Предисловие переводчика

Для изучения истории тибетско — китайско — монгольских отношений XVII?XVIII вв. первостепенное значение имеют тибетские хроники. Среди них особый интерес представляет хроника, составленная Сумпой Кенпо на тибетском языке под названием "История Кукунора".

Автор хроники принадлежал к высшим слоям ламаистской иерархии Тибета, Китая при Маньчжурском дворе и в Южной Монголии. Для своего времени он был крупным ученым. Имя Сумпа Кенпо он стал носить с момента причисления его к числу святых перерожденцев, которые появлялись обычно в племени сум в Западном Тибете.

Сумпа Кенпо — предшественник автора "Истории Кукунора" — назывался Сумпа Шабдун Ринпоче Лобсан Танпи Гьялцэн (sum bha zhabs drun rin po che blo bzang bstan pa’i rgyal mtshan) и происходил из упомянутого племени сум[349] будучи в 1660 г. приглашенным Чанкья — хутухтой, он с большой свитой в 1701 г. приехал в Китай[350], где и умер. Перед смертью, по просьбе многих своих учеников, он дал обещание возродиться в следующий раз в районе Амдо. Это обещание послужило поводом к тому, чтобы начать поиски перевоплощенца Сумпы Кенпо в районе Кукунора. И вот, известный ученый лама Гунчен Чжамьян Шадпа нашел в 1709 г. в семье кукунорского монгола, тайчжи Дорже Таши, происходившего из рода батуд, семилетнего мальчика и объявил его перерожденцем Сумпы Кенпо[351]. Этому мальчику суждено было прославиться как одному из крупнейших ученых Тибета и Монголии того времени. Воспитывался он с малых лет в различных монастырских школах; как к святому перерожденцу к нему были прикреплены лучшие ученые ламы. Его учитель Чанкья Агван Чойдэн (ICan skya ngag dbang chos dan) славился своими познаниями в логике, философии и астрономии.

Попав в девятилетием возрасте в один из амдоских монастырей, Сумпа Кенпо[352] воспитывался у разных учителей, а логику и философию изучал у Чанкьи Ринпоче. Науками он занимался в монастырях Амдо до 1722 г.

В 1723 г., когда в Кукуноре вспыхнуло восстание, Сумпа Кенпо ушел в Центральный Тибет в монастырь Дэпун (’bras spungs). Через год — два он стал путешествовать по Западному Тибету, направляясь через монастырь Самье (Sam уе) к знаменитой святыне Гьярлун (Gyar lung). Он посетил также ряд других монастырей. Спустя пять лет вернулся в Амдо.

В тридцатилетием возрасте (в 1732 г.) Сумпа Кенпо основал монастырь Шадуллин (bshad sgrul gling). К этому времени он уже приобрел известность как крупный ученый. В 1736 г., когда ему было 34 года, Сумпа Кенпо был приглашен императором Цянь — луном в Пекин, куда прибыл вместе с Чанкьей Ролпэ — Дорже. В Китае он пробыл девять лет, занимаясь, по поручению императора, просмотром всех книг по буддизму на тибетском языке. За выполненную работу ученый получил от императора титул Эрдэни — пандиты и диплом на желтом шелке. Из девяти лет, прожитых в Китае, пять лет он находился в Пекине, один год в Утайшане, остальное время провел в разных других местах. Перед выездом из Китая Сумпа Кенпо получил большие дары от Цянь — луна и от Чанкья — хутухты. На обратном пути ученый был щедро одарен алашаньскими монголами. В 43 года (1745) Сумпа Кенпо стал настоятелем монастыря Гонлун (dgon lung), а еще через год (1746) он закончил свой первый трактат по астрономии. В 1748 г. Сумпа Кенпо приступил к написанию своей исторической хроники под названием "Пагсам — чжонсан" (dPag bsam bjon bzang). Наиболее плодотворным периодом его жизни было, видимо, время пребывания в этом монастыре. В 1752 г. он написал свою вторую книгу по астрономии[353].

Писал Сумпа Кенпо до самой смерти. Полное собрание его сочинений составляет восемь томов, в которые входят шестьдесят четыре произведения, посвященные разным вопросам. Публикуемая нами хроника "История Кукунора" до последнего времени не была известна в европейской научной литературе[354].

* * *

До последнего времени в науке существовало мнение, что авторов тибетских исторических сочинений мало интересовала гражданская история страны, что главное внимание они уделяли истории распространения буддизма. Действительно, те исторические произведения, которые были до сих пор известны науке, подтверждают указанное мнение. Объясняется это, во — первых, тем, что тибетские авторы трудов по истории, будучи почти без исключения учеными ламами, принадлежащими к высшей духовной аристократии, сознательно сводили всю политическую, экономическую и культурную жизнь страны к религиозным делам, главным образом к строительству монастырей; во — вторых, это можно объяснить и тем, что буддийская религия и ламаистская церковь действительно занимали главное место в жизни Тибета, налагая печать на все явления общественно — политической жизни страны.

В "Истории Кукунора" Сумпы Кенпо мы находим несколько иной подход к истории. Здесь далеко не все светские события излагаются как события церковной жизни. Большинство государственных деятелей рассматриваются в "Истории Кукунора" не только с точки зрения их служения буддийской религии или их деятельности в интересах церкви. В этом труде значительно меньше, чем в других известных нам исторических сочинениях, говорится о буддийских проповедниках, о монастырях, ламах и т. п. Правда, имея в виду, что далеко не все тибетоязычные исторические произведения уже известны науке, мы имеем право предположить, что труд Сумпы Кенпо в указанном отношении не является единственным. Но они нам пока не известны.

Сумпа Кенпо в своей хронике, в отличие от многих тибетских и монгольских авторов, не приводит рассуждений о сотворении мира в плане обычных буддийских космогонических представлений, а лишь кратко описывает расположение различных миров и стран на основе последних глав "Абхидхармакоши"[355], после чего, не останавливаясь на истории легендарных и реальных царей Индии и Тибета, сразу переходит к изложению преданий о происхождении Кукунора, подвергая их критическому анализу. Критический ум Сумпы Кенпо не пощадил даже столь авторитетного представителя буддийской науки, как Падмасамбхава.

Что касается политических событий, то их освещение в хронике отражает, конечно, интересы верхушки феодалов. Свое повествование Сумпа Кенпо ведет с начала XVII в., когда Тибет и Монголия вступили в период острых внутренних и внешних осложнений.

В Тибете в это время шла борьба за власть между цанским красношапочным царем Кармой Пунцогом Намгьялом и Пятым Далай — ламой Агваном Лобсаном Гьяцо — главой желтошапочников. Эта борьба облекалась в религиозную форму борьбы между красношапочной и желтошапочной сектами тибетского буддизма.

Возвышение гелугпы — желтошапочной секты (названной так из?за желтых шапок ее приверженцев), основанной Цзонхавой (1357–1419) в 1417 г., в особенности ее деятельность по приобретению сторонников в XVI и XVII столетиях, были покушением на устои ньингмапы — старой секты, обычно называемой красношапочной (из?за красных шапок ее адептов). Впрочем, гелугпа причисляла к красношапочным не только ньингмапу, но и другие секты. Борьба между ними имела почти трехвековую историю и отражала фактически борьбу за власть между двумя главными фракциями тибетских феодалов. Скудость источников не позволяет нам раскрыть во всей полноте механизм этой долгой феодальной распри. Будущих исследователей ждет почетная задача раскрыть этот аспект тибетской истории XV?XVIII веков.

Борьба желтых и красных велась с переменным успехом, не давая решающего перевеса ни той, ни другой стороне. Но в начале

XVII в. Тибету стала угрожать опасность со стороны могольского императора Акбара, захватившего Кашмир, юго — западного соседа Тибета, еще в 1586 г.[356]. Лхасское правительство не в силах было предотвратить эту опасность. Используя сложившуюся обстановку, Карма Пунцог Намгьял, опиравшийся на последователей красношапочников, число которых в южной части Тибета значительно превышало число желтошапочников, захватил в 1612 г. власть в области Цан (gTsang). Ко времени прихода к власти Пятого Далай — ламы Агвана Лобсана Гьяцо цанский царь Карма Пунцог Намгьял закрепил свою власть над всем южным и юго — западным Тибетом. Молодой Агван Лобсан Гьяцо остро нуждался в союзниках, которые помогли бы ему сокрушить Карму Пунцога Намгьяла. С этой целью он обратился к монголам.

История борьбы желтых и красных в Тибете свидетельствует, что желтые впервые получили возможность опереться на помощь монгольских феодалов в борьбе против красных в 70–80–х годах XVI в., когда под стенами Лхасы оказался со своим войском хутухта Цэценхунтайджи. Алтан — хан (1507–1582) из Тумэта поддерживал гелугпу, стремясь положить конец могуществу секты кармапа[357] и ее патронов из рода Ринбун (Южный Тибет), которые тогда поддерживали Китай. В конце XVI в. произошло второе обращение монголов в буддизм, что было оформлено в 1578 г. в Кукуноре на съезде южно — монгольских феодалов во главе с Алтан — ханом. По инициативе Алтанхана глава желтошапочной церкви Лхасы стал именоваться далай — ламой. За Алтан — ханом последовали халхаские Тушету и другие ханы, а в 20–х годах XVII в. буддизм приняли ойратские нойоны Джунгарии, где в 30–х годах XVII в. сложилось Ойратское (Джунгарское) ханство. Сибирский летописец Черепанов в 1635 г. писал: "В сих летах начало свое возымело в калмыцких тайшах зенгорское владение, ибо Каракулы — тайши, сын Батур — тайши, в 1635 г. благоразумием и храбростью своей рассеянные калмыцкие республики с тайшами вместе совокупил и часть Бухары завоевал; он, Батур — тайши, с того времени стал именоваться Контайша"[358].

Но и красные в ту пору искали пути к союзу с монгольскими феодалами для борьбы против гелугпы. Иногда им это удавалось (Цокто — тайчжи, Лэгдэн — хан и др.), в связи с чем местная межфеодальная борьба стала выходить за пределы Тибета, охватывая отдельные районы Монголии.

Появление на исторической арене маньчжурских завоевателей и Цинской династии еще более осложнило и обострило ситуацию. Соперничающие стороны стали искать поддержку у маньчжурского императора, чтобы с его помощью ликвидировать противников. Поляризации сил способствовало также укрепление Джунгарского ханства, правители которого проводили резко выраженную антиманьчжурскую политику. Джунгария могла стать первоклассным союзником борющихся в Тибете феодальных группировок. Понимая это, Пятый Далай — лама решил, видимо, использовать крепнущее государство в борьбе за упрочение господства желтошапочников в Тибете и за его пределами. В это время на исторической арене Центральной Азии появляется незаурядная фигура Зая — пандиты — аристократа ойратского происхождения. В возрасте двадцати семи лет он получает высокую ученую степень рабчжампы и вскоре становится одним из десяти наиболее приближенных к Далай — ламе сановников[359]. Видимо, причинами такой быстрой карьеры молодого ойратского ламы в Лхасе являются не только личные способности Зая — пандиты, но и сознательная политика лхасского руководства желтой церкви. В 1638 г. руководители церкви предложили Зая — пандите вернуться на родину, к тем, "кто говорит на монгольском языке", имея целью распространить "желтую веру в Халхе и Ойрате, стать ламой монголов и ойратов"[360]. Последующие события дают основание полагать, что Лхаса с помощью Зая — пандиты пыталась консолидировать весь монголоязычный ламаистский мир под своей эгидой. Одновременно желтое руководство церкви устанавливало первые контакты с цинским Пекином, страхуя свои позиции и с этой стороны.

Вторая половина и конец XVII в. характеризуются максимальной активизацией военной, политической и идеологической деятельности Лхасы, главным проводником политики которой становится ойратский Галдан — Бошокту. Галдан — Бошокту, как и его предшественник Зая — пандита, первоначально был ламой, учеником Далай — ламы и Панчен — ламы, учился в Лхасе. Лхасское руководство желтых направляет его на родину, в Джунгарию. Здесь он начинает поход за создание мощного объединенного и независимого монголоязычного ламаистского государства под верховным главенством Лхасы. Этот план терпит неудачу. Лхасе не удалось повторить эксперимент Ватикана, который в Средние века также пытался создать вселенское католическое государство под верховной властью папы. Но что не удалось Ватикану в Средние века, то и вовсе не имело шансов на успех в Тибете в условиях Нового времени.

В начале XVIII в. Пекин полностью прибирает к рукам Лхасу и руководство делами желтой церкви. Единственным врагом цинов остается до конца 50–х годов XVIII в. Джунгарское ханство.

Именно в это время появляется Сумпа Кенпо. Спрос на деятелей типа Зая — пандиты и Галдан — Бошокту исчезает. Обстановка зовет на историческую арену деятелей типа Сумпы Кенпо. И они появляются.

Сумпа Кенпо призывает примириться с реальностью, ибо борьба против иноземного господства не имеет шансов на успех. Надо мириться с цинской властью, надо на нее опереться, получить ее помощь и поддержку в борьбе за дело веры и таким образом помочь монголам. Он ратует за перевод богослужений на понятный народу монгольский язык, за распространение грамоты и знаний, за справедливую политику по отношению к народным массам, за умеренные реформы и т. д. Сама обстановка формирует идеологию и политику Сумпы Кенпо.

В отличие от Зая — пандиты и Галдан — Бошокту он — реформист, примиренец, соглашатель, остающийся, однако, для своего времени прогрессистом и в известной мере просветителем. Вполне возможно, что если бы Джунгарское ханство не было уничтожено цинами, взгляды Сумпы Кенпо были бы иными.

На фоне указанной выше ситуации развертывалась сложная политическая межфеодальная, про- и антиманьчжурская борьба, которую и описывает Сумпа Кенпо в "Истории Кукунора".

Чтобы установить степень достоверности событий, о которых идет речь в этой хронике, обратимся к другим источникам.

Вопросу борьбы с врагами желтошапочников в первой половине

XVIII в. посвящен ряд источников на монгольском языке, в частности "Болор — толи"; о Цокто — тайчжи говорится в "Монголо — ойратских законах" 1640 года профессора К. Голстунского[361], в "Надписях на скалах халхаского Цокто — тайчжи" Б. Я. Владимирцова[362] и в других работах. Из тибетских источников укажем прежде всего два текста, переведенные и изданные Г. Хугом (о них говорилось выше), а также другие тибетоязычные источники, о которых речь пойдет ниже. Об этих же событиях рассказывают китайские источники: "Шэн уцэн" в переводе В. П. Васильева[363], "Мэн — гу — ю-му — цзы" П. С. Попова[364], "История Восточной Монголии" Д. 3. Покотилова[365] и др.

В результате изучения перечисленных источников перед нами неизбежно встают такие вопросы: а) действительно ли Цокто — тайчжи играл большую роль в побуждении Лэгдэн — хана чахарского выступить против желтошапочной религии? б) действительно ли Цокто — тайчжи был виновником гибели Чахарского ханства? Эти вопросы в свое время привлекли внимание Б. Я. Владимирцова. Попытаемся и мы в них разобраться.

Привлекаемые нами тибетские источники — хроника Кёнчог Гьялцэна[366], исторические заметки Чахара Лобсан — Цултима[367], а также хроника Сумпы Кенпо — почти ничего не говорят о том, что Цокто — тайчжи побуждал чахарского Лэгдэн — хана выступить против желтошапочников в Тибете. Лишь Чахар Лобсан — Цултим пишет: "С года Дерева — Собаки 12 рабчжуна (1634) халхаский Цокту, чахарский Лэгдэн — хан, цанский Карма Пунцог Намгьял и царь области Бэри, расположенной в стране Кам, держали совет между собою и решили уничтожить религию желтошапочников и распространить учение красношапочников и бонпо"[368]. Примерно в таких же выражениях пишет и Кёнчог Гьялцэн[369]. Однако их утверждение о сговоре перечисленных четырех правителей, направленном против желтых, не может быть принято безоговорочно. Оно вызывает сомнение. Другие известные нам источники его не подтверждают, а некоторые из известных фактов свидетельствуют против него. Источники, излагая события, приведшие к гибели в 1634 г. Лэгдэн — хана в Кукуноре и пленению маньчжурами двух ханских жен и сына, ничего не говорят о помощи, оказанной Лэгдэну его союзниками. Ничего не говорят они и о том, какую помощь оказал Цокто — тайчжи его союзник Бэри — хан, когда в 1637 г. ойратский Гуши — хан разгромил его в Кукуноре. А ведь Кам, правителем которого был Бэри — хан, находился не так далеко от Кукунора.

Китайские источники тоже не упоминают о военном союзе четырех ханов против желтых, они ни слова не говорят о Цокто — тайчжи и о намерении Лэгдэн — хана совершить поход в Тибет против желтой религии Цзонхавы. В "Шэн уцэн" говорится: "На восьмом году правления Тяньцзун, Тай — цзун, возглавив свою армию, потребовал от всех монгольских родов войск выступить в поход против чахаров. В это время река Ляо в результате летних дождей выступила из берегов, но Тай — цзун, несмотря на разлив, шел днем и ночью, чтобы застать Лэгдэн — хана врасплох, и, пройдя тысячу триста ли, перешагнув через внутренний Хинганский хребет, явился перед его ордой. Лэгдэн — хан хотел сопротивляться, но его подданные упали духом, вследствие этого Лэгдэн — хан, влача за собой более ста тысяч народа и скота, бежал на Гуй — Хуа — Чэнь, оттуда переправился через Хуанхэ и бежал на запад. Из десяти частей армии по дороге он потерял семь или восемь. Лэгдэн умер в больших Луговых степях (Дацао — тань) в Кукуноре; наше же войско, прибыв в Гуй — Хуа — Чэнь, подобрало несколько десятков тысяч ему подвластных и воротилось"[370].

Известно к тому же, что Лэгдэн — хан покровительствовал желтошапочному ламаизму так же, как и тумэтский Алтан — хан или халхаский Абатай — хан; известно также, что при нем переводили Ганжур на монгольский язык[371]. Были ли у него возможности и надобность идти в поход в Тибет против желтой церкви Цзонхавы? Однако Б. Я. Владимирцов пишет: "Если принять во внимание политическое направление Лэгдэн — хана и Цокто — тайчжи, которые были, так сказать, монгольскими цезаристами, только таким образом умея выявлять монгольскую национальную идею, то неслучайным должно показаться то, что оба они были, по — видимому, горячими приверженцами красного сакьяского учения буддизма"[372]. По мнению Г. Н. Румянцева, Б. Я. Владимирцову удалось даже доказать, что приверженность Лэгдэн — хана и Цокто — тайчжи красношапочному буддизму была вызвана их политическими антиманьчжурскими убеждениями, что желтая церковь, борясь с красношапочниками, опиралась на чужеземную силу — на ойратов и маньчжуров, ставя интересы церкви и стоящих за ее спиной групп тибетских феодалов выше интересов государства в целом и его народа. Красношапочники, напротив, представляли, по его мнению, особое течение, "проникнутое тибетскими национальными веяниями", и "были склонны к защите национальных интересов"[373]. Поэтому нет, якобы, ничего удивительного в том, что симпатии "Лэгдэн — хана и Цокто — тайчжи были всецело на стороне красношапочников, не искавших помощи у маньчжуров и ойратов — двух главных противников монгольского хана"[374].

Такова точка зрения Г. Н. Румянцева. Нам она кажется сомнительной.

Во — первых, известно, что красношапочники в указанных вопросах мало чем отличались от желтошапочников. Например, в 1276 г. сакьяский Пагпа — лама вернулся в Тибет из ставки Хубилай — хана в качестве главы тринадцати областей Центрального Тибета и Кама. Он был признан Хубилаем духовным главой Тибета. Но в 1280 г. Пагпа — лама внезапно умер; подозревали, что он был отравлен. В 1281 г. монгольские войска, вторгшись в Тибет, силой оружия захватили Гьярог — чжон[375], где скрывались лица, подозреваемые в отравлении Пагпа — ламы.

Вот другой пример. В 1290 г., когда разгорелась междуусобная война между сектой сакья и монастырем Дихун, в защиту сакьи опять прибыли монгольские войска под командованием царевича Тэмур — бухи. В кровопролитном сражении они разбили наголову ополчение Дихуна. Что касается периода деятельности Цокто — тайчжи и Лэгдэн — хана, то глава красношапочников цанский царь Карма Пунцог Намгьял в борьбе с желтой религией впервые обратился за помощью к маньчжурскому императору. Но цинский император предпочел не поддерживать цанского царя, учитывая, что желтая церковь пользуется огромным влиянием в Монголии и Джунгарии и что ссориться с ней не в интересах маньчжурских феодалов.

Во — вторых, желтошапочники во главе с Далай — ламой официально обратились за помощью к джунгарскому нойону Турэ — бэху (Гуши — хану) лишь в 1635 г., а более или менее устойчивый контакт с пекинским двором они установили через 10–15 лет, в 1644–1652 гг. Между тем Цокто — тайчжи построил сакьяский монастырь еще в 1617 г.[376], из чего следует, что он был красношапочником задолго до того, как желтошапочники, по словам Г. Н. Румянцева, "опирались на чужеземную силу, на ойратов и маньчжуров".

Что касается остальных членов упомянутого выше красношапочного союза, известно, что между Цокто — тайчжи и цанским царем существовало соглашение, активным агентом которого был цанский царь, ярый враг желтошапочников и Далай — ламы. Согласно этому соглашению, Цокту отправил в Центральный Тибет своего сына Арсалана во главе десятитысячной армии для помощи цанскому царю.

Однако, как указывает Сумпа Кенпо, дружеская связь между цанским царем и царем Бэри установилась в начале 1639 г., после лестного письма Бэри — хана к цанскому Пунцогу Намгьялу. Это произошло, как видим, через два года после разгрома армии Цокту и его гибели.

Характеристика, даваемая Лэгдэн — хану в некоторых тибетских сочинениях, объясняется тем, что их авторы — Туган Лобсан Чой-чжи Нима и Чжигмэ Намха — принадлежали к высшим кругам желтошапочной иерархии, ориентировавшейся на маньчжурского императора. К ним же относится и наш автор Сумпа Кенпо, который, как мы уже говорили, в течение девяти лет по личному приглашению цинского императора жил в Китае. Эти авторы, верные политике желтошапочной церкви, не могли не быть тенденциозными в характеристике своих политических противников. И совершенно верно отмечал Б. Я. Владимирцов, что противники Лэгдэн — хана обвиняли его в походе против желтошапочной церки, разоблачая его в глазах верующих как врага религии, а не просто политического соперника.

Что касается более поздних авторов, таких, как Ринчен Номтоев, произведение которого Б. Я. Владимирцов ошибочно считал переводом главы по истории буддизма в Монголии из книги "Хрустальное зеркало осознания" (Grub mtha’ shel kyi me long)[377], то для них сочинения предшественников могли служить в качестве основного пособия.

Военный союз между Цокто — тайчжи и цанским царем не остается незамеченным Пятым Далай — ламой. В отличие от своих предшественников, он оказался умелым и энергичным государственным деятелем. В то время, когда готовился поход Арсалана в Тибет с целью сокрушить господство желтошапочной церкви и убить Далай — ламу, агенты последнего Гару — лоцава и Сонам Чойпэл, войдя в доверие к цанскому царю, разведали замыслы вражеского лагеря. И неслучайно Гару — лоцава был отправлен Далай — ламой в Джунгарию за помощью. Джунгария к этому времени уже была страной желтой религии. Сам Батур — хунтайчжи был ревностным проводником идей Цзонхавы[378]. (Вообще же, вопрос о тибетско — джунгарских связях до времени Гуши — хана остается открытым.)

Ойратский князь Турэ — бэху (Гуши — хан) дал согласие помочь Далай — ламе[379]. Его первый поход в Тибет с небольшой дружиной (десять человек) имел чисто разведывательные цели. В пути он встретился со слабовольным сыном Цокто — тайчжи Арсаланом, склонил его на свою сторону и получил от него много ценных сведений о планах и силах его отца. Не дремали и другие агенты Далай — ламы. Г. Ц. Цыбиков приводит предание, согласно которому "ламы однажды предсказали Цокту — хану, что ему угрожает большая опасность от врагов. Для устранения опасности ламы советовали строить субурганы по одному в год в течение шести лет. Подданные его однажды подняли ропот и отказались от работ"[380]. Своими предсказываниями ламы преследовали цель держать суеверного Цокту в состоянии непрерывной тревоги и вызывать ропот среди строителей субурганов, которые одновременно были и воинами.

В 1636 г. Турэ — бэху вернулся из Тибета и начал готовиться к войне против Цокто — тайчжи. А осенью того же года он совместно с джунгарским Батур — хунтайчжи двинулся в поход. В феврале 1637 г. в районе нынешнего монастыря Дуланхит Турэ — бэху (Гуши — хан) дал бой тридцатитысячной армии Цокту — хана. Последний, будучи застигнут врасплох, не сумел собрать свои силы. Основной костяк его войска был разбит на берегах рек Ехэ — улан — хошу и Бага — улан — хошу, а резервная часть, находившаяся на левом берегу реки Харгол, сдалась в плен, не оказав сопротивления.

Такой сравнительно легкий разгром многочисленной армии Цокту — хана объясняется рядом причин. Во — первых, его войско было слабо организовано, в нем отсутствовала дисциплина; во — вторых, гибель Арсалана и его десятитысячной армии в Тибете удручающе подействовала на Цокту и его войско; в — третьих, строительство субурганов в ставке Цокту — хана и связанные с этим расходы ложились на плечи простого народа, вызывая его недовольство: в — четвертых, умелые действия Турэ — бэху в сочетании со слабой организованностью армии Цокту — хана обеспечили внезапность нападения на лагерь Цокту, который не знал, что армия ойратов уже несколько месяцев находится вблизи от него в Кукуноре, в районе горы Гань — Ямату, откуда он ведет разведку в тылу Цокту — хана. Все это предопределило исход сражения.

После этого (1638–1639) Гуши — хан с подвластными ему хошутами окончательно обосновался в Кукуноре. В литературе существует мнение, что он бежал в Кукунор из Джунгарии от агрессивной политики Батур — хунтайчжи[381].

Вполне вероятно, что возвышение чоросского княжеского дома, представители которого стали правителями Джунгарии, не нравилось хошутским и торгутским феодалам. Но не следует преувеличивать значение этого факта. Более вероятно, что Гуши — хан решил использовать обстановку для завоевания Тибета под флагом защиты желтошапочной религии. Этот план должен был осуществляться по этапам: сначала освободить Кукунор от Цокто — тайчжи, затем превратить Кукунор в плацдарм для похода в Тибет. Кукунор как плацдарм удовлетворил 1уши — хана в двух отношениях. Во — первых, там имелись привольные степи, хорошие климатические условия, изобильные кормовые травы, летом не было жары и докучливых насекомых, зимы были малоснежными. Все это способствовало развитию скотоводства и обеспечивало хороший тыл. Во — вторых, Кукунор представлял собой непосредственное преддверие, открывающее путь для нападения на Кам и Центральный Тибет.

Указанные причины объясняют перекочевку Гуши — хана со своими подданными в Кукунор. Заметим также, что несмотря на усиление чоросского Батур — хунтайчжи, Гуши — хан не имел с ним открытого столкновения. Напротив, в войне с Цокту — ханом Батур — хунтайчжи принимал участие в союзе с Гуши — ханом[382]. После этой войны Гуши — хан отдал Батуру в жены свою дочь Амин — Тару, дав ей в приданое много ценностей. Сумпа Кенпо даже говорит, что именно Гуши — хан пожаловал Батуру титул хунтайгжи, но это не подтверждается другими источниками.

Вскоре после разгрома Цокту — хана Гуши — хан прибыл в Тибет, где в провинции Уй встретился с Далай — ламой. Последний был очень доволен действиями Гуши — хана и пожаловал ему титул "царя религии" (bstan’-dzin?chos?rgyal). Здесь же были намечены планы дальнейших операций по разгрому оставшихся врагов желтой церкви.

В это время цанский царь Пунцог Намгьял, почувствовав опасность, вступил в оживленную переписку с Доньо [Дорже], камским царем из Бэри, и стал готовиться к отпору Гуши — хану. Но Гуши — хан, действуя по плану, согласованному с Далай — ламой, на этот раз уклонился от войны с цанским царем и вернулся в Кукунор.

В 1639 г. Гуши — хан захватил Кам, а в декабре 1640 г. схватил царя Доньо из Бэри и посадил в тюрьму. Стремясь показать себя в роли защитника религии Цзонхавы, он освободил всех узников — приверженцев желтой веры, заключенных в тюрьму властями красношапочной церкви, чем привлек на свою сторону многих подданных Бэри — хана.

В 1641 г. во главе сильной армии Гуши — хан вторгся в Центральный Тибет. В провинции Цан он разбил основные силы царя Пунцога Намгьяла и подавил всех противников Далай — ламы.

Спустя два года, в 1642 г., после того как в основном было завершено завоевание Тибета, Гуши — хан торжественно вручил светскую власть в Тибете Далай — ламе Агвану Лобсану Гьяцо. Сам он обосновался с подвластными ему людьми в Даме (Северо — Восточный Тибет), откуда фактически руководил страной, пользуясь тем, что Далай — лама не имел собственного войска и единственной реальной силой в стране была армия Гуши — хана. Естественно поэтому, что правительство дэси (sde?srid), созданное Далай — ламой в 1642 г., было в действительности назначено Гуши — ханом и целиком зависело от него. Светские прерогативы Далай — ламы фактически сводились к рассмотрению апелляций на судебные решения, выносимые дэси.

При всем том победа Гуши — хана над противниками желтой церкви имела важные последствия, отразившиеся, в частности, и на политическом строе Тибета. Она обеспечила абсолютное преобладание секты желтошапочников над всеми другими сектами: Пятый Далай — лама стал главой государства, обладающим верховной светской и религиозной властью, признанным впоследствии цинским правительством Китая.

Но честолюбивого Пятого Далай — ламу не удовлетворило зависимое положение от Гуши — хана; выступить же против него открыто он был не в состоянии. В этих условиях Далай — лама решил искать дружбу и покровительство у маньчжурского императора Китая, рассчитывая с его помощью избавиться от опеки Гуши — хана.

В 1644 г. Пятый Далай — лама снарядил в Пекин посольство для получения от императора Шунь — чжи инвеституры (печати и грамоты) на свое имя. Формальным основанием для этого посольства служил факт вручения печати императорами Минской династии. Пекин, конечно, охотно выполнил просьбу теократического правительства Тибета. А в 1652 г. Далай — лама лично посетил Пекин и был принят императором Шунь — чжи[383] в тронном зале Тайходян. Император Китая поддержал Далай — ламу, рассчитывая с его помощью подчинить своей власти монголов, тибетцев и ойратов. Этой политике следовал и преемник Шунь — чжи император Канси (1654–1722)[384].

Пятый Далай — лама пробыл в Китае год, успев стать приближенным ко двору императора и наладить хорошую связь с иерархами ламаистской церкви Китая и Монголии. В результате, по возвращении в Лхасу, ему удалось ослабить зависимость от Гуши — хана и укрепить собственную власть. Прежде всего он ограничил функции дэси, у которого отнял право самостоятельно решать важные государственные дела, оставив за ним решение второстепенных вопросов. В дальнейшем он стал править Тибетом вполне авторитарно, даже не советуясь со своим правительством.

В 1645 г. в возрасте 73 лет умер Гуши — хан. Его место занял старший сын Даян — хан, но через четыре года под давлением Пятого Далай — ламы последний вынужден был отказаться от власти в Тибете и вернуть свою печать императору Китая. В 80–х годах XVII в. дэси (правительство) возглавил человек, организовавший заговор против Далай — ламы. Но заговор был раскрыт, а организатора заточили в крепость. На его место был назначен Сангье Гьяцо (1624–1705), оказавшийся энергичным и талантливым политиком. Он считался духовным сыном Пятого Далай — ламы и пользовался популярностью в среде лхасской духовной и светской аристократии. Опираясь на аристократию, Сангье ГЬяцо проводил свою политику, уклоняясь от выполнения распоряжений китайского императора, но на словах признавая его власть над Тибетом. Император Канси пытался всячески поставить себе на службу Сангье Гьяцо, но попытки кончились неудачей. Сангье Гьяцо знал, что Канси не может послать военные силы в Тибет, ибо был по рукам связан сложной обстановкой в Халхе и в Джунгарии, в частности, действиями ойратского Галдан — хана, который, возможно, был в сговоре с Сангье Гьяцо. Последний, используя обстановку, действовал довольно смело.

В 90–х годах XVII века политическая атмосфера в Тибете начала осложняться в связи с тем, что Сангье Гьяцо скрыл факт смерти Пятого Далай — ламы, умершего в 1682 г.[385]. Он распустил слух, что Далай — лама Агван Лобсан Гьяцо углубился в тантрийское созерцание и, затворившись во внутренних покоях дворца Потала, никого к себе не допускает, даже его самого. Фактически же Сангье Гьяцо правил страной именем Далай — ламы до 1696 г., т. е. целых четырнадцать лет. В 1696 г., уступая давлению маньчжурского императора Канси, Сангье ГЬяцо объявил о смерти Далай — ламы и провозгласил Шестым Далай — ламой Цаньяна ГЬяцо, которому было тогда пятнадцать лет.

Сумпа Кенпо ничего не говорит об обстоятельствах смерти Пятого Далай — ламы. Он и другие источники по — разному определяют год рождения Шестого Далай — ламы[386]. Последний вел распутный образ жизни, а в год Воды — Лошади (по словам Чахара Лобсан — Цултима, в 1702 г.) в двадцатилетием возрасте (т. е. в 1701 г.) оставил монашеский сан гэлуна. Но Сангье ГЬяцо продолжал его поддерживать в своих политических целях. И лишь под давлением нарастающего недовольства духовенства и значительной части мирян Сангье Гьяцо в конце концов вынужден был пожертвовать своим ставленником. Осложнились его взаимоотношения и с наследниками Гуши — хана. Внук последнего Лхасан — хан с 1608 г. занимал трон царя Тибета. Между ним и Сангье Гьяцо с самого начала не было согласия по многим политическим вопросам: Лхасан — хан использовал недовольство духовенства и мирян распутным Шестым Далай — ламой для борьбы против самого Сангье Гьяцо, обвинив его в покровительстве ложному Далай — ламе, ложность которого доказывается происхождением его от семьи красношапочников, а также распутной жизнью и оставлением монашеского сана, что немыслимо для истинного святого перерожденца Авалокитешвары.

Естественно, что Сангье Гьяцо увидел в Лхасан — хане своего врага. В 1705 г. он посылает Лхасану ультимативное письмо с требованием, чтобы тот покинул Тибет и убирался в кукунорские края, угрожая в противном случае разорить его гнездо. Лхасан подчиняется и уходит в Кукунор (по сведениям Чахара Лобсан — Цултима). Здесь он вскоре вошел в соглашение с владетельным князем Тудуб — чейсаном (thu?grub?je’i?sang) (по Лобсан — Цултиму — с Тэгусу — чейсаном) и Цэрин Цэваном, или Цэрин — Таши, вместе с которыми совершил поход в Тибет. В июле того же 1705 г. они дали бой армии Сангье Гьяцо, которой командовали Дорже и Рабдан. Армия дэси потерпела поражение[387]. Лхасан захватил Лхасу, где обнаружил скрывавшегося Сангье Гьяцо, который на берегу реки Чжорлун был обезглавлен. После этого Лхасан довольно быстро прибрал к рукам почти весь Тибет. Его поддерживали император Канси и кукунорский Даши — батур, младший сын Гуши — хана. За успешные действия в Тибете и свержение Сангье Гьяцо Лхасан получил от Канси награду и почетный титул.

Лхасан официально объявил, что Шестой Далай — лама Цаньян Гьяцо не является перерожденцем Далай — лам и по этой причине выслал его вместе со старшим сыном Сангье Гьяцо в район Кукунора, где непризнанный Далай — лама Цаньян ГЬяцо умер в 23–летнем возрасте (1706)[388]. Через год Лхасан выдвинул на Львиный трон Дэпунского монастыря [Брайбун] своего кандидата в Далай — ламы Мёнву Еше Гьяцо. По предсказаниям святых и оракулов Тибета, именно он должен был занять престол Далай — ламы. Из тибетских источников известно, что Еше Гьяцо был принят как святой, который в это время должен был занять место Далай — ламы[389]. Но через год, т. е. в 1708 г..

было объявлено о появлении Седьмого Далай — ламы Галсана Гьяцо в Литане. А назначение Еше Гьяцо население Тибета встретило недоброжелательно, считая это вопиющим нарушением традиции.

На рубеже XVII?XVIII вв. на политической арене Центральной Азии выдвинулся ойратский хан Цэван — Рабдан. Маньчжурские завоеватели, как уже было отмечено, мечтали подчинить себе Джунгарию, но встретились с огромными трудностями. Решить эту задачу прямым завоевательным походом они не могли ввиду необеспеченности тыла в Халхе, еще не преодолевшей политический и экономический кризис, вызванный вторжением Галдан — Бошокту, а также из опасения вызвать вмешательство России. Джунгария продолжала оставаться самостоятельной. Верховная власть в ханстве после Галдана перешла к Цэван — Рабдану. В начале Канси пытался подкупить Цэван — Рабдана и подчинить себе этот непокорный край. Но ойратский хан упорно отклонял все попытки Канси. Провал дипломатических маневров Канси и нежелание Цэван — Рабдана подчиниться чужеземному господству и делало неизбежным возобновление войны между цинским Китаем и джунгарским ханством. Готовясь к войне, обе стороны были заинтересованы в привлечении Тибета на свою сторону, учитывая, что ламаистская религия имела колоссальное влияние во всех районах Монголии. По данным тибетских источников, Лхасан в это время вел разведывательную работу в Джунгарии[390]. У И. Я. Златкина указано, что "Цэван — Рабдан в 1708 г. направил шеститысячный отряд во главе с Цэрэн — Дондубом в горы Куэн — Луня. Преодолев труднопроходимые перевалы, ойраты проникли в Тибет. Князья, высшее духовенство и население Тибета не оказали им сопротивления и признали себя подданными Цэван — Рабдана"[391]. По сведениям же, сообщаемым Чахаром Лобсан — Цултимом, Цэван — Рабдан собрал трехтысячную армию под командованием своего двоюродного брата тайчжи Цэрэн — Дондуба. Эту армию он направил в Тибет против Лхасан — хана, но так как она не могла пройти через Кукунор, то вошла в Тибет, перевалив через Куэн — Лунь. В первых столкновениях с войсками Лхасана в районе озера Нагдэн ойратские войска потерпели поражение, но затем, получив подкрепление, они одержали ряд побед над армией Лхасана. В том же году они захватили Лхасу и овладели дворцом Потала[392]. Лхасан — хан был схвачен и убит. В 1718–1719 гг. джунгарские войска распространились по Тибету и дошли до города Шигацэ. Они разрушали монастыри, принадлежащие красношапочным и другим нецзонхавинским сектам, и истребляли близких Лхасан — хану лиц. Однако ойратские войска Цэрэн — Дондуба не только не трогали желтошапочников и их монастыри, но, напротив, помогали им оправиться от разрушений, причиненных войнами. Джунгария хотела этим показать, что она как бы ведет священную войну за торжество желтой церкви, за честь Далай — ламы, оскорбленную Лхасан — ханом в лице Шестого Далай — ламы. Поэтому они усердно восстанавливали порядки в таких центрах желтошапочников, как Сэра, Дэпун (Брайбун), Галдан.

Потеря союзника в Тибете в лице Лхасан — хана и военные успехи Цэван — Рабдана заставили маньчжуров форсировать подготовку к войне против Джунгарского ханства.

В 1719 г. Канси отправил в Тибет армию, но она потерпела поражение от ойратских войск. Тогда Канси снарядил четыре новые армии, насчитывавшие примерно сто тысяч китайцев и маньчжуров, а также около тридцати тысяч монгольских кавалеристов. На этот раз армия цинского правительства одержала ряд побед над войсками Цэван — Рабдана и вступила в 1720 г. в Лхасу. К 1721 г. китайская армия полностью освободила Тибет от ойратов и вернула страну под власть маньчжуров.

Учитывая, какую неоценимую роль может играть желтая религия в борьбе за окончательное овладение Монголией, Цинская династия приложила много усилий к тому, чтобы Далай — ламами становились послушные ей лица. С этой целью в 1720 г. Канси издает указ доставить из Амдо в Лхасу тринадцатилетнего Седьмого Далай — ламу Галсана Гьяцо и водворить его на Львиный трон Дэпуна и Поталы. Ему были устроены небывалые по пышности проводы от Амдо до Лхасы.

Цэван — Рабдан, потерпев поражение в Тибете, вошел в тайное соглашение с правнуком Гуши — хана Лобсан — Тэндзином, мечтавшим с помощью ойратов ликвидировать маньчжурскую оккупацию Тибета и подчинить последний своей власти. Поводом для антиманьчжурского выступления кукунорских князей послужил конфликт между китайскими чиновниками и князьями в Лхасе во время торжества по случаю возведения Седьмого Далай — ламы. На этих торжествах, как указывает Кёнчог Гьялцэн, маньчжуры веля себя вызывающе, пренебрегали пиром, зажигали курительные палочки от светильника, поставленного перед статуей Большого Чжо[393], и т. д. Присутствовавшие при этом кукунорские князья и нойоны были, естественно, возмущены, что и было использовано партией Тэндзин — вана (Лобсан — Тэндзина)[394].

Кроме того, в том же 1720 г. Канси созвал новый съезд кукунорских князей, на котором были уточнены границы их владений, причем их заставили выделить земли для китайских военно — земледельческих поселений и принять пекинских чиновников в аппараты управления княжествами. Князья Кукунора усмотрели в этих мероприятиях подготовку к ликвидации их автономии. Все это разжигало дух протеста потомков Гуши — хана против императорского двора Китая.

В этом же направлении действовал Канси по подготовке к большой войне против ойратов, в связи с чем на халхаские, ордосские и другие монгольские владения налагались все более тяжкие поборы и повинности, разорявшие население и способствовавшие росту недовольства масс.

Используя недовольство народа, знати и князей, партия Тэндзин — хана решила выступить против маньчжурского господства. На съезде кукунорских князей в Цаган — тологое Лобсан — Тэндзин изложил свой план свержения власти цинского императора. Но среди князей произошел раскол и некоторые из них предпочли остаться на стороне маньчжурских властей. Однако, несмотря на это, в 1722–1723 гг. в Кукуноре вспыхнуло восстание. На помощь восставшим прибыли войска от Цэван — Рабдана. Из Кукунора были изгнаны маньчжурские чиновники. Однако император Юн — Чжэн направил в Кукунор крупные военные силы и в конце 1723 г. подавил восстание, захватив при этом в плен мать и сына Лобсан — Тэндзина. Сам Лобсан — Тэндзин бежал в Джунгарию к Цэван — Рабдану. В 1727 г. маньчжуры ликвидировали хошутское ханство в Кукуноре, потомки Гуши — хана были лишены наследственной ханской власти над Кукунором, каждое отдельное княжество стало непосредственно подчиняться цинской администрации[395]. Следует отметить, что в Кукунорском восстании принимали участие ламы некоторых крупных монастырей Амдо. По этому поводу Чахар Лобсан — Цултим пишет: "Некоторые ламы из амдоского монастыря Сэр — Сумба организовали войско и ограбили город Чжайсен — Чин. Рабчжамба и другие из указанного монастыря со своими отрядами присоединились к кукунорскому Тэндзин — чинвану. В 1722 г. успешно воевали против Китая ойраты. Потом китайцы пустили огонь в монастырь Сэр — Сумба и сожгли двадцать храмов вместе со всеми иконами и другим имуществом".

В год Дерева — Дракона (1723) несколько лам во главе с Парин — Чойчже из монастыря Гонлун призвали отнестись мягко к китайским войскам, но отдельные ламы, не послушав их совета и встав во главе войска, вели сражение с китайскими войсками, в результате чего погибли все взрослые и подростки старше десяти лет. Военачальники китайской армии Няр — ёу и Ёу — тэу приказали своим войскам сжечь Гонлун, и от пожара сильно пострадали Чусан — Ринпоче (Chu?bzang?rin?po?che) и Три Драгоценности религии. В монастыре Кумбум было убито более сорока лам[396]. После восстания 1727 года император Юн — Чжэн издал указ, согласно которому число лам в кукунорских монастырях не должно превышать трехсот человек. Однако в 1729 г. вышел указ Юн — Чжэна о восстановлении амдоских храмов, особенно монастыря Гонлун, за счет казны.

Между тем в Лхасе было составлено новое правительство. В него были назначены: премьером — Канченнай с маньчжурским титулом байса, вторым министром — Дорже Гьялпо, имевший одинаковую власть с премьером, и министрами — Набо — Лобсан и Лонбанэ. Последние считались помощниками первых. Назначен был также "малый министр" Полха — тайчжи (полное его имя Полха — тайчжи Сонам — добче)[397].

В это время в самом правительстве и вокруг него разгорелась борьба двух группировок за власть: министры Дорже Гьялпо, Набо — Лобсан и Лонбанэ организовали заговор против премьера. Об этом узнал цанский Полха — тайчжи, который информировал премьера Канченная. Однако 6 августа 1727 г. заговорщикам удалось совершить государственный переворот. Они арестовали премьера Канченная и казнили его за то, что он якобы задумал уничтожить тантрийский храм и школу, созданные одним из учеников Цзонхавы. Во все концы страны были посланы специальные отряды для поимки и казни сторонников бывшего премьера. Заговорщики искали в первую очередь Полху — тайчжи. Но Полха принял контрмеры. Он вошел в соглашение с ладакским правителем и другими группами, настроенными против заговорщиков. За сравнительно короткое время ему удалось создать сильное войско. Таким образом, этот переворот положил начало своеобразной гражданской войне 1727–1728 гг. в Тибете. В конце августа 1728 г. войска Полхи — тайчжи одержали решающую победу над заговорщиками. А 4 сентября 1728 г. в Лхасу вступила большая армия, отправленная маньчжурским императором на помощь Полхе — тайчжи. Хотя эта армия прибыла в Тибет после разгрома заговорщиков, она проделала большую работу по ликвидации остатков восстания и упрочению власти цинского правительства в Тибете[398].

В это время автор "Истории Кукунора" Сумпа Кенпо был настоятелем Гоманского монастыря. Он требовал от своих монахов не принимать участия в войне и соблюдать строгий нейтралитет. В этом же духе он писал и рассылал обращения к верующим.

Полха — тайчжи стал главой тибетского правительства[399]. Он начал наводить порядки в стране: ликвидировал размножившиеся во время войны грабительские банды, установил новые налоги с населения и торговли, реорганизовал почтовую службу. Одновременно с этим в целях ускорения восстановления хозяйства страны им был издан указ об аннулировании недоимок по налогам. В крупных монастырских "университетах" возобновились философские, медицинские и другие занятия. Тогда же было начато знаменитое нартанское издание Ганжура (1730–1732) и Данжура (1741–1742). В 1748 г. Полхатайчжи умер, и власть унаследовал его младший сын Гьюрмэ Намгьял Дали Батур — ван, который с самого начала повел антикитайскую политику. Управляя страной в течение четырех лет, он не выполнял распоряжений цинского правительства, в конце концов, был убит китайским резидентом в Тибете. После этого и светская власть в Тибете вновь перешла в руки Далай — ламы.

В оценке социально — политических событий Сумпа Кенпо отражает интересы феодальной верхушки. Когда речь идет об антиманьчжурских движениях в Кукуноре, Джунгарии и Халхе, автор хроники выступает явно с проманьчжурских позиций. Но когда он рассказывает о гонениях против амдоских лам, участвовавших в кукунорском восстании, и о разрушении желтошапочных монастырей, он осуждает маньчжурского императора. Сумпа Кенпо пишет, что в годы Зайца и Дракона китайцы совершили великое гонение на лам, на монастыри и храмы в провинции Амдо. "По этой причине в Пекине произошли бедствия от пожара и ветра". Зато в оценке крестьянской войны в Китае (1628–1645) Сумпа Кенпо предстает перед нами как типичный представитель интересов феодалов. Повстанцев он называет разбойниками, а вождя народного восстания Ли Цзы — чэна именует предводителем грабителей. Показу подлинной жизни народа в хронике отводится весьма скромное место, она им идеализируется. И все же хроника Сумпы Кенпо имеет большое значение как источник по истории монголо — тибето — китайских отношений XVII?XVIII веков, равно как по истории Тибета и Кукунора. Значительное место отведено в хронике роли ойратов в событиях того времени.

Кроме того, через идеализированное, образно — поэтическое описание Кукунора проглядывают мечты автора о наиболее желательной структуре экономики, об улучшении образа жизни и нравов населения Кукунора. Он так пишет о правителях Кукунора: "Среди подданных они не различают близких и далеких, совершенно не применяют к ним жестоких мер наказания и не облагают тяжелыми налогами, постоянно заботятся и трудятся на благо и счастье всех. В результате этого под руководством крупных сановников богатство народонаселения стало равным". Этими словами автор формулирует свою мечту об идеальной человеческой общине. Следует к тому же учесть, что хроника была написана, как о том прямо говорится в колофоне, по просьбе кукунорских князей, потомков Гуши — хана, подобно тому, как хроника Пятого Далай — ламы была написана по просьбе самого Гуши — хана. Сумпа Кенпо этим как бы подчеркивает значительность даваемых феодалам советов о способах управления подданными. В этом смысле "История Кукунора" в условиях Центральной Азии XVIII в. была для своего времени явлением прогрессивным.

"История Кукунора" охватывает период с 1612 по 1786 год — год завершения этого труда. Прожив 84 года, Сумпа Кенпо сам был свидетелем и в известной мере участником многих исторических событий XVIII в., о чем он прямо говорит в нескольких местах своей хроники.

Язык "Истории Кукунора" сложен. Местами он близок к тогдашнему разговорному тибетскому языку, часто в тексте встречаются сокращения, что делает иногда затруднительным понимание авторской мысли. Особые затруднения возникают тогда, когда автор, желая, может быть, показать свою эрудицию, прибегает к поэтическим и образным выражениям, иносказаниям и т. п. Так, например, выражения "движутся небесные слоны" означают "движутся облака", и т. д. Часто он пользуется старинными, малоупотребительными тибетскими словами. В отдельных местах автор применяет высокий литературный стиль и образные выражения, чем сближает язык хроники с языком художественной литературы.

В колофоне, говоря об источниках, Сумпа Кенпо ограничивается указанием, что при составлении хроники он пользовался биографиями различных высоких лам, живыми преданиями и литературой на разных языках, но не приводит ни одного названия использованных им источников, тогда как в своих философских, астрономических и других произведениях он строго документирует каждую цитату и выдержку, заимствованную из какой?либо книги.

* * *

Повествование в "Истории Кукунора" делится на четыре главы, или раздела; их Сумпа Кенпо называет четырьмя "основными вопросами".

Первый вопрос: легенда о возникновении Кукунора; здесь приводятся два, бытующие в народе, предания.

Второй вопрос: описание важнейших исторических событий, произошедших в Тибете, Монголии и Китае почти за двухвековой период (XVII и XVIII вв.).

Третий вопрос: описание Кукунорской области. Оно начинается с краткого изложения буддийских представлений о мироздании и местоположении Сумеру, страны Джамбулин, центром которой является Кукунор. Далее автор высокохудожественным и образным языком описывает необыкновенные богатства этой области и красоту природы.

Четвертый вопрос: повествование о счастливой жизни тех, кто живет в этой местности; в этом земном "раю", где от бедного до богатого, от молодого до старика — все соблюдают основные заповеди буддизма и все наслаждаются счастьем.

Дальше идет послесловие в виде краткой поэтической хвалы Кукунору.

После этого автор разбирает два самостоятельных вопроса: первый — религиозная и светская история Джунгарии и Китая от Галдан-Бошокту — хана до Даваци — хана и Амурсаны, а также деятельность маньчжурских императоров и другие мелкие события, происходящие в Китае; второй — география, особенно география Тибета.