Содержание апологии[340]

Содержание апологии[340]

Для оценки того или другого памятника важное значение имеет возможно точное определение историко-литературного положения его, т. е. отношения к предшествующим ему по времени литературным памятникам и последующим. Вопросам этого рода в исследованиях по истории древнехристианской письменности в настоящее время вообще уделяется столько внимания, что в результате получаются едва ли полезные для дела преувеличения. То же в известной степени сказалось и в отношении апологии Аристида. С одной стороны, указывают, что Аристид кроме Ветхого и Нового Завета читал ??????? ??????, «Пастырь» Ермы, Послание Климента к коринфянам, так называемое «Второе послание» его и «Учение 12-ти апостолов»; с другой стороны, и апология Аристида якобы служила источником для последующих апологетов — Иустина, Татиана, Афинагора, Феофила, Климента, Минуция Феликса и Тертуллиана; ею пользовался Цельс и автор псевдо-мелитоновской апологии, а родство между нею и «Посланием к Диогнету» признается настолько близким, что утверждают даже тождество автора обоих произведений.

Но при ближайшем и более тщательном исследовании, чуждом желания во что бы то ни стало отыскать следы прямой литературной зависимости, в отношении к апологии Аристида с уверенностью можно доказать только пользование Новым Заветом, особенно посланиями ап. Павла, и апологетическим материалом, какой был в общем употреблении христиан того времени. Нельзя также говорить с уверенностью и о зависимости последующих апологетов от Аристида, так как в обоснование могут быть приведены только общие места, общий характер и направление апологий, от которых нельзя требовать осязательности очевидного факта[341].

Апология Аристида невелика по объему — состоит из 17 небольших глав. Qh? начинается ex abrupto исповеданием монотеизма, рассуждением о бытии Бога, Творца вселенной, познание о Котором приобретается через рассматривание природы, и чисто философским, рациональным путем устанавливает истинное понятие о Боге. Необходимо заметить, что автор не выступает в начале апологии в качестве христианина и не делает даже и намека на то, что он защищает христианство. За точку отправления он берет понятие «истины» и вместе с читателями апологии приходит к выводу, что истина — в христианстве. «Я, государь, промышлением Божиим вступил в этот мир, и когда я созерцал небо, и землю, и море, и солнце, и луну, и все прочее, пришел в изумление от того дивного устройства, какое нашел в мире». Путем размышлений автор пришел к убеждению, что этот мир со всем, что в нем заключается, не мог явиться сам собой, что движение и стройный порядок в мире имеют причину не в нем самом, что движет им Тот, Кто выше и могущественнее всего. Познание этого верховного Существа невозможно — Оно по своей природе непостижимо: «И я уразумел, что мир и все, что в нем, приводится в движение силой другого, и я постиг, что Тот, Кто все движет, есть Бог, Который сокрыт в вещах и покрывается ими, а известно, что то, что движет, сильнее того, что движется. Доискиваться же относительно этого Двигателя всего, Каков Он, кажется бесполезным, ибо мне ясно, что Он по Своей природе непостижим; и исследовать крепость Его правления, как будто я постиг его в совершенстве, для меня бесполезно, потому что никто не мог вполне постигнуть Его. Но о Двигателе мира я утверждаю, что Он — Бог над всем, Который все создал ради людей. И это мне ясно, что надлежит каждому бояться Бога, а людей не притеснять. Я утверждаю далее: Бог не рожден, не создан, неизменяемое Существо, без начала и без конца, бессмертен, совершен, непостижим. Но "совершенный", как я сказал, означает, что в Нем нет никакого недостатка и что Он ни в чем не нуждается, в то время как все нуждается в Нем. А что Он, как я сказал, без начала, значит то, что все, имеющее начало, имеет также и конец, а что имеет конец, то подлежит разрушению. Он не имеет имени, ибо все, что имеет имя, принадлежит к твари. Он не имеет образа и состава членов, ибо то, что имеет такой состав, принадлежит к созданным существам. Он ни мужского, ни женского пола, ибо тот, кто так создан, подвержен страстям. Его не ограничивает небо, а скорее Им объемлется все видимое и невидимое. Он не имеет противника, так как нет никого, кто был бы сильнее Его. В Нем нет гнева и ярости, так как нет ничего, что могло бы оказать Ему противодействие. Заблуждение и забвение чужды Его природе, так как Он весь и всецело есть мудрость и ведение. Им все существует. Он не нуждается ни в жертвах, ни в возлияниях или в чем-нибудь из видимого, но все нуждается в Нем» (cap. 1).

С точки зрения установленного в приведенных словах понятия о Боге, или «истины», Аристид подвергает испытанию все существующие религии, чтобы показать, кто обладает истинным понятием о Боге и кто находится в заблуждении, и для этой цели он разделяет человечество по религиозным воззрениям на четыре рода или класса: с одной стороны — варвары и греки (политеисты), с другой — иудеи и христиане (монотеисты). Так в сирийском тексте; в греческом же три класса — политеисты, иудеи, христиане. Автор апологии кратко указывает генеалогию этих четырех классов людей: варвары происходят от Хронос? и Реи, греки — от Геленоса, иудеи — от Авраама, а христиане — от Иисуса Мессии. Об Иисусе Христе он не ограничивается одним только простым замечанием, как о родоначальниках других народов, но сообщает о Нем некоторые сведения из Евангелия. Иисус Христос называется Сыном Бога Вышнего, в Духе Святом сшедшим с неба и принявшим плоть от еврейской Девы, так что в Дочери человеческой обитал Сын Божий; Он избрал двенадцать апостолов, чтобы они совершили Его домостроительство, был распят иудеями, умер, погребен, восстал в третий день и вознесся на небо; апостолы же проповедали во вселенной Его величие, и верующие в Него называются христианами (cap. 2).

После этого автор переходит к определению, какие из названных им классов человечества обладают истиной относительно Бога и какие из них впали в заблуждение. Варвары оказали религиозное почитание стихиям, воздали поклонение твари вместо Творца. Люди сделали изображения их [(стихий)], заперли их в храмах и тщательно охраняли их, чтобы разбойники не украли их. Но варвары не могли понять, что тот, кто охраняет, выше того, что охраняется, что, следовательно, их идолы, которые не в состоянии сами себя охранять и спасать от врагов, не могут никого спасти и потому бесполезны. Тем удивительнее, что философы варваров называли изображения богами и утверждали, что они сделаны в честь стихий, тогда как самые стихии не имеют признаков божества (cap. 3). Обращаясь мыслью к отдельным стихиям, Аристид показывает, что они тленны и подвержены изменениям, следовательно, не отвечают установленному понятию о Боге. Земля, вода, огонь, ветры, солнце — служат человеку и суть творения Божии, а не Бог (cap. 4-6). Заблуждаются также и те, которые людей считали богами: человек принадлежит к тому же творению Божию, состоит из четырех стихий и из души и духа, и без какой-нибудь из этих частей он не существует; он имеет начало и конец, рождается и умирает. Таким образом, варвары уклонились от истины, служа тленным стихиям и мертвым образам, и их божества не выдерживают испытания перед судом здравого человеческого разума (cap. 7).

Затем апологет переходит к религиозным верованиям греков. Если против божеств варваров Аристид особенно указывал на тленность почитаемых стихий, то греков он порицает за то, что они наделили свои божества человеческим образом, человеческими страстями, грехами и преступлениями: между ними были прелюбодеи, убийцы, обманщики, отцеубийцы, воры, разбойники; некоторые умерли, были убиты молнией, принимали образ животных, чтобы совершить прелюбодеяние со смертными женщинами, повинны в мужеложстве, вступали в незаконные связи со своими матерями, сестрами и дочерьми и т. д. В критике религиозного культа греков он вводит новую точку зрения, которой остается верен в дальнейшем изложении: то или иное представление о Божестве имеет влияние на нравственную и социальную жизнь людей; пороки и преступления богов побуждают и их почитателей делать подобное. «Ведь если те, которые именуются богами, делают все это, то тем более будут делать это люди, которйе верят в такого рода богов». У людей не было такой нравственной силы, которая сдерживала бы их грубые инстинкты. Отсюда происходили войны и всякого рода другие бедствия; люди страдали от этих бедствий и не сознавали, что все это обрушивается на них вследствие их заблуждений (cap. 8).

С указанной точки зрения он говорит далее о греческих богах в отдельности, при этом не стремится ни к систематической полноте, ни к обусловленному мифологией порядку, а выбирает те божества, которые казались особенно пригодными для того, чтобы изобразить безнравственность и бессилие греческих богов; отсюда — беспорядочность в перечислений их. Он начинает повествованием о несчастной и жалкой судьбе «первого из богов — Кроноса[342]» [(9.2)], о похотливом и прелюбодейном Зевсе, и указывает те безнравственные последствия, какие образ действий этих богов производил в людях (cap. 9-11), затем переходит к изображению недостатков других богов и на отдельных примерах иллюстрирует, как мало соответствуют [они] истинному понятию о Боге.

От безумия греков автор переходит к высшей степени нелепости, какую представляет обоготворение животных египтянами, самыми неразумными из всех народов, какие существуют на земле. Сначала подобно грекам они поклонялись таким божествам, как Озирис, Изида, Тифон, а потом перешли к поклонению животным и растениям: «И не могли понять, несчастные, того, что их боги ничто, так как ежедневно [видят, что их боги][343] пожираются и уничтожаются людьми и друг другом; одни сгорают, другие умирают, сгнивают и обращаются в помет» (cap. 12).

После этого апологет опять обращается к грекам. Если в заблуждении греки оказались превзойденными со стороны египтян, то все-таки остается удивительным, каким образом греки, выделяющиеся среди всех прочих народов своими нравами и разумом, могли дойти до поклонения мертвым божествам и бездушным изображениям, которые изготавливаются мастерами, обтесываются, обжигаются, ветшают, разбиваются, истлевают. Против возражения некоторых образованных язычников, защищавших греческий культ, что идолы — не боги сами по себе, но делаются для почитания всемогущего Бога, Аристид замечает, что заблуждаются поэты и философы, когда доказывают, что эти изображения суть боги в том смысле, что они сделаны в честь всемогущего Бога; заблуждаются, когда говорят, что они подобны Богу, относительно Которого никто никогда не видел, кому Он подобен, и не мог видеть. Отсюда происходит неправильное представление о Боге, будто Ему приятны жертвы и Он требует кроплений, убиения людей и храмов. Доказав, что греческое богопочитание несовместимо с истинным понятием о Боге, Аристид указывает, что философы и поэты, желая оправдать народный культ, оказались в противоречии с мифологией. Они утверждали, что природа всех богов едина, но тогда как же между ними возникла борьба, о которой передают мифы: один бог преследует другого, убивает его, причиняет ему зло и т. д.? Наконец, греки повинны и в дальнейшем противоречии: они ввели законы и не заметили, что своими законами они осудили своих богов, ибо если законы справедливы, то неправедны их боги, которые допускают нарушения законов; и если их боги хороши и так делают все, как о них написано, то неправедны законы греков, потому что они даны несогласно с волей их богов (cap. 13). Этим заканчивается отдел о религии греков. Аристид показал: 1) что боги греков, как изображает их мифология, не могут быть истинными божествами; 2) что почитание этих богов имеет своим следствием безнравственность и бедствия в человечестве; 3) что только египтяне превзошли греков в безумии; 4) но что греческое идолослужение не слишком отличается от египетской религии, вопреки той защите его, какую представляют образованные люди; 5) что речи философов и поэтов о единстве Бога стоят в противоречии с мифологией; 6) что нормированная законами человеческая нравственность несовместима с греческой мифологией.

После этого Аристид обращается ко второй группе народов — к иудеям и христианам. Иудеи имеют веру в единого Бога, Творца мира, и Ему одному поклоняются, и вследствие этого они стоят ближе к истине, чем все другие народы. Соответственно с правильным понятием о Боге и нравственная жизнь их была на более высокой ступени, чем у язычников; они подражают своему Богу в любви к людям, в милосердии к бедным, выкупают пленных, погребают мертвых. Однако и они уклонились от точного богопознания: думая, что служат Богу, они самым способом богопочитания показывают, что служат ангелам, когда соблюдают субботы, новомесячия, опресноки, великий день, пост, обрезание, чистоту пищи (cap. 14).

«Но христиане, государь, — восклицает апологет, — нашли истину. И как мы заключили из их писаний, они подошли к истине и правильному познанию гораздо ближе, чем все прочие народы. Ибо они знают Бога, Творца всего, и иного бога, кроме Него, они не почитают. И заповеди, которые они получили от Него, они написали в своем сердце и следуют им в надежде и ожидании будущего мира. Поэтому они не допускают никакого прелюбодеяния и распутства, не лжесвидетельствуют, не бывают неверными в доверенном им, не желают чужого..Они почитают отца и мать, любят ближних своих и судят праведно. Божествам в человеческом образе они не поклоняются, и чего они не хотят, чтобы случилось с ними, того они не делают, и жертвенного мяса они не едят. Своих обидчиков они увещают и делают их своими друзьями, и своим врагам они стараются благодетельствовать. Их жены, государь, чисты, как девы, их дочери скромны (стыдливы), их мужи воздерживаются от всяких незаконных связей и от всякой нечистоты в надежде на воздаяние в ином мире. Но рабов, служанок или детей, если кто из них имеет их, они наставляют, чтобы они сделались христианами, из любви к ним. И если они сделались христианами, то называют их братьями без различия. Они живут во всяком смирении и кротости, и лжи у них нельзя найти. И они любят друг друга, принимают участие в вдовах и защищают сирот, и кто имеет, дает без зависти тому, кто не имеет. Если они видят пришельца, то вводят его под свой кров и радуются о нем, как об истинном брате, ибо они называют себя братьями не по плоти, но по духу. Но если кто из их бедных отходит из этого мира и кто-нибудь из них видит его, то он по своим силам несет заботы о его погребении. И если они слышат, что кто-нибудь из них пленен или преследуем за имя их Христа, то все они принимают участие в его нуждах, если возможно, освобождают его. И если между ними оказывается нуждающийся или бедный и они сами не имеют избытка, то они постятся два или три дня, чтобы можно было дать бедному, сколько ему нужно. Они следуют заповедям своего Христа с большим усердием и живут честно и праведно, как Господь Бог их повелел им. Во всякий час они славят и величают Бога за Его благодеяния и благодарят Его за пищу и питие. И если праведный среди них отходит от мира, то они радуются и благодарят Бога и провожают тело его, как если бы он переселялся из одного места в другое. И если у кого из них родится дитя, то они славят Бога; но если случится, что оно умирает в детстве, то они еще более прославляют Бога, потому что оно без греха прошло через мир. Но если они видят, что кто-нибудь из них умирает в нечестии или в своих грехах, то они плачут о нем горько и жалеют его как такого, который идет на мучение» (cap. 15).

Далее Аристид указывает значение христиан для мира. Они молят Бога о том, что Ему прилично дать, а им принять, и ради их знания благодеяний Божиих в мире продолжает существовать доброта. Они одни, насколько известно, близки к истине. Но если о христианах можно сказать то, что сказал автор, то возникает вопрос, почему о них так мало известно? Это объясняется тем, что они с большим старанием скрывают свои добрые дела; они стремятся быть праведными в чаянии увидеть Христа и получить от Него обетованные блага. Аристид только кратко изобразил перед императором «жизнь и истину» христиан; но кто обладает чуткостью к истина, тот несомненно почувствует величие и истинность учения нового народа. Для этого необходимо читать их писания. Это чтение, кроме того, убедит, что апологетом ничего не измышлено и сказанное им вытекает не из адвокатского искусства, но он говорит об этом, потому что верует и считает себя обязанным возвестить истину тем, которые имеют склонность к ней и ищут будущего мира (cap. 16).

Здесь Аристид в первый раз открывает, что он христианин; не без цели, конечно, он скрывал это до сих пор и самое понятие о Боге представлял как результат естественного познания: император и все читатели должны были оценить его произведение чисто объективно, — теперь он считал уже возможным обнаружить свою принадлежность к христианскому обществу. Оттенив снова, что мир продолжает существовать по молитвам христиан, а прочие народы впали в глубочайшее заблуждение, Аристид в заключение апологии настаивает, что в обвинениях против христиан необходимо видеть обращение на них тех постыдных деяний, какие совершают сами греки; христиане же праведны и святы, всегда имеют истину перед глазами, терпеливо переносят преследования, сожалеют о преследователях как о людях, не познавших истины, и молятся об их обращении. И действительно, гонители христиан обращаются к их религии, и тогда они стыдятся того, что раньше делали, и сознаются, что они делали это по Неведению. И очищает обращенный свое сердце и получает прощение своих Грехов. Поэтому пусть умолкнут языки тех, которые пустословят против христиан и поносят их; им самим полезно поклониться истинному Богу. То, что сказано устами христиан, истинно божественно, и их учение есть дверь света. Аристид заключает пожеланием, чтобы не знающие истинного Бога обратились к христианству и восприняли непреходящие слова, которые пребывают отныне и до века; они достигнут страшного суда, который будет совершен Иисусом Христом над всем человеческим родом (cap. 17).