XI.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XI.

1. Некий воин положил в церкви перевязь меча и, объявив себя монахом, построил себе в отдалении, почти пустыне, келью, намереваясь [там] жить. Между тем лукавый враг разными помыслами распалил неразумную душу, дабы его супруга, которой Мартин повелел быть в женском монастыре, изменив [свое] решение, предпочла жить вместе с ним. 2. Потому осмелевший пустынник пришел к Мартину и высказал то, что было у него на душе. Однако тот начал сильно возражать, [говоря, что] женщина мужу, уже монаху, не [может быть] снова женой, [что все это] помутнение разума. Но воин продолжал настаивать, уверяя, что никакого вреда от этого замысла не будет: он всего лишь желает быть утешением супруге, более того, не следует опасаться, что они обратятся к прошлому: он является воином Христа, она также поклялась в обязательстве того же служения; епископу же хорошо известно, что святые и не замечающие по воздаянию веры своего пола в равной степени [успешно] служат. 3. Тогда Мартин - его подлинные слова хочу я вам привести - сказал: “Поведай мне, участвовал ли ты когда-нибудь в сражении, стоял ли в боевом строю? И тот ответил: “Часто стоял я в строю и часто участвовал в сражениях”. 4. На это Мартин сказал: “Тогда скажи мне, разве в том строю, вооруженном и изготовившемся к битве или уже устремившемся быстрым шагом с обнаженными мечами в бой против вражеского войска, ты видел хотя бы одну женщину?”. 5. Только тогда воин, смутившись, покраснел и поблагодарил [Мартина за то, что] не позволил он ему совершить ошибку, и не грубой бранью слов, а истинным и разумным сравнением оступившегося воина исправил. 6. Мартин же, повернувшись к нам, поскольку большая толпа монахов его окружала, сказал: “Женщина пусть в военный лагерь не входит, пусть строй воинов стоит отдельно; женщина же пусть находится поодаль, живя в своей хижине. Ибо достойно презрения войско, где толпа женщин толкается среди когорт мужчин. Воин - в строю, воин сражается в поле; женщина же пусть пребывает за стенами укреплений. И она обретет свою славу, если соблюдет целомудренность в отсутствие мужчины: это есть ее первая добродетель и высшая победа, не так ли?