. Позднеев, который, интересуясь его идеями, считал его реформатором современного буддизма, поддерживающим мистическое направление на основе критики желтошапочников и преследующим цель воссоздания классического индийского (первоначального) буддизма» (см. приложение 1).

Во время интронизации императора Николая II произошел небывалый инцидент. В громадном Николаевском зале Зимнего дворца собрались многочисленные делегации от всех губерний России, от всех сословий, были там и иерархи религий. Когда в зал вошел император, все преклонили колена. И среди массы коленопреклоненных людей в гордом одиночестве высилась фигура рослого Лубсана Сандана Цыденова. Его дергали за монашеское одеяние, умоляли преклониться, но он продолжал стоять.

После торжественной церемонии министр внутренних дел И. Л. Горемыкин вызвал членов бурятской делегации и потребовал объяснений. Буряты представили дело так, что Цыденов от всего увиденного впал в шоковое состояние и поэтому не поклонился. На делегацию был наложен штраф. Сам же Цыденов, объясняя свой поступок в кругу бурят, произнес знаменитую фразу: «Духовный царь не кланяется царю мирскому!»

Выглядело это непоклонение эффектно, и ответ был запоминающимся и величественным. Но все было на самом деле проще, Лубсан Сандан исполнил правило Винаи: монах уровня гэлон не должен оказывать почести светским лицам.

Ко времени возвращения Цыденова из поездки в столицу относится удивительный документ — поэма «Лечу по небу», его собственные путевые впечатления. Она написана на старомонгольском языке и сохранилась в семье Баяртуевых — кижингинских родственников Дандарона. Доржема Баяртуева, двоюродная правнучка Дандарона, перевела поэму на русский язык, и это исследование стало ее дипломной работой. С ее разрешения приводим три фрагмента из этого поэтического сочинения Лубсана Сандана.

«Э–э! Все это есть творения волшебника,

Словно мастерски созданные видения.

Да освежим свой разум, уставший от дальнего пути.

Если желаю, насвистывая, спою, думается, что отдохну.

Подобно звонко поющей кукушке, предамся радости

В весеннее время, в цветущей роще,

Играя на раковине, издавая певучие слова,

Да устраню бы в миг насланные страдания».

Вот впечатления от посещения Москвы:

«Куда только ни взгляни — везде парящие здания,

Легко вращающиеся в небесном воздухе,

Обнимут ли эти наклоняющиеся облака

Как будто в сеть сплетенные крепостные стены?»

И далее, о прибытии в Санкт–Петербург:

«Прибыл посмотреть на счастливую столицу Петербург —

Драгоценную часть благородной Европы,

Обращенную лицом к холодному Шведскому морю,

На прохладный небесно восхитительный дворец,

С царем, исполненным десятью добродетелями и

Установившим (благородные) законы,

С подданными, слушающими их и приумножающими счастье.

Встретившиеся с небесным собранием

И во всей полноте переживающими это [счастье] благодатной жизни —

Очень удивительной оказалась эта страна».

Лубсану Сандану в это время было 45 лет.

Из уголовного дела, л. 10–12:

«В 40 лет для продолжения философского образования Цыденов едет в Гусиноозерский дацан, проявляет странности, живет в одиночестве, ни с кем не видясь: пристрастился к кинжалу (пурбу), который имел всегда воткнутым посредине своей комнаты; сидел на улице с папиросой во рту и место для курения выбирал там, где обычно проходили ламы–профессора.

После ряда необычных для монаха действий Хамбо–лама призвал Цыденова к себе и предложил ему вернуться в родной дацан. Предложение Хамбо–ламы он не принял ввиду отсутствия у него денег. Хамбо–лама дал деньги и отправил на родину.

В Кижинге ученые ламы предлагают Сандану получить вторую ученую степень — звание габжи [гэбчи]. На предложение ученых он отвечает отказом, мотивируя его тем, что не желает диспутировать с невеждой Кижингинского дацана.

У Цыденова, как у всех прочих лам, появился свой жиндэк — круг почитающих его мирян, которые обращаются к своему духовному учителю за исполнением религиозных треб, за советом и пр. Чем обширнее жиндэк ламы, тем большим влиянием он пользуется среди населения и более обеспечен материально».

Из уголовного дела, л. 10–12:

«…Группа Цыденова увеличивается численно. В стенах монастыря по смерти ширетуя (настоятеля) Кижингинского дацана появляется вакантное место ширетуя.

Одним из кандидатов стал лама Цыденов, но был обойден вниманием Хамбы. Такого оскорбления не выдержало болезненное самомнение Цыденова, и он удаляется в лес для созерцания и достижения высшей святости. С этого момента начинается уже новая жизнь ламы Цыденова.

В лесу он прожил 23 года. К месту жительства монаха–отшельника открывается паломничество. Со всех сторон поступает обильный мандал (пожертвования). Близкие ученики его в числе четырех–пяти человек переселяются к нему для заведования хозяйством отшельника. К нему тянутся бурят–монгольские мироеды — бывшие тайши, главы ведомств, заседатели старых времен и пр., и они сделались самыми близкими людьми Цыденова. И вот в течение почти четверти века упомянутые лица во главе с Цыденовым эксплуатируют невежественное бурят–монгольское население. Бывали дни, когда мандал достигал до тысячи голов рогатого скота и тысячами несли деньги золотом».

Встреча с Джаяг–гэгэном

История жизни Тринадцатого Джаяг–ламы тесно связана с распространением буддизма в России на территории Бурятии. С ним был близко знаком Агван Доржиев (1853/54–1938). Именно он порекомендовал русскому географу и путешественнику П. К. Козлову (1863–1935) остановиться на подворье монастыря Чжампалин в Гумбуме и дал записку к настоятелю этого монастыря Джаяг ламе. В 1908 г. Тринадцатый Джаяг–лама и П. К. Козлов действительно встретились в Гумбуме.

Далее приведем пересказ устных историй о последних приездах Джаяг–ламы в Бурятию. Эти истории я слышал от Б. Д. Дандарона, его матери — бабушки Балжимы, от Бутидмы Мункиной, от Надежды Мункиной и от Б. Дугарова.

Когда в конце XIX века Джаяг–лама первый раз приехал в страну Намсарая (Россию), останавливался в каждом дацане. В Бурятии его просили дать ван (тиб. dbang, посвящение) Ямантаки, но он сказал: «Это будет в Кижинге, кто может и хочет, пусть едут следом за мной». Так оно и произошло. Среди присутствующих была мать Дандарона Балжима Абидуева.

В другой раз, когда также просили у него посвящение, он ответил: «У вас русские ученики есть?» — «Нет». — «Вот когда будут — дам».

Во время пребывания в Кижингинской долине написал сэржем (тиб.: gser?bskyems, ритуал умилостивления духов местности) Бурол–баве — священной горе Кижингинской долины (букв.: Седой Отец. Другое название горы — Челсан).

Первая встреча Лубсана Сандана и Джаяг–гэгэна произошла в Кижингинском (Кудунском) дацане. Когда туда приехал Джаяг–гэгэн, все к нему шли, один лишь Лубсан Сандан не шёл. И они начали в пределах дацана переписываться. Пришёл к Лубсану в это время Агади–лама (брат матери Лубсана) и стал корить его: «Ты почему не идёшь? Иди!». Тот сделал вид, что идёт и стал одеваться. Выходя, Лубсан пропустил Агади первым, а сам неожиданно запер дом изнутри.

Они переписывались три дня. На четвертый день Лубсан Сандан всё же посетил Джаяг–ламу. Тибетец при виде входящего Лубсана встал, и они на равных поклонились друг другу.

Из архива по делам религии:

«В то время, когда пребывали в Бурятии ученые тибетские ламы (гэгэны), как Жаягсан [Джаяг–лама] и др., он устраивал с ними заочный диспут путем переписки по тем или иным вопросам. Например, он старался испытывать Жаягсан–гэгэна (известного своей ученостью среди буддийского духовенства) путем посылки ему отдельных записок. Подтверждая в одной из них культурное строительство и культурную жизнь народов европейских городов (электрическое освещение, фабрики, заводы, места увеселения, роскошную и интеллигентную жизнь и проч.), он требовал дать ему правильную оценку таковых и исчерпывающий ответ, ибо такие легкомысленные буддисты, вроде его, Цыденова, увлекаются данной культурой и веселой жизнью чуть ли не до признания этих мест божьим раем, а также обращается к нему с просьбой предсказать ему, где и как он провел прошедшую жизнь и где он проведет будущую жизнь после смерти. Жаягсан по первому вопросу дает ему ответ: “Нельзя определить божий рай по признакам общей культуры”, а по второму вопросу отвечает: “Стремление о дознании его прошедшей жизни нецелесообразно и не вызвано необходимостью. Что же касается погробной его жизни, то таковая должна зависеть от того, как он будет вести себя при текущей жизни». Цыденов был удовлетворен данным ответом, что являлось почти единственным случаем удовлетворения ученого».

Отдельно от всех Джаяг–лама дал ван (тантрийское посвящение) Ямантаки Лубсану Сандану, который был старше его. Это происходило на тропинке около круглой горки, похожей на древний курган, по дороге на Соорхэ, где более двадцати лет созерцал Лубсан Сандан. В этом месте сейчас растут синие цветы мордовника (1987).

Последний раз Джаяг–лама приехал в Бурятию в 1910 г. Дал Лубсану Сандану последние наставления по Ямантаке. Очень быстро Лубсан Сандан обрёл возможность видеть Ямантаку. Просил Джаяг–гэгэна дать посвящение, чтобы разговаривать[249] с идамом, тот дал такое наставление и вскоре уехал. Уже в дороге Джаяг–лама сказал спутникам: «Вот, в этот момент, он уже разговаривает с идамом». Видеть и говорить с идамом — это два высших сиддхи в тантрийской практике. Один из учеников Лубсана Сандана тогда же смог увидеть его в виде Ямантаки, чем был страшно напуган.

Когда Джаяг–лама покидал Кижингу, его сняли с телеги, три раза пронесли по кругу и поднесли хадак[250], затем просили переродиться в Бурятии, на что он дал согласие. Умер в 1913 г. по дороге в Гумбум, где ему сооружен субурган.

Идея реформы[251]

Именно в первый приезд Джаяг–ламы в Бурятию зародилась идея реформы буддизма. В обсуждении принял участие круг лиц, в основном ламы Кижингинского и Чесанского дацанов, и два высоких тибетских гостя — Джаяг–лама и Акпа–гэгэн, друг и соратник первого. Инициатором реформы был Лубсан Сандан. Это ему принадлежит знаменитая фраза: «Дацан — это сансара».

Эрдэни Ламхэ, настоятель Чесанского дацана, был знаком с Джаяг–ламой еще до раскола. У него были два ученика: Санданэй–лама и Гуру Сорже, бывшие друзья детства. Гуру Сорже — один из самых активных противников реформаторского движения Лубсана Сандана. Противники реформы остались жить в дацановских домах и стали называться поэтому хошунами.

Последователи Лубсана Сандана стали называться балагатами (бурят, «балагат» — ставка).

Санданэй–лама, друг детства Гуру Сорже, который был дамдин–янсановским[252] йогином, во время разобщения решительно принял сторону Джаяг–ламы, в дальнейшем — активный балагат.

Энергия разделения уже была велика, когда в Чесанский дацан приехали Джаяг–лама и Акпа–гэгэн. Остановились они в доме у Гуру Сорже, каждый в отдельном помещении. В эту ночь в дацан прибыла неизвестная женщина необычайной красоты. Утром в дацане стало известно, что Джаяг–лама был у нее ночью, а Акпа–гэгэн не был. Поскольку оба были гэлонами (монахами, давшими в том числе и обет целомудрия), то часть лам во главе с Гуру Сорже осудила Джаяг–ламу, другая же часть лам отнеслась к происшедшему без осуждения. Оба же гэгэна относились всегда друг к другу дружески, с пониманием пути другого. Вскоре после этого сторонники балагатского движения покинули Чесанский и Кижингинский дацаны и сосредоточились в Шолутайском дацане к востоку от Кижинги. Шолутайский дацан стал главным дацаном балагатов.

Лубсан Сандан основал на правом берегу Кудуна, на склоне Кудунского хребта, против села Усть–Орот, обитель для созерцания, где, как было упомянуто, провел четверть века в окружении самых близких учеников. Опыт непосредственного ведения ученика учителем, акцент на созерцательной практике, уединенность жизни в сочетании с активностью по отношению к сансаре, освоение максималистских практик — стали нормой жизни новой общины. Им проповедовались и осуществлялись идеи махамудры. Практика и быстрейшая реализация посредством суровых, максималистских методов созерцания и поведения стали содержанием жизни балагатов.

Лубсан Сандан Цыденов был провозглашен Хозяином Трех миров, Царем религии — Дхармараджей. Он считал, что в меняющихся условиях жизни, в грядущем XX в., цзонхавинская форма учения будет нежизнеспособной, и выдвинул нетрадиционные принципы практики, внешкольные правила устройства сангхи, которые могли бы устоять в будущем и, главное, могли бы стать основой для распространения учения среди новых народов — на западе России.

Приведем сведения о Лубсане Сандане Цыденове и балагатах, найденные в архивах бурятской журналисткой Мирой Федотовой. Ее небольшая статья[253] ценна тем, что содержит выдержки из документов, уточняющие описываемые события и дополняющие устное легендарное предание суровой реальностью фактов.

«Намо Гуру Ратна Дарьяя!

Большое значение для судьбы Бидии Дандаровича Дандарона имело так называемое «теократическое балагатское движение», охватившее Хоринский (по административному делению того времени) аймак во время гражданской войны.

Началось оно в июне 1918 г., когда хоринцы на своем аймачном съезде приняли резолюцию об «… освобождении бурят от призыва в улан–цагды (красные всадники) как никогда не привлекаемые к военной службе» [1]. Когда наступило правление атамана Семенова (с сентября 1918 г. по март 1920 г.), хоринцы по той же причине отказались идти в цаган–цагды (белые всадники).

Буряты действительно во всю дореволюционную эпоху никогда не призывались на военную службу. Были буряты–казаки, постоянно служившие, поскольку принадлежали к этому сословию. Во время Первой мировой войны была мобилизация на тыловые работы, во время которых много погибло от цинги и тяжелых условий [2]. Но действительной военной службы не было никогда, поэтому такая отрицательная реакция понятна. Причем в других аймаках эта реакция была не так смела и организованна. Хоринцы же опирались на мнение и авторитет своего почитаемого святого, которого они звали Номун–ханом, — учителя Дандарона ламы Сандана Цыденова. Проведши к тому времени в непрерывном затворничестве более 20 лет в местности Соорхэ возле с. Усть–Орот, лама Сандан считал для бурят–буддистов неприемлемым участие в братоубийственной гражданской бойне.

Эта тенденция неучастия довольно быстро вылилась в стремление к административной автономии — широко распространенное явление во время той гражданской войны, в которой светская власть была бы в руках почитаемого представителя буддийской религии. В феврале 1919 г. инициаторы из «Кижингинского кредитного товарищества» обратились к ламе Сандану «… с письменной просьбой… о принятии населения под своё покровительство и защиту …, избавления бурятской молодежи от призыва в цаган–цагды, так и о даче исчерпывающей директивы о создании Богоуправления» [1|.

На южном склоне священной горы Челсан 23 апреля [3] состоялся Учредительный Великий суглан из 102 делегатов (по одному делегату от ста человек), который провозгласил о создании государства «Кодунай Эрхидж Балгасан», главой которого был избран и титулован «Цог–тугулдур Дхарма–Раджа» — лама Сандан Цыденов. Центром государства стало местонахождение его главы на Соорхэ (так как всё это время лама Сандан не прерывал уединения и общение шло в письменном виде), которому было присвоено новое название — Соёмбо. Конституция нового государства была скреплена личной печатью ламы Сандана; печать была «… четырехугольная, большого формата, с изображениями герба с символами по учению секты ньингма [1]». Государство просуществовало несколько дней.

В ночь с 10 на 11 мая [3] на Соорхэ прибывает управляющий Верхнеудинским уездом полковник Корвин–Пиотровский и семеновский отряд, возглавляемый неким Рабдановым. Они арестовывают ламу Сандана Цыденова и 13 других глав теократического правительства. На допросе Сандан–лама объяснил Корвин–Пиотровскому, что «… был уверен, что отныне открыт широкий путь организации любого государства либо политического общества или организации в порядке революционных действий… уповая, что буряты–буддисты, избегающие привлечения к военной службе, будут стоять за мою идею… что идеи не будут опровергнуты русским населением, как сами пострадавшие от результата войны междуусобиц». В результате беседы он дал обещание «об отказе от своей идеи и… письменное обращение… к бурятам–буддистам, принявшим его подданство, впредь не признавать его царем, а считать ламой–созерцателем, выполняющим лишь религиозные действия” [1].

12 июня [3] были освобождены 29 человек теократического правительства. 19 июня были отпущены «царь–деспот» Сандан Цыденов и его восприемник наследник Дорже Бадмаев. Оба были «освидетельствованы врачебной комиссией и признаны ненормальными» [3].

Но… «в пути их следования встречают Цыденова сотни поклонников, приносящие ему пожертвования, прося о покровительстве в их текущей и загробной жизни»… «Населением было наряжено достаточно подвод в тарантасах и колясках,… устроены войлочные юрты для богослужений ипр.»[1].

По воспоминаниям Гкжит Абидуевой (двоюродной сестры Б. Д. Дандарона), у въезда в Усть–Орот была устроена торжественная встреча и на почетном месте сидел Бидия Дандарон, одетый в маленький орхимжо. Итак, арест правительства не охладил энтузиазма теократов, а быстрое освобождение убедило в могуществе благой идеи и самого «царя».

В связи с этим 9 августа 1919 г. [3] лама Цыденов, его ближайший ученик Дорже Бадмаев и еще пять человек были арестованы во второй раз, но опять отпущены 13 сентября [3]. В третий раз они были арестованы 24 сентября уже по настоянию «младобурятской» интеллигенции.

стоявшей во главе национальных учреждений, которой руководители теократов могли помешать…» [3]. Но и на этот раз»,… по распоряжению атамана Семенова, вынуждены были «отпустить 20 января 1920 года [3], по другим источникам — в декабре 1919 г.

Во время последнего ареста заразился тифом и по дороге умер отец Дандарона Дорже–лама. Тело его было заключено в субурган на Соорхэ.

В марте 1920 г. пал атаман Семенов, а уже в мае лама Сандан и все его правительство в количестве 18 человек были арестованы в четвертый раз, уже от имени «буферной» республики ДВР. Оставшиеся теократы бегут и скрываются. Большинство арестованных были освобождены в феврале 1921 года «… за исключением Сандана Цыденова, Гутапа Дандарона и Н. Дымбрылова» [1]. По официальной версии, в 1922 г. лама Сандан был выслан за пределы ДВР, и следы его теряются.

Но и четвертый арест не помог. Уже в апреле 1920 г. в улусе Шана Кижингинского сомона утверждается новый балагатский (пока без теократии) центр со штатом милиции и арестными помещениями. Следующим этапом стал раскол среди лам Чесанского дацана, к которым присоединились и ламы других дацанов. Более трехсот лам организовали новый Шолутайский дацан, объявив его «независимым от Пандиты Хамбо–ламы, но подчиненным… созерцателю Сандану Цыденову».

марта председатель Бурят–Монгольского управления ДВР Ринчино по ходатайству Пандиты Хамбо–ламы Цыремпилова выселил лам–бунтовщиков и запечатал новый дацан [4]. Но ламы во главе с вернувшимся из ссылки Найданом Сампиловым самовольно сорвали печать и обратно прикочевали туда» [4].

В начале июля 1921 года в Шолутайском дацане, согласно письменному распоряжению из тюрьмы ламы Сандана, состоялось возведение в сан его восприемника восьмилетнего Бидиядары Дандарона. В торжестве, длящемся три дня, участвовало «… огромное количество верующих. Были торжественные молитвы, конские бега, борьба, угощения и т. д.». Новому главе теократов «преподносится звание Наследника престола,… нанзан–хадак, жертвоприношения посредством мандалы, предоставляя ему почетное кресло “тушэлгэй шэрээ" [1].

На этот раз теократы продержались 9 месяцев. В марте 1922 г. [1] были арестованы 11 главных руководителей, остальные ламы Шолутайского дацана разогнаны. В ответ началось то, против чего в свое время зародилась идея теократии — вооруженное противостояние. Теократы организовали свой первый отряд в 150 всадников, чтобы освободить арестованных. Эта попытка не удалась, а все арестованные были высланы. Но сопротивление продолжалось, и только в феврале 1927 года оперативной группой ОГПУ были «ликвидированы» последние остатки балагатов. Такова вкратце история единственной попытки бурятского народа учредить теократическое правление по примеру Тибета и Монголии».

Несколько иначе изложены события 1919–1921 гг. в официальных документах.

«По прошествии ряда лет со времени уединения Цыденов исчез. (Произошел) раскол, как среди прихожан Кижингинского дацана, так и в самом дацане. Все прихожане и ученые ламы глубоко верили, что лама Цыденов достиг высшего таинства святости, что он появляется временами в образе святого Ямантаки. Вести о нем распространяются через тысячу уст в аймаке и далее за пределы его.

Если бы не революция, лама Цыденов продолжал бы жить по тантре, представлял бы верующим Ямантаку. Его сообщники решили использовать его в политических целях: связались с Таскиным (правая рука атамана Семенова), вздумали в противовес аймакам создать так называемое теократическое государство.

Гражданин Таскин и бурят Вамбо Цыренов составили конституцию теократического государства, немедленно после этого было конструировано правительство, состоявшее из 16 министров, и объявлено существование нового государства с выделением бурят — почитателей ламы из ведения Хоринского аймака. Самого ламу титуловали Егузер царь–хан трех миров».

Дворец Ямантаки

В период созерцания на Соорхэ ученики и лучшие художники из бурят построили Лубсану Сандану мандалу Ямантаки и дворец. Дворец был деревянным, ярко разрисованным, украшенным драгоценостями. Размер дворца был таков, что в него можно было вполне войти. Лубсан Сандан, когда дворец был готов, вошел в него, сел в центре и провел несколько часов в созерцании. Затем вышел, а дворец и мандала были по его приказу сожжены.

Выход Лубсана Сандана из созерцания Ямантаки

Среди последних рассказов о Лубсане Сандане есть один о его выходе из ямантакинского созерцания. Когда Бурятия, а точнее хори–буряты, были между Семеновым и «Большим красным» (большевики), Семенов требовал призыва молодых бурят в свое войско. Но Лубсан Сандан, чтобы спасти от призыва молодых людей, стал среди стариков распространять слух, что такой?то, мол, объявил себя царем, считает бурят своими подданными и запрещает им вступать в войско атамана Семенова. В ответ на это на Соорхэ пришел отряд во главе с генерал–майором Корвин–Пиотровским. Лубсан Сандан был на Соорхэ совершенно один, он вышел из дома и сказал: “А! Так и должно быть. Закончив созерцание, я должен был покинуть уединение из?за прихода войск”. «Ты почему мутишь народ?!» — спросили его. «Да, это я не даю вам людей. Не дам вам народ». «Тогда мы тебя арестуем». «Пожалуйста», — ответил Лубсан Сандан, и его посадили в телегу и увезли. Это было в 1920 г.

Лубсан Сандан в тюрьме[254]

В тюрьме, куда был препровожден Лубсан Сандан, он не раз доставлял охране изрядные хлопоты. Сколько бы его ни запирали в камере, он неумолимо и непредсказуемо появлялся на крыше тюрьмы, никакие запоры не помогали. И однажды исчез из тюрьмы совсем.

Последним, кто видел Лубсана Сандана, был цыган. Цыган рассказал эпизод с вызыванием дождя[255]. Цыган знавал Лубсана по тюрьме. Когда же он его видел в последний раз на железнодорожном вокзале Верхнеудинска (Улан–Удэ), Лубсан Сандан преобразился, ему на вид было около сорока лет. Он сел в поезд, отходящий на запад. Цыгану сказал, что уезжает в Италию.

Считается, что Лубсан Сандан достиг сиддхи бессмертия и не покинул сансару. Было сказано, что в девяностые годы он придёт к ученикам Дандарона и будет учить их. К этому же времени предполагается снятие силы заклятия с ролана[256] Кижингинской долины, сокрытого до той поры под землей, под невысоким обо[257] в двух километрах за Ушхайтой (село Комсомол), слева от дороги, если ехать на запад из Кижинги в село Леоновку. По другой версии, обиталище ролана — в районе села Эдэрмыг.

Официальная версия, изложенная в уголовном деле Лубсана Сандана Цыденова, гласит, что он умер в возрасте 81 года 15 мая 1922 года от левостороннего плеврита в Ново–Николаевске в тюремной (или городской) больнице.

Вот скупые строки следственно–прокурорской переписки, по которой мы можем судить о некоторых дополнительных деталях жизни и последних днях Лубсана Сандана Цыденова.

Сандан Цыденов. Уголовное дело 5565С[258]

«Правление Бурят–Монгольской автономной области. Сов. секретно, 30 декабря 1921 г., № 6751, г. Чита, в главное управление ГПО.

В настоящее время в Верхнеудинской тюрьме содержится глава теократов лама Цыденов, официально именующий себя Царем трех царств. Будучи не вполне изолированным, Цыденов имеет постоянную связь со своими приверженцами и через особых посланцев изрекает свои предсказания и проч. По существу лама Цыденов является не более как марионеткой в руках стоящей за его спиной группы кулачества, бывших людей, вроде Бониева, Вамбо Цыренова. Эта кулаческая группа, в течение десятка лет через отшельника Цыденова эксплуатировавшая фанатически настроенную бурятскую массу и сколотившая на этом свое материальное состояние, не желая расстаться с былыми привилегиями и выгодами и подняла так называемое теократическое движение.

После работ Шиловской комиссии теократическое движение как будто затихло. На самом деле главари все же продолжают работать на местах среди населения. Они ведут определенную агитацию, иногда провоцируя темную массу на эксцессы, созывают нелегальные собрания и проч.

Все это они делают от имени Царя трех миров ламы Цыденова, якобы по его распоряжению. Для вящей славы дела они отправляют целые возы подарков и пожертвований. Нужно сказать, что они работают очень тонко и хитро. С одной стороны, убеждают Цыденова, что он именно «Царь трех царств», с другой, убеждают темную массу, что Цыденов — воплощенец, который в конечном итоге победит своих врагов, воцарится в своем величии.

Под влиянием подобной агитации население теократического района в данное время находится в приподнятом настроении в ожидании новых событий, нового движения.

В данном случае наша задача состоит в том, чтобы своевременно предупредить новые осложнения, новое движение.

В этом отношении необходимо: 1) выяснение, урегулирование взаимоотношений группы населения в теократическом районе; 2) широкая агитация, выясняющая сущность и цели движения; 3) плановая изоляция главарей; 4) централизация и усиление милицейского аппарата.

Изоляция главарей диктуется тем, что сама масса, по существу, не проявляет особой активности, а служит лишь сырым материалом в руках руководителей. Если совершенно изолировать главарей, устранить всякую связь между ними и массой, несомненно, теократическое движение постепенно заглохнет.

В первую очередь необходимо изолировать ламу Цыденова, выслав его в Сов. Россию, в Иркутскую губернию в один из дацанов — Аларский. Между прочим, вопрос о высылке Цыденова в Сов. Россию еще летом обсуждался в Буркоморганизации и был решен положительно. Тогда же проведение постановления было поручено мне. В частном порядке вопрос был поднят в Дальбюро, и исполнение было поручено товарищу Пшеницыну совместно со мной. Но почему?то до сих пор высылка Цыденова не состоялась. И, поднимая вопрос вновь, нахожу необходимым ускорить высылку Цыденова.

Предбурмонавтупра — М. Амагаев».

Архив министерства безопасности республики Бурятия

(Уголовное дело 5565С по обвинению Сандана Цыденова в распространении идей теократического государства среди бурят–монгольского народа)

«Лист 1:

января 1922 — 10 марта 1922 гг.

Фамилия — Сугада, т. е. Будда Имя, отчество — Сандан Санданович Гражданин какого государства — ДВР (теократ)

Национальность — бурят

Место приписки — губерния Забайкальская

Возраст (год рожд.) — 1850 (72 года)

Образование — окончил буддистический университет, высший класс

Состав семьи — жена Иригма[259], место жительства: ДВР

Партийность — беспартийный

Профессия — священник буддийский

Госслужба — не состоял

На какие средства жил — служил священником

Владел ли недвижимым имуществом — нет

Отношение к воинской повинности — нет

Подпись заклюгенного /Сугада/, 22 января 1922 г.

Лист 2:

Председателю Иркгубчека, 20.01.1922 г., № 174

При сем препровождается согласно телеграмм от 14.10 за № 2520/с уполномоченного представителя ВЧК по Сибири т. Павлуновского и Вашего отношения от 15.10.1921 за № 3726/с глава монгольского теократического движения гр. Цыденов в Ваше распоряжение.

Приложение: переписка на 13 листах.

Нагальник Прибоблотдела ГПО

Лист 5:

Сов. секретно. Выдать ламу Цыденова сотруднику ИркгубЧК т. Лишанову для предоставления такового в г. Иркутск бурятским властям. 15.10.1921 № 372, Иркутск [Председатель Иркгуб ЧК] (подпись)

Лист 6: (на бланке 2 отдела разведуправления при военном совете Республики)

Служебная записка т. Вельскому

Нужно выслать в Сов. Россию в Иркутск главу теократов ламу Цыденова. Сидит в В[ерхне] — удинской тюрьме.

Лист 7:

Секретно. Из Ново–Николаевска (телеграмма)

Вышлите нарочного Верхнеудинск для принятия арестованного ламы Цыденова главы монгольского движения, которого сдайте бурятским властям.

14.10. № 2520/с. Павлуновский

Лист 15:

Постановление

января 1922 г. Иркутская Губернская ЧК рассмотрела дело С. Цыденова.

Постановила: заключить под стражу в Иркутский губернский дом принудительных работ «без права назначения на все работы».

Председатель (подпись). Наг. секропергасти (подпись).

Уполномогенный (подпись).

Лист 16:

Телеграмма № 1429/с

Цыденова вышлите Ново–Николаевск.

27.02. № 287/с. Павлуновский

Лист 17:

10.03.1922. Иркутская ГубЧК, рассмотрев дело по обвинению С. Цыденова, постановила: дело вместе с обвиняемым направить в Ново–Николаевск в распоряжение представительства ГПУ согласно телеграфному распоряжению от 27.02 за № 287.

Председатель (подпись). Наг. секропергасти (подпись).

Уполномогенный (подпись).

Лист 18:

В Представительство госполитуправления по Сибири, 16 мая 1922 г.

Препровождаю при сем акт № 89/с о смерти присланного Сугады Сандана, прошу срочно распорядиться об отправлении его на кладбище для погребения. Приложение: Акт № 89. Старврач (подпись).

Лист 19:

Акт №89

1922 года, мая 16 дня, я, старший врач городской больницы при Губисполкоме Соколов в присутствии коменданта представительства госполитуправления по Сибири т. Зеленцова М. В. констатировал смерть арестованного, числящегося (за?) представительством госполитуправления по Сибири, Сугады Сандана от левостороннего плеврита. Поступил в больницу 9 мая с. г., умер 15 мая.

Соколов, Зеленцов

Лист 21:

Постановление

1922 г., мая 22 дня пом. уполномоченного ПП ГПУ по Сибири Смирнов, рассмотрев дело № 318 по обвинению гр. Цыденова Сандана Сандановича в распространении среди бурят–монгольского народа идей теократического государства, нашел: из материала видно, что факт преступления есть, но ввиду его смерти, на что имеется акт врача 4–й горбольницы от 16 мая 1922 г. за № 694, постановил: дело производством прекратить и сдать в архив на хранение. Настоящее же постановление представить на санкционирование начальнику следственного отдела ПП ГПУ по Сибири.

Пом. уполномогенного следственного отдела ПП ГПУ по Сибири (подпись).

Предбурмонавтупра (подпись)».

После высылки Цыденова из Хоринского аймака балагатское движение не затихло. Особенно много последователей было у Лубсана Сандана среди жителей Кижингинской долины. Между сторонниками Лубсана Сандана и хошунами возникла вражда. Среди бурят—балагатов выдвинулся Аюша Дашицыренов, чаще его звали просто Даша. Однажды балагаты заранее узнали путь следования отряда хошунов, сделали вооруженную засаду в лесу по дороге на Улзэту Соорхэ. Но Даша выступил перед собравшимися земляками со страстной речью и убедил их не начинать братоубийства. «Наше дело — двигать колесо Дхармы!» — сказал он, и кровопролитие удалось предупредить. Позже, повзрослев, многие из тех, молодых тогда, осознали мудрость и дальновидность Даши: избежали крови, а значит, избежали в дальнейшем мести детей и родни кижингинских родов друг другу. Дашу Дашицыренова потом называли «главой балагатов», имея в виду его авторитет среди светских последователей Лубсана Сандана. Даша был отцом Анчена Дашицыренова (1918–1992).

Учеником Лубсана Сандана был Гутап Дашицыренов, брат Анчена Дашицыренова и отец ныне здравствующего художника Батодалая Дугарова. Он родился на десять лет раньше Б. Д. Дандарона, в 1904 г., их связывало духовое родство. Гутап был известен как Дэмчог–йогин. Арестован в 1949 г., умер в 1951 г. Есть мнение, что он переродился в семье брата.

Сохранились некоторые рукописи и документы балагатского движения. Среди них: «Хвала (бур. мангал) Лубсану Сандану». Этот текст не редок и доступен;

«Манифест Лубсана Сандана» на монгольском языке, печать типографская, 30 см длиной. Текст содержит удивительные и смелые предсказания о будущем распространении тантры, о будущем цивилизации;

Есть три общие жёлтые тетради, написанные рукой Лубсана Сандана, местонахождение неизвестно.

Под названием «Лечу по небу» сохранились на старомонгольском языке поэтические воспоминания Лубсана Сандана Цыденова о его поездке в Санкт–Петербург на коронацию императора Николая

Перевод этого текста в 2003 г. в качестве дипломной работы «Творческое и духовное наследие буддийского деятеля Лубсана Сандана Цыденова» был защищен Доржемой Баяртуевой в Бурятском государственном университете. Три фрагмента из этой поэмы приведены выше.

О местонахождении принадлежащих Лубсану Сандану ритуальных предметах известно мало.

Чётки Лубсана Сандана Цыденова из бадиса (индийский орех) от Цывана Дорже (Комсомольского дедушки) были переданы А. И. Железнову. Танка «Мандала Ямантаки», принадлежащая Лубсану Сандану, попала в 70–х годах к Сергею Фаустову. Статуя Будды, металлическая, из алтаря Лубсана Сандана на Соорхэ находилась последние годы в Кижинге у Т. М. Лавровой. В июне 2004 г. замурована в Ступу Дандарона.

Статуя Цзонхавы из глины и папье–маше из этого же алтаря по волеизъявлению Ю. К. Лаврова в 2002 г. была передана составителю этой книги. Танки с изображением Хеваджры и Чакрасамвары, написанные в XIX в. специально по заказу Лубсана Сандана, с послевоенных лет и до 2005 г. хранились в алтаре Б. С. Мункиной (1923-2005).

Среди тех, кто давал Лубсану Сандану Цыденову посвящения, известны:

Акпа–гэгэн — коренной Учитель Лубсана Сандана;

Джаяг–лама — идамовский (по Ямантаке) Учитель, воплощение Падмасамбхавы;

Намнянэй–лама — один из его Учителей, перерожденец Ра–лоцавы;

Лама–ринбоши — дал Лубсану Сандану т. н. «жуд Ганжура» — право на чтение и практику всех текстов Ганжура;

Лама Жембал — дал посвящение в систему год.

Вот и все, что нам известно о Лубсане Сандане Цыденове. Не имеет никакого значения, жив он до сих пор, как говорит устное предание, или умер в 1922 г. в больнице согласно официальным документам. Его жизнь, образ, деяния претворились в реальность тех далеких лет и в наш сегодняшний день.

В заключение приведем удивительный факт: Лубсан Сандан Цыденов подписал протокол одного из допросов (см. выше) именем Сугада (санскр. Сугата), одним из имен Будды, удостоверяя этим понимание достигнутого и обращаясь к будущему: «Нет единичного сознания, нет ему предела, целое бытует как множество. Исчезнуть вообще невозможно, а тем более тому, кто при жизни знал эти принципы и жил ими». Поэтому столь жива среди последователей вера в то, что Лубсан Сандан, обретя сиддхи бессмертия, до сих пор пребывает среди нас и действует.