«Прошение о христианах»: время происхождения и содержание апологии
«Прошение о христианах»: время происхождения и содержание апологии
«Прошение» адресовано императорам Марку Аврелию Антонину и Люцию Аврелию Коммоду (????????????? ????? ??????? ???????? ??? ?????? ??????? ???????). Имя «Марка Аврелия Антонина» не требует никаких пояснений; что же касается Люция Аврелия Коммода, то в настоящее время всеми признано, что под этим именем разумеется не брат (по усыновлению) и соправитель Марка Аврелия — Люций Вер (ум. 169), а сын и соправитель Марка Аврелия — Коммод: Афйнагор ясно обращается к отцу и сыну: ???? ????? ??? ??? (cap. 18), а Люций Вер со времени своего возйшения в достоинство соправителя не носил имени Коммода. Оба императора называются ???????? ???????????? [величайшие самодержцы (императоры)] (cap. 2; 18; cf. 13), но так как Коммод получил титул ?????????? (imperator) только в ноябре 176 г., то апология могла быть написана только после этого времени и до 17 марта 180 г., когда умер Марк Аврелий. Есть основания определить эту дату еще точнее. Афйнагор пишет: «Вся империя по вашей мудрости наслаждается глубоким миром» (cap. 1). Таким миром империя фактически пользовалась до начала второй Маркоманской войны в августе 178 г., когда вычеканены были даже монеты с полной надежд надписью: pax aeterna [вечный мир]. Далее, Афйнагор еще не знает ничего о том преследовании христиан, которое разразилось в Галлии в 17 год царствования Марка Аврелия, т. е. в 177 г. Таким образом, происхождение апологии должно относить к тому времени, когда это гонение еще не начиналось или когда о нем не были получены известия, т. е. в конце 176 или в первой половине 177 г.
Поводом к составлению апологии послужило, как можно заключать из ее содержания, не отдельное какое-нибудь событие, а общее тяжелое положение христиан. В обширном государстве, — жалуется апологет, — всем позволено безнаказанно говорить и писать о Божестве, что хотят, — только христианам это запрещено законом (cap. 7); все наслаждаются благами мира, — только против христиан ведется война, их презирают, поносят, притесняют и мучат, несмотря на то, что они самые благочестивые и верные подданные (cap. 1). Для всех существует справедливость и защита законов, — одни христиане несправедливо обвиняются в ужаснейших преступлениях без возможности оправдаться (cap. 3). Дошло до того, что одно имя христианина почитается достойным смерти преступлением и не считают необходимым производить расследование относительно образа жизни обвиняемых (cap. 2). Апологет ставит своей задачей разоблачить и отклонить взводимые на христиан обвинения как неправду и созданию фантазии языческого народа противопоставить чистый, истинный образ христианской религии и прежде всего убедить в невинности христиан тех, в руках которых власть над империей.
Апология заключает в себе 37 глав и по содержанию разделяется на введение (cap. 1-3), две части (cap. 4-30 и cap. 31-36) и заключение (cap. 37).
Во введении Афинагор, подобно Иустину, высказывает пожелание, чтобы христиане подвергались осуждению не за одно только имя, но на основании строгого расследования их образа жизни. «В вашей империи, — начинает свою речь апологет, — народы держатся разных обычаев и законов, и никому из них не возбраняется законом и страхом наказания следовать отечественным постановлениям, как бы ни были они смешны... И ко всем им снисходите и вы, и законы, в той мысли, что нечестиво и беззаконно совершенно не признавать Бога, и необходимо, чтобы каждый почитал богов, каких ему угодно, дабы люди страхом Божества удерживались от преступлений. А нас ненавидите за одно имя. Не обманывайтесь молвой, подобно толпе, ибо не имя достойно ненависти, а преступление — суда и наказания» (cap. 1). Христиан обвиняют в трех преступлениях: в безбожии, тиестовских вечерях и эдиповских кровосмешениях (???????, ???????? ?????? и ??????????? ??????). «Если это правда, — восклицает апологет, — то не щадите ни пола, ни возраста [(??????? ?????? ????????)], наказывайте без меры преступления, совершенно истребите нас с женами и детьми, если кто-нибудь из нас живет наподобие зверей... Если же это вымысел и пустые клеветы, — естественное следствие того, что порок противоположен добродетели и по закону Божескому противное восстает на противное, — если мы ничего такого [преступного][528] не делаем, что вы сами свидетельствуете, запретив доносы, то вам остается исследовать нашу жизнь, учение, доброе расположение к вам, вашему дому и власти, и наше повиновение, — и таким образом, наконец, даровать нам права, хоть одинаковые с нашими гонителями. Тогда мы победим их, будучи готовы и жизнь свою отдать за истину» (cap. 3).
Первая часть апологии опровергает упрек в атеизме указанием на то, что христиане полагают различие между материей и Божеством, что Бога они почитают несозданным и невидимым существом, Творцом и Владыкой вселенной. Таким образом, они не заслуживают упрека в безбожии, как не казались безбожниками поэты и философы, любомудрствовавшие о Боге. Христиане почитают единого Бога; но монотеизм проповедовали Пифагор, Платон, Аристотель и поэты, — и их не называли атеистами и не преследовали [(cap. 4-6)]. Но они только гадательно учили, что Бог един; в них не оказалось столько способности, чтобы постигнуть истину, потому что они думали приобрести познание о Боге не от Бога, а каждый сам собой; посему каждый из них различно учил и о Боге, и о материи, и о формах, и о мире. Христиане же обладают абсолютной истиной, и в том имеют свидетелями пророков, которые по вдохновению Божественного Духа возвещали и о Боге, и о вещах Божественных (cap. 7). Что от начала один есть Бог, Творец всего, это может быть обосновано разумными доводами. Если бы было два или несколько богов, то они должны быть или вместе, или отдельно друг от друга. Обе части дилеммы страдают неразрешимыми противоречиями. В одном месте они не могут быть, ибо как несозданные они не подобны друг другу; только созданное, по Платону, подобно своему первообразу, — а неподобное не может быть в одном и том же месте. Также они не могут быть в одном месте как части целого, как члены человеческого тела, потому что Бог, безначальный, бесстрастный и неразделимый, не состоит из частей. Но они не могут существовать и каждый в особом месте, так как Творец находится над миром, окрест мира и в мире. Для второго Бога нет области бытия, потому что первый Бог все объемлет; нет сферы деятельности, потому что первый все создал; нет объекта попечения, потому что второй ничего не создал и ему не о чем заботиться. Поэтому изначальный Бог, Творец мира, и есть единый Бог (cap. 8). Это учение подтверждается Моисеем, Исайей, Иеремией и другими пророками, которые, будучи исполнены Духа Святого, возвещали то, что им было внушаемо. Таким образом, христиане не безбожники, когда они признают единого Бога, безначального, вечного, невидимого и бесстрастного, необъятного и неизмеримого, постигаемого одним умом и разумом, преисполненного светом и красотой, духом и неизреченной силой, Который словом[529] Своим все сотворил и устроил и все содержит.
Христиане признают также и Сына Божия. Сын Божий есть Слово Отца, как Его идея и как действенная сила, ибо по Нему и через Него все сотворено, потому что Отец и Сын — едино. А так как Сын в Отце и Отец в Сыне, по единству и силе духа, то Сын Божий — Ум и Слово Отца. Он есть первое Рождение Отца, не так, чтобы Оно получило бытие во времени, ибо Бог, как вечный Ум и вечно словесное (???????) Существо, искони имел в Себе Самом Слово (?????), но Он произошел от Него для того, чтобы быть идеей и действенной силой для всех материальных вещей, которые находились в виде бескачественной природы и недейственной земли. Дух Святой, действующий в пророках, исходит от Бога, подобно лучу солнечному, истекая из Него и возвращаясь к Нему. Кто после этого не удивится, услышав, что называют безбожниками тех, которые исповедуют Бога Отца и Бога Сына и Духа Святого и признают Их единство в силе[530] и различие в порядке? Но этим не ограничивается богословское учение христиан: они признают и множество ангелов и служителей, которых Творец и Зиждитель мира — Бог через Свое Слово поставил и распределил управлять стихиями и небесами, и миром, и всем, что в нем, и благоустройством их (cap. 9-10).
Обвинение в атеизме опровергается также нравственным учением христиан, которое не от человека происходит, но изречено и преподано Богом, их поведением и верой в загробную жизнь. Христианское учение заповедует даже молиться за врагов и гонителей и благословлять их. Многие из христиан — необразованные, ремесленники и старухи — не в состоянии доказать пользу христианского учения словом, но делом подтверждают его нравственную благотворность: они не словй затверживают, но совершают добрые дела, не ударяют, когда их бьют, не жалуются в суде, когда отнимают у них имение, подают нуждающимся и любят ближнего своего, как самих себя (cap. 11). Стали ли бы они соблюдать себя в такой чистоте, если бы не признавали, что Бог бодрствует над человеческим родом? Конечно, нет. «Но так как мы веруем, что отдадим отчет во всей настоящей жизни Богу, сотворившему и нас, и мир, то мы избираем жизнь воздержную, человеколюбивую и уничиженную, зная, что здесь не можем потерпеть, хотя бы нас лишали жизни, никакого зла, которое сравнялось бы с благами, [нам] уготованными там от Великого Судии за кроткую, человеколюбивую и скромную жизнь». Язычники почитают благочестивыми таких людей, которые настоящую жизнь полагают в том, чтобы «есть и пить, ибо утром умрем», и не считают благочестивыми христиан, которые настоящую жизнь почитают маловажной, которые стремятся к одному, чтобы познать Бога и Его Слово, и какое единение Сына с Отцом, какое общение Отца с Сыном, что такое Дух, в чем единство этих Существ и различие соединенных Духа, Сына и Отца, которые знают, что ожидаемая жизнь выше всякого выражения, если только перейдут туда чистыми от всякой неправды (cap. 12).
После этого Афинагор приводит основания, почему христиане отказываются от исполнения предписаний языческого культа. Изображения богов — произведения человеческих рук; представленные в образах боги, судя по тому, что рассказывают о них поэты и философы, были преступные и жалкие люди.
Объяснение богов как поэтического олицетворения сил и явлений природы — напрасный труд, и, кроме того, этим не оправдывается почитание этих богов. Создатель вселенной и Отец не имеет нужды ни в крови, ни в дыме, ни в благоухании цветов и курений, будучи Сам — совершеннейшее благоухание и не имея недостатка ни в чем внутри или вне. «Если мы, признавая Бога Создателем, Который все содержит и наблюдает ведением [(????????)] и всеуправляющей премудростью [(?????)], воздеваем к Нему чистые руки, то какие еще нужны Ему жертвоприношения?» [(13.3)]. А что христиане не признают и не чтут тех богов, каких чтут язычники, то это упрек совершенно безрассудный: сами те, которые обвиняют христиан в безбожии за то, что они не почитают богов, признаваемых ими, не согласны между собой относительно богов. Если христиане нечестивы, то нечестивы и все города, все народы, потому что все они почитают не одних и тех же богов (cap. 13—14). Далее, если бы христиане, подобно язычникам, те или другие вещества принимали за богов, то они оказались бы не имеющими никакого понятия о Боге истинном, ибо в таком случае они уравнивали бы разрушимое и тленное с вечным. Прекрасен мир, но не ему, а Создателю его должно поклоняться: «Если я, удивляясь прекрасному устройству неба и стихий, не поклоняюсь им как богам, зная, что они подлежат разрушению, то как я буду называть богами те вещи, которых художники люди известны мне?» [(16.5)]. Нет ни одной статуи богов, которая не получила бы своего существования от человека. Если они боги, то почему не существовали от начала? Почему они моложе тех, кто сделал их? Почему нужны были им люди и их искусство, чтобы существовать? Они — земля, камни, вещество и искусная работа (cap. 15-17). «Но некоторые говорят, что это только изображения, а боги — те, в честь которых сделаны эти изображения, что моления, которые обращаются к этим последним, и жертвы относятся к богам и совершаются для них» [(18.1)]. Но прежде всего необходимо обратить внимание на то, что все повествования о богах согласны в том, что боги существовали не от начала, но каждый из них родился так же, как рождаемся и мы; а если было время, когда они не существовали, то дни — не боги, ибо вечно безначалие, а то, что получило бытие, подвержено тлению. «И я говорю, — замечает Афинагор, — то же, что и философы» (cap. 18-19 [цит.: 19.2]).
Отметив кратко несообразности в языческой мифологии и несостоятельность аллегорического объяснения мифов, апологет говорит: «Таким-то образом богословствуютте, которые обоготворяют басни, не замечая, что все приводимое ими в защиту богов подтверждает то, что говорится против них... Отступив от величия Божия и не будучи в состоянии подняться разумом выше, ибо не имеют стремления к небесному обиталищу, они остановились на видах материи и, ниспав долу, боготворят изменения стихий, подобно тому как если бы кто-нибудь принял за кормчего корабль, на котором он плывет. Но как корабль, хотя бы был снабжен всем нужным, ничего не значит, если нет на нем кормчего, так и стихии, хотя устроенные, бесполезны без промысла Божия. Корабль сам по себе не будет плавать, — так и стихии без Создателя не будут двигаться» (cap. 20-22 [цит.: 22.10, 12]).
Отвечая на возражение: каким же образом действуют некоторые из идолов, если не боги те, которым язычники воздвигают статуи, ибо невозможно, чтобы бездушные и неподвижные изображения действовали сами по себе, без движущего, Афинагор говорит, что чудеса, приписываемые идолам, необходимо возводить к демонам. Павшие ангелы возымели вожделение к девам и, побежденные плотью, родили от них исполинов или демонов. Эти-то ангелы, ниспадшие с неба и обитающие в воздухе и на земле и уже не могущие взойти на небо, равно и души исполинов, которые суть собственно демоны, блуждающие вокруг мира, производят действия, одни — именно демоны — соответственные природе, какую они получили, а другие — именно ангелы — тем вожделениям, которые они возымели. Князь же вещества (дух, который сотворен Богом и поставлен для управления веществом и его видами), как видно из самых событий, изобретает и устрояет противное благости Божией. Демоны привлекают язычников к идолам, ибо они привязаны к крови жертв и ею услаждаются (cap. 23-30).
Во второй части (cap. 31-36) Афинагор более кратко опровергает два дру) гие обвинения против христиан: эдиповские кровосмешения и тиестовские вечери. Первому обвинению апологет противопоставляет учение христиан о вездеприсутствии Божием, о загробном воздаянии и нравственной строгости, в силу которой даже похотливый взор и мысль считаются греховными. Те, которые образцом всей жизни имеют Бога, так, чтобы каждый был перед Ним чистым и неукоризненным, и в мыслях никогда не допустят никакого греха. «Если бы мы были убеждены, что существует одна только настоящая жизнь на земле, то еще можно было бы подозревать, что мы служим плоти и крови или предаемся корыстолюбию и сладострастию; но так как мы знаем, что Бог и ночью и днем присущ нашим мыслям и словам, что весь Он — свет и видит находящееся в нашем сердце, то мы также убеждены, что, оставив настоящую жизнь, будем жить другой жизнью, лучшею здешней, небесной, а не земной» [(31.4)]. О тех, которым непозволительно употреблять зрение ни на что большее того, на что Бог сотворил глаза, чтобы, т. е., они были для всех светом, которые считают сладострастный взгляд за прелюбодеяние, так как глаза устроены для другого назначения, и которые ожидают суда даже за мысли, — о тех можно ли думать, что они ведут развратную жизнь? «Мы смотрим не на законы человеческие, от которых может укрыться иной злодей, — я в начале показал вам, владыки, что наше учение богооткровенное, — но у нас есть закон, который повелел соблюдать величайшую непорочность между нами самими и ближними» (cap. 31-32 [цит.: 32.4]). Брак у христиан ограничивается целями деторождения. Между ними есть много мужчин и женщин, которые состареваются безбрачными, надеясь теснее соединиться с Богом. Если жизнь девственная и целомудренная более приближает к Богу, а худой помысл и пожелание удаляет от Него, то христиане, избегая худых помыслов, тем более избегают таких дел [(cap. 33)]. «Мы слышим, — говорит апологет, — пословицу: "блудница укоряет целомудренную". Ибо те, которые устроили торжище блудодеяния и предлагают юношам гнусные пристанища всякого постыдного удовольствия и даже мужчин не щадят, совершая студодеяния мужчины на мужчинах, и всячески оскорбляя красивейшие и благообразнейшие тела и бесчестя сотворенную Богом красоту... те самые обвиняют нас за то, что сознают за собой и что приписывают своим богам как нечто похвальное и достойное богов своих. Прелюбодеи и деторастлители оскорбляют целомудренных и единобрачных» (cap. 34). Противно здравому смыслу и обвинение христиан в тиестовских вечерях, на которых они будто бы едят младенцев. Христиане не хотят смотреть и на справедливо казнимого: кто же обвинит их в человекоубийстве и человекоедении? Они не стремятся на зрелища борьбы гладиаторов и зверей в убеждении, что смотреть на убийство — то же, что совершать его. Если христиане утверждают, что женщины, вытравляющие зародившихся младенцев, совершают человекоубийство и дадут Богу отчет за вытравление, то как же сами станут убивать человека? Не свойственно одному и тому же человеку — почитать находящегося еще во чреве младенца живым существом, о котором печется Бог, и умерщвлять того, который родился; не свойственно бросать родившегося, так как бросающие совершают детоубийство, и в тоже время убивать уже вскормленного (cap. 35). Поедание младенцев стоит в противоречии и с верой христиан в воскресение мертвых. Какой человек, верующий в воскресение, согласится сделаться гробом тех, которые имеют воскреснуть? Впрочем, автор не хочет теперь вводить подробных рассуждений о воскресении, чтобы не упрекали его в отступлении (cap. 36).
В заключение Афинагор просит императоров удостоить его одобрения за то, что он опроверг клеветы и доказал благочестие, кротость и благонравие христиан. Он ожидает справедливости по отношению к людям, которые молятся за власть императоров, чтобы сын наследовал от отца царство и чтобы власть их все более утверждалась и распространялась. «Это полезно, — говорит он, — и для нас, чтобы нам вести жизнь тихую и безмятежную и охотно исполнять ваши повеления» (cap. 37).