Вопрос об авторе «Пастыря» и времени происхождения книги

Вопрос об авторе «Пастыря» и времени происхождения книги

По вопросу об авторе «Пастыря» и времени его написания взгляды исследователей значительно расходятся. Загадка его происхождения заключается в том, что, с одной стороны, имеется точное известие, что «Пастырь» составлен во время римского епископа Пия (139/141 — 154/156 гг.) его братом, — следовательно, около 140 г.; с другой стороны, в самой книге есть указания на более раннее ее происхождение. Как уже было сказано, автор Мураториева канона утверждает, что «Пастырь» написан «очень недавно, в наше время» (nuperrime temporibus nostris), в городе Риме Ермой, когда на кафедре римской Церкви сидел епископ Пий, его брат; «поэтому, — продолжает автор канона, — ее должно читать (частным образом), но не в Церкви народу — ни между пророками, уже совершенными в числе, ни между апостолами». В самом «Пастыре» читаем такие слова: «Ты напишешь две книги и одну отдашь Клименту, а другую Грапте. Климент отошлет во внешние города, ибо ему это предоставлено; Грапта же будет назидать вдов и сирот; а ты прочтешь ее в этом городе вместе с пресвитерами, предстоятелями Церкви» (Vis. II, 4.3). В упоминаемом здесь Клименте большинство исследователей согласно видит знаменитого римского епископа Климента; Грапта же была, вероятно, диакониссой в римской Церкви. Смотря по тому, какое из этих данных полагается в основание рассуждений, одни считают Ерму современником Климента и написание «Пастыря» относят к концу I или первым годам II в., другие же признают Ерму братом епископа римского Пия и происхождение книги отодвигают к середине II в. (обычно к 140—150 гг.). Должно сказать, что есть защитники и высказанного Оригеном мнения, который в авторе «Пастыря» видел друга апостола Павла, упоминаемого им в Послании к римлянам (16:14) [(Comment, in Rom. ?, 31)], хотя в пользу этого можно указать единственно только на созвучие имен.

Против первого мнения настойчиво выдвигается свидетельство Мураториева канона, которое рассматривается в качестве непоколебимого аргумента. Сам автор фрагмента и по времени, и по месту стоит близко к автору «Пастыря», и в существенном содержание его слов подтверждается позднейшими западными писателями — Тертуллианом и Иеронимом. С другой стороны, и в содержании «Пастыря» находят признаки позднейшего происхождения его. Церковь уже потеряла свою первоначальную свежесть, она сделалась старой, как она и представлена в образе пожилой женщины, многие отпали от нее, в ней есть предатели и любодеи, проникла страсть к наслаждениям, любовь охладела, Церковь нуждается в покаянии. Из особенной настойчивости, с какой автор говорит по вопросу о прощении грехов, заключают, что он знает и имеет в виду по крайней мере первые начала монтанистического движения. Находят в «Пастыре» и опровержение гностицизма (Vis. III, 7.1; Simil. VIII, 6.5; IX, 22.1).

Но и второе мнение имеет против себя сильные возражения. Прежде всего защитникам его трудно объяснить упоминание Климента. Невозможно доказать, что Ерма разумеет не известного римского епископа, а какого-то другого Климента; а в таком случае необходимо допустить, что упоминание Климента — фикция, рассчитанная на то, чтобы придать книге больший авторитет. Но такое предположение решительно устраняется характером этого упоминания: оно слишком бегло, чтобы за ним усмотреть скрытые цели. Кроме того, трудно объяснить, каким образом книга могла достичь такого уважения в Церкви, каким она пользовалась, если бы она возникла только около половины II в.: она долго почиталась как составная часть Священного Писания.

Понятно, что при таком положении дела приобретает все больше приверженцев тот взгляд, что книга произошла не в один раз, а постепенно в течение многих лет; но и в этом отношении между исследователями нет согласия. Одни приписывали разные части книги различным авторам, жившим в разное время (например, de Champagny, Hilgenfeld и прежде Ad. Harnack); другие считают автором произведения одно лицо, которое писало и перерабатывало ее в течение нескольких десятилетий (например, в последнее время Ad. Harnack). Но гипотеза разделения книги между разными авторами на основании солидных исследований (Th. Zahn, Funk, Baumg?rtner) отвергается: единство стиля, лексикона, связь отдельных частей произведения между собой, проходящая через все произведение одна цель, указание в самом «Пастыре» относительно плана — все это ясно говорит о происхождении от одного автора. Поэтому вместо споров о единстве автора открылись прения по вопросу о единстве произведения и способе происхождения. Предположения разных редакций его, предварительных ступеней его развития, последовательных переделок прежде окончательного опубликования не имеют под собой почвы, так как внешних свидетельств о таком постепенном образовании произведения совершенно нет: с самого древнего времени книга известна только в том объеме и виде, как и в настоящее время. Что такая обширная книга не могла быть написана в один раз таким малообразованным автором, каким был Ерма, это может быть принято без всяких колебаний; на это ясно указывают и определенные выражения автора при изложении отдельных видений, которые говорят о более или менее продолжительных промежутках между ними (особенно см. Vis. II, 1.1: «Когда я отправлялся в Кумы, около того же времени, как и в прошлом году...»). Если иметь в виду, с одной стороны, подобные хронологические указания, рассеянные в книге, с другой стороны, предполагаемое содержанием книги состояние церковной жизни, которое не позволяет помещать книгу ни слишком рано, ни слишком поздно во II в., и, наконец, необходимость примирить два хронологические свидетельства, из которых ни одно не может быть отвергнуто без явных натяжек и произвола, то более приемлемой окажется гипотеза, по которой древнейшая часть «Пастыря» написана еще при жизни Климента, а целая книга в ее нынешнем виде — только около 130—140 г.

Автор «Пастыря» несколько раз называет себя Ермой (Vis. I, 1.4; 2.2; 4.3; II, 2.2 et al.), а из рассеянных в книге указаний на обстоятельства его личной жизни можно заключать, что он был рабом (может быть, родом из Аркадии — Simil. IX, I[289]), еще в юных летах своим господином был продан в Рим некоей Роде, которая отпустила его на свободу (Vis. I, 1.1[290]); он женился и с успехом занимался торговлей (Vis. I, 3.1; II, 3.1; III, 6.7). Но богатство, приобретенное не совсем честным путем, оказало вредное влияние на него и его семью. Его жена была не без порока — грешила языком; дети во время преследования даже отреклись от веры и явились обвинителями собственных родителей (Vis. II, 2.2). За все это Ерму постигло Божественное наказание: он быстро потерял все приобретенное достояние и жил потом довольно скромно в Риме, где вблизи города обрабатывал поле (Vis. III, 1.2[291]; IV, 1.2); на этом поле, которое лежало при дороге из Рима в Кумы, он получил откровение. Он сам и дети его раскаялись в прежних грехах и получили надежду на спасение. Вот те немногие данные об авторе произведения, какие можно извлечь из самой книги; но и эти сведения нельзя считать совершенно прочными ввиду особенного характера книги. Хотя и без прочных оснований, но выдвигается иное толкование приведенных биографических данных, которое видит в них простую фикцию: мнимый мирянин, торговец и земледелец на самом деле был выдающимся членом римской Церкви, и рассеянные в книге выражения автора о самом себе едва ли можно согласить с тем представлением о личности его, какое получается о ней на основании всего произведения. Они по всей видимости измышлены автором сообразно с тенденцией книги: Ерма и его дом — это типы недостатков современного христианства, почему и призыв к покаянию обращен прежде всего к Ерме и его дому[292]. Так как предание не сообщает о Ерме ничего, что могло бы разрешить загадку его личности, то невозможно установить и его отношения к апостолам. На основании Мураториева канона можно только сказать, что он был братом римского епископа Пия.

* * *

Произведение всем своим характером говорит, что автор его не был блестящим талантом и не получил достаточного образования: он пишет растянуто, монотонно и безыскусственно, и только некоторые места отличаются яркостью красок, а в наставлениях и увещаниях он обнаруживает захватывающую силу. Латинские термины и вообще латинизмы указывают, что «Пастырь» написан в такой стране, где наряду с греческим употреблялся в разговоре латинский язык. Но вместе с тем язык произведения носит на себе неотрицаемый гебраистический колорит, который указывает на иудейское происхождение или на иудейское воспитание автора.