Говорит ассимилятор

Говорит ассимилятор

— Все, что вы здесь говорите, совершенно справедливо и в целом хорошо изложено. У меня вызывает уважение ваше глубокое знакомство с иудаизмом и ваша приверженность ему. В некотором смысле, я вам даже завидую — не вашей жизни, а вашим познаниям в иудейском Законе и вашему религиозному ощущению, хотя и сам Закон и религиозное ощущение кажутся мне чем-то очень странным. Но для меня лично вопрос решен, и возврата назад нет. Как вы знаете, я никогда не отрицал своего еврейского происхождения, и я горжусь своими предками — по вашим словам, весьма древними и заслуживающими всяческого почтения. Но должен с грустью признать, слова «миссия евреев» для меня ничего не значат. Для меня это — лишь любопытный факт истории развития человеческой мысли, не более.

— Я прекрасно осознаю, что мои дети, возможно, перестанут считать себя евреями, а уж внуки-то мои — наверняка. Рискуя вас обидеть, я должен сказать, что, по-моему, это — к их благу. Все мои способности, какими бы они ни были, не оградили меня от «пращей и стрел яростной судьбы», которые поражают в той или иной степени всех евреев. И, по-моему, стараться этого избежать — более чем разумно. Опять же, могу сказать: ко всем вам, блюдущим свое еврейство, я отношусь с уважением и изумленным восхищением. Возможно, ваше поведение вполне оправдано в глазах Б-га, в которого вы верите, а я — нет. Но мне, простите, все это кажется донкихотством:

с безумной и печально-смешной энергией вы цепляетесь за устарелый кодекс чести и обряжаетесь в заржавевшие доспехи, оставшиеся от умершего века. Если вы окажетесь правы и если действительно существует загробный мир, в котором мы встретимся и снова обменяемся нашими наблюдениями, то вы будете там надо мной смеяться — при условии, что души там вообще могут смеяться. Но я не думаю, что мне суждено когда-нибудь услышать, как вы надо мной смеетесь, ибо не могу же я изменить своих взглядов, которые мне представляются ясными и неизбежными, точно небо над головой.

— Вы хотите, чтобы я глубже изучил свое «духовное наследие»? Но не хотите ли вы также, чтобы я, кроме того, глубоко изучил магометанство, буддизм, католицизм, зороастризм? Но для этого же не хватит целой жизни! Иудаизм значит для меня столько же, сколько все эти философии. Для меня это всего лишь экспонаты в музее истории религий. У меня есть общее представление об иудаизме: Авраам, Моисей, единый Б-г, Исход, Тора, запрет на свинину и так далее. Нет, я не изучал Талмуда. Но я — человек, получивший современное образование. Если западный мир пренебрег специализированными учеными трудами еврейства и чтит только Библию, мне это кажется разумным. Может ли Рамбам сказать мне что-нибудь такое, чего не сказали Кант, Ницше или Уайтхед?[8] Если да, то почему никто в западном мире не «открыл» заново Рамбама? По-моему, он — что-то вроде еврейского Фомы Аквинского. А Фома Аквинский для меня — это преданье старины глубокой. От меня требуется, чтобы я знал все лучшее в новейших течениях современной мысли, — и, по-моему, я в целом это знаю. Не пойду же я в иешиву, чтобы там сидеть и зубрить среди мальчишек. Я — мужчина, мне надо работать, и я не ощущаю в своем умственном или культурном развитии каких-то интеллектуальных провалов, которые требовали бы, чтобы я таким решительным и мелодраматическим способом стал наверстывать упущенное.

Разумеется, для того чтобы изложить взгляды ассимиляторов, я специально избрал человека мыслящего и культурного. Я подтасовал бы карты, если бы выбрал для выражения таких взглядов того недалекого парня, который живет в пригороде Нью-Йорка в особняке, подделанном под стиль «тюдор», и который однажды, слегка картавя, сказал своему гостю — работнику фонда «Объединенный еврейский призыв»:

— Кто вам сказал, что я еврей? Пожалуйста, уходите отсюда и больше мне не досаждайте!

Или я мог бы выбрать ту девушку, которая пыталась опротестовать в суде завещание своего деда: согласно его последней воле, любой из его внуков, пожелавший вступить в брак с неевреем, терял право на свою долю дедушкиного наследства. Родители девушки не дали ей никакого еврейского воспитания. Она хотела заполучить своего жениха-нееврея и в то же время хотела заполучить акции и ценные бумаги своего деда, но отнюдь не его курьезную веру. Кажется, она выиграла процесс.

Все эти люди — как мои красноречивый собеседник или же другие, чьи действия не менее красноречивы, — все они потеряны для иудаизма, и делу конец; они отпали от иудаизма, пойдя по той дороге, которая привела к исчезновению куда большего числа евреев, чем даже гитлеровский террор. Конечно, как человеческие существа они остались живы и здоровы. Но для сражающейся армии практически все равно, убиты ли ее солдаты или же они дезертировали куда-нибудь в горы и там поспешно посбрасывали с себя мундиры.

Наша вера учит, что Б-г может воскресить иудаизм в еврее в его смертный час. Может быть, так и бывает, но обычно об ассимиляторах можно сказать, что еврейство погибло в них навсегда. Так случалось в истории со многими народами. Недостаток воспитания, недостаток воли, перемены в окружающей среде, преследования, возникновение новых интересов, интеллектуальное отчуждение — все это вполне может убить национальное самосознание.

Оправдывая себя, ассимиляторы почти всегда приводят последний довод — интеллектуальное отчуждение. Но чаще всего это —лишь слова, которые приходят на ум в последнюю очередь, а словам ведь предшествуют действия. Исключительно редко происходит то, что произошло со Спинозой — человеком, глубоко проникшим в иудаизм, но отвергнутым своими единоверцами.

Большинство людей отпадает от еврейства потому, что у них никогда не было возможности толком узнать, что такое еврейство. Талмуд называет этих — весьма многочисленных — людей «детьми, воспитанными в рабстве», таким образом снимая с них вину за отступничество. Среди этих «детей» в эпоху Талмуда были некоторые из самых преуспевающих людей Римской империи.