Ассимиляция

Ассимиляция

Однажды, когда мне было семнадцать лет, один из евреев нашей общины сказал мне:

— Самое лучшее, что мы можем сделать, — это вступить в смешанные браки и исчезнуть как народ.

Это был первый случай, когда мне пришлось услышать лозунг ассимиляторов, провозглашаемый четко и ясно. Я оторопел, я застыл, словно окаменелый. Я взглянул на своего собеседника, пытаясь понять, серьезно он говорит или шутит. Он говорил серьезно. Ассимилятор всегда очень серьезен, хотя часто эти люди весьма туманно представляют себе состояние собственных мыслей.

Ассимиляторство — это наиболее многочисленное неортодоксальное движение в еврействе, и существует оно издавна: по сути дела, это самое древнее неортодоксальное движение. Внешне оно не кажется движением, ибо по самой природе своей оно не имеет ни организации, ни лидеров, ни храмов, ни школ, ни теоретических трудов, ни оформленной доктрины. Однако в те исторические периоды, когда еврейство пользуется свободой, как, например, в наше время, ассимиляторскими настроениями бывало и бывает охвачено до половины еврейства, а иной раз и больше половины.

Те, кто называют ассимиляторов перевертышами, малодушными слабаками, выкрестами, предателями, вероотступниками и другими браннымикличками, — это люди, неспособные мыслить и заменяющие руганью свое нежелание мыслить. На самом же деле удивительно скорее не то, что среди евреев есть ассимиляторы, а то, что еврейство не пошло целиком по пути ассимиляторства, дабы в какой-то из периодов относительной свободы и терпимости слиться с окружающим обществом и испариться. Как! Нам дают возможность сбросить с себя бремя остракизма и раствориться среди миллиардов других людей: гак неужели же мы с радостью не ухватимся за такую возможность? Ну какой прок — если вспомнить всю долгую и печальную историю евреев, — какой прок в том, чтобы упрямо отстаивать свою еврейскую сущность?

При всем этом ассимилятор редко излагает свое кредо хладнокровно, как сделал мой собеседник. И обычно он вовсе не составляет плана действий, ведущих к ассимиляции евреев. Он просто не мешает ассимиляции, позволяет ей произойти. Для этого он всего лишь перестает каким бы то ни было образом подчеркивать свое еврейство. Проходит три или четыре поколения — и семья перестает причислять себя к евреям: разве что кровожадные безумцы вроде гитлеровцев начинают раскапывать родословные в поисках нечистокровных бабушек и дедушек. Для того чтобы в свободном обществе оставаться евреем, требуется прилагать значительные усилия. Если такие усилия не прилагаются, еврейство тает и исчезает. Ассимиляторы, которые пытаются активно ускорить это исчезновение — тем, например, что они меняют свои имена и фамилии и отрицают свое еврейское происхождение, — это скорее исключение, чем правило.

Ассимиляция, подобно отморожению, начинается с периферийных участков. Общины, находящиеся в отдалении от крупных еврейских центров, почти всегда быстро отпадают от еврейства.

Первыми склонны ассимилироваться крайние общественные группы: самые бедные и самые богатые, высокообразованные и неграмотные, наиболее одаренные и безнадежно тупые. Невежество и неразумие способствуют упадку веры. Повинуясь чувству стадности, темные и серые люди отрываются от своего народа, перестают соблюдать обычаи и обряды и забывают о своем еврействе. Нищета и вечная погоня за хлебом насущным вытесняет из сознания человека мысли о духовных и национальных ценностях, и его принадлежность к еврейскому народу стирается. На другом же общественном полюсе богачи и интеллектуалы быстро входят в нееврейское общество. Они обнаруживают, что иудаизм становится для них препятствием на этом пути, и тогда они отказываются от иудаизма. Именно в средних слоях населения дольше всего сохраняется приверженность к национальным еврейским движениям — будь то сионизм, ортодоксальный иудаизм или неортодоксальные религиозные течения и секты.

Однако, в конце концов, и этих людей тоже захватывает ассимиляторство. Когда профессора и губернаторы, кинозвезды и миллионеры, писатели и юристы открыто отказываются от своих связей с еврейством и от своих древних обычаев (сейчас это происходит в Америке, а в разные эпохи происходило в Германии, Испании, Марокко, Риме и Вавилоне), то даже странно, что находятся еще хоть какие-то люди, которые сохраняют привязанность к еврейским национальным ценностям. Однако много ли, мало ли, но сколько-то таких людей остается, и после трудной борьбы еврейство со временем всегда обновляется — с тем, чтобы в следующий период свободы и терпимости произвести на свет новую волну красноречивых ассимиляторов. Слышны даже голоса, утверждающие, что в этом-то и есть истинная миссия евреев, секрет мессианского символа: евреи должны давать миру таких людей, как Святой Павел, Спиноза, Фрейд, Дизраэли. Заманчивая теория, не правда ли? Но у нее есть одно слабое место: ведь если бы ассимиляция действительно повсеместно победила в истории, то исчезла бы та питательная среда, которая производит подобных знаменитостей, и мир их больше не увидел бы.

Потеря еврейством таких светлых умов при каждой волне ассимиляции — явление неизбежное. Первыми распознавая растущий конфликт между старым и новым, эти люди раньше других приходят к выводу, что иудаизм устарел. Суть своего существования они видят в том, чтобы при новых порядках стать хозяевами жизни, получить признание своим способностям. Они создают климат, в котором ассимиляция становится сперва наиумнейшим, а затем и самым обычным образом действий. Простой человек слепо следует за ними, отнюдь не получая при этом таких же жизненных благ и вознаграждений, — следует просто потому, что при ослаблении общины всегда легче быть неевреем, чем евреем.

Любопытно отметить, что когда интеллектуальная элита отказывается от своего еврейства, с их стороны это вовсе не рассчитанный, тщательно продуманный акт. Некоторые из них уже рождаются в ассимилированных семьях и потому не имеют даже возможности познакомиться с иудаизмом. Если дома они и получают какое-то традиционное еврейское образование, оно быстро теряет для них свою значимость и уступает место интересу к какой-то другой сфере деятельности, в зависимости от личного призвания и таланта. В пятнадцать лет перед ними открывается широкий мир, и у них возникает такое умонастроение, которое навек отвращает их от сколько-нибудь серьезного изучения духовного наследия своего народа. Чрезвычайно редко среди людей, отпавших от еврейства, встречаются такие чудаки, каким был, например, Генрих Гейне, который с запозданием усомнился в правильности идеи ассимиляции, снова во всеуслышание признал себя евреем и отменил свой прежний вердикт. Да и такой редкий чудак обычно приходит к подобному решению лишь на склоне лет, когда и ему и его последователям уже слишком поздно возвращаться на круги своя.