5. Бересфордский призрак.

5. Бересфордский призрак.

В октябре 1693 года сэр Тристам и леди Бересфорд поехали погостить к сестре ее, леди Максилль в Гилль-Голле. Однажды утром сэр Тристам встал рано, пока жена его спала, и пошел гулять до завтрака. Когда леди Бересфорд вышла к столу, было рже очень поздно, и все обратили внимание на ее измученный и растерянный вид, особенно же муж ее, который заботливо стал расспрашивать ее о здоровье, и позже, оставшись с ней наедине, осведомился, отчего рука ее перевязана черной лентой? Леди Бересфорд серьезно просила мужа никогда не спрашивать ее об этом, «потому что, – прибавила она, – вы никогда не увидите меня без этой повязки». – «Если вы так серьезно об этом просите, то я обещаю никогда не спрашивать вас больше об этом», – отвечал сэр Тристам. Поспешно окончив свой завтрак, леди Бересфорд с беспокойством стала спрашивать: пришла ли почта? Но почта еще не приходила, и сэр Тристам спросил: «Отчего вы с таким интересом ждете писем именно сегодня?» – «Оттого, что я должна получить письмо с извещением о смерти лорда Тайрона, который скончался во вторник». – «Ну, – заметил сэр Тристам, – вы никогда не были суеверны, вероятно, вас напугал какой-нибудь страшный сон».

Вскоре после того прислуга принесла письма; одно из них было с черной печатью. «Я отгадала, – воскликнула леди Бересфорд, – он умер!» Письмо было от управляющего лорда Тайрона, уведомлявшего их, что хозяин его скончался в Дублине во вторник, 14 октября, в 4 часа пополудни. Сэр Тристам утешал жену свою и просил ее не слишком огорчаться, но она уверила его, что теперь, после подтверждения случившегося, ей гораздо легче, и затем прибавила: «Теперь я могу сообщить вам приятную новость: я беременна, и ребенок будет мальчик». Действительно, в июне месяце у них родился сын, а через шесть лет после этого сэр Тристам умер. После его смерти леди Бересфорд продолжала жить со своим семейством в его поместье в графстве Дерри и очень редко выезжала. Он не видалась почти ни с кем, кроме мистера и миссис Джаксон в Колерайне. Наступил день рождения леди Бересфорд; она захотела пригласить к себе гостей; послала, за своим старшим сыном, сэром Маркусом Бересфордом, которому было уже 20 лет, и за своей замужней дочерью леди Риверстон; пригласила также доктора Кинга, архиепископа Дублинского (своего старого друга) и еще старичка священника, который крестил ее и в продолжение всей ее жизни оставался близким ей человеком. Все эта общество собиралось отпраздновать день ее рождения. В это утро леди Бересфорд, разговаривая со священником, сказала: «Знаете, ведь мне сегодня исполнилось 48 лет». – «Нет, вы ошибаетесь, – возразил он, – вам только 47 лет; я помню, как однажды у меня с вашей матерью был спор по этому поводу; я послал тогда за метрической книгой и теперь могу смело уверить вас, что вам сегодня исполнилось не 48, а 47 лет». – «Вы, значит, подписали мой смертный приговор, – воскликнула она, – оставьте меня, пожалуйста, мне недолго осталось жить, а многое еще нужно привести в порядок. Пришлите мне немедленно дочь мою и сына». Священник исполнил ее желание; он сейчас же послал сэра Маркуса и сестру его к матери и велел передать архиепископу и некоторым другим знакомым, что праздник отложен. Когда дети леди Бересфорд пришли к ней, она встретила их следующими словами: «Милые дети, имею сообщить вам перед смертью нечто очень важное. Вам известно, какая сердечная дружба существовала с ранней молодости между мной и лордом Тайроном. В тяжелом состоянии сомнения мы дали друг другу обещание, что, кто первый из нас умрет, должен, если возможно, явиться другому и объявить, которая религия угодна Всевышнему. Однажды ночью, много лет спустя после этой обмены обещаний, я спала в Гилль-Голле, как вдруг проснулась и увидала лорда Тайрона, сидящим на краю кровати. Я закричала и старалась разбудить мужа, сэра Тристама, но тщетно! «Лорд Тайрон, – сказала я, – скажите, зачем вы здесь и как попали сюда ночью?» «Разве вы забыли наше обещание, данное друг другу в ранней молодости? Я умер во вторник, в четыре часа. Мне позволено было явиться вам, чтобы уверить вас, что существующая христианская религия истинна и ведет нас ко спасению. Мне также разрешено объявить вам, что вы беременны и родите сына, что сэр Тристам проживет недолго, вы вторично выйдете замуж и умрете от последствий родов 47-ми лет от роду». Я просила его дать мне какое-нибудь доказательство своего посещения, чтобы, когда настанет утро, я не сочла бы это сном. Он раздвинул занавески моей кровати и зацепил их за железный крюк каким-то совсем необыкновенным образом. Мне этого было мало; тогда он написал свое имя в моем портфеле, но и этого мне было недостаточно; тогда он взял меня за руку повыше кисти; рука его была холодна, как мрамор, и от ее прикосновения жилы и нервы моей руки омертвели и засохли в этом месте. «Пусть, пока вы живы, никто не увидит этого места на руке вашей», – сказал он и исчез. Пока я говорила с ним, я была спокойна, но, когда он исчез, мной овладело сильное волнение и страх; на лбу выступил холодный пот. И я опять старалась разбудить мужа, но напрасно. Я расплакалась; слезы облегчили меня, и я крепко уснула. Утром отец ваш встал, не разбудив меня; он не заметил странного положения занавесок кровати. Начав одеваться, я поспешила достать из коридора метлу, с помощью которой, с великим трудом, отцепила занавески, боясь, что необыкновенное их положение возбудит удивление и расспросы домашних. Руку свою я повязала черной лентой и спустилась к завтраку. Волнение мое было, однако же, всеми замечено…

Когда я умру, милые дети, то я хочу, чтобы вы одни развязали черную ленту и увидели, в каком виде моя рука». Затем леди Бересфорд попросила, чтобы ее оставили одну и дали бы ей собраться с мыслями. Дети ее удалились, оставив при ней сиделку, которой было приказано тотчас уведомить их, если в положении больной явится какая-нибудь перемена. Через час прозвонил колокольчик, и дети поспешили в спальню матери; все лес было кончено. Сын и дочь опустились на колени у кровати, и леди Риверстон развязала ленту на руке матери; действительно, как и говорила леди Бересфорд, жилы и нервы в этом месте совершенно высохли.

Архиепископ Дублинский похоронил ее в соборе св. Патрика в Дублине, где прах ее и покоится доныне. («Public Opinion», 1897 г., 15 окт.; см. «Ребус». 1898 г., № 6.)