Объяснение зла
Объяснение зла
Мыслители всех религий отлично сознавали, что — в качестве причин существования зла — теория кары и воздаяния за пределами нашей земной жизни весьма и весьма уязвима, ибо никто из людей никогда не видел «мира иного». Мы можем принять на веру, что загробная жизнь — это несомненный факт. Но для большинства людей она не может быть таким же несомненным фактом, как, например, зеленая трава. Те, кто начисто отрицает загробную жизнь, издеваются: «Обещания загробной жизни, — говорят они, — это всего лишь утешения для бедняков: дескать, ешь мякину, трудись, гни спину, а потом сам Б-г поднесет тебе сладкий пирог».
Поэтому в религиозной философии возникла еще одна тенденция — попытка найти объяснение причине существования зла не вне человеческой жизни, а в ее пределах. Существует целый ряд теорий подобного рода. Вот, например, восемь из них:
1. Зло — это непременное условие существования свободы воли. Мир, лишенный возможных злых последствий, будет не миром людей, а миром заводных кукол.
2. Если вселенной вообще дано существовать со всеми своими силами, и переменами, и временными связями, в нашей вселенной все эти элементы наилучшим образом сбалансированы, и потому она есть «лучший из миров».
3. Зло, правильно понятое, — это не существующее явление, которое нужно как-то объяснять, но просто отсутствие возможного добра. Отрицая необходимость зла, мы тем самым выражаем пожелание, чтобы мир был неизменно совершенен, тогда как на самом деле мы живем в мире, лишь идущем к совершенству.
4. Жизнь предполагает изменения, она сама постоянно изменяется. Сравнение ранних и поздних условий существования порождает контраст между добром и злом. Однако прекращение изменений означало бы смерть, или несуществование.
5. Вселенная — со всем, что в ней находится, — сама по себе не является ни доброй, ни злой. Зло в мире есть результат сознательных действий человека, который поступает по своей свободной воле. Железо, не обладающее свободной волей, может одинаковым образом быть превращено как в плуг, так и в меч.
6. Добродетельный человек — это венец творения; однако в мире, в котором нет никаких трудностей, добродетельный человек просто невозможен.
7. Зло — это только то, что сам человек считает злом. Зло — это тень, отброшенная желанием. Надо лишь перестать желать преходящего — и зло исчезнет само собой.
8. Каждый порочный человек сделал в своей жизни хоть что-то хорошее. Каждый добродетельный человек хоть в чем-то да согрешил. В нашем мире каждому человеку воздается за меньшую часть совершенного им. Человек переходит в загробную жизнь с четким итогом грехов, заслуживающих наказания и добрых дел, достойных награды.
Я не собираюсь перечислять здесь все подобные теории, я только хотел привести пример, какого рода рассуждения на эту тему возможны. Богословы и философы — как иудейские, так и прочих религий — порой подкрепляли эти и другие схожие рассуждения весьма убедительными доводами, которые у меня нет ни времени, ни способностей опровергать. Возможно, именно многообразие подобных теорий свидетельствует о том, что нет какого-то одного решения проблемы, с которым мир готов был бы согласиться. Рабби Янай в книге «Поучения отцов» выразил все это, по-моему, очень ясно: «Причина процветания грешников и страдания праведников — вне нашей воли».
Существует и старая теория эпикурейцев. Человеческая жизнь именно такова, какой она нам представляется, — то есть это иррациональная смесь добра и зла. Мы не существовали ни в какой форме до своего рождения, и наше существование полностью прекратится с нашей смертью. Нет в природе никакого Б-га, которого можно было бы умолять о справедливости или хотя бы об установлении на земле разумного порядка.
Вся видимость упорядоченности вселенной — это только иллюзия, вековечное заблуждение человеческое. Проблемы зла не существует — не потому, что в мире нет зла, а потому что нет никакого благого Провидения, которое могло бы отчитываться за дела свои. Как сказал Стендаль, «Б-га извиняет лишь то, что его нет». Есть только случайно возникшая краткая жизнь человека на нашей зеленой земле. Все остальное — черный холодный хаос. И задавать вопросы тьме — это сущее ребячество.
И, наконец, есть Книга Иова, в которой с поразительной силой описаны страдания человека на земле и со столь же поразительной убежденностью выражена уверенность в вековечном существовании и могуществе Г-спода Б-га. И это противоречие никак в Книге Иова не разъяснено. Страдающий и мучающийся Иов задает вопросы и оказывается тверже в своей вере, чем его недалекие благочестивые друзья. Те люди, которые предлагали ему частичные ответы на вопрос о природе зла, порицаются б-жественным Голосом, звучащим из вихря. Загадка существования остается неразрешенной, и где-то в глубине этой загадки — в глубине человеческого сердца — кроется ощущение, что Б-г все-таки есть.
Разум современного человека готов жить со всеми этими дилеммами и не тратить слишком много энергии на их разрешение, А разум человека средних веков не мог успокоиться, если видел в своих доктринах хоть одно явное противоречие. Он бросался навстречу трудностям и находил какие-то ответь! — пусть слишком неубедительные, притянутые за уши, но все же ответы. В результате получалось нечто вроде спора с ребенком — спора, который ведется в понятных ребенку выражениях. Бенджамин Франклин рассказывает о том, как множество раз услышав с амвонов яростные филиппики против деизма, он в конце концов сам стал деистом. А Саадия Гаон еще тысячу лет тому назад предупреждал, что одной из главных причин атеизма является слабость и нелепость доводов, приводимых в защиту религии. Однако разжевывание и пережевывание старых парадоксов — «существование зла», «свободная воля», «вездесущие Б-жье» и так далее — продолжалось чуть ли не до наших дней.
Однако в наши дни умные люди стали куда менее самоуверенными — и это, на мой взгляд, объясняется распространением научных знаний. Почти любая область естественнонаучных исследований изобилует парадоксами. Два столетия назад люди все еще могли верить в то, что мир — это некий механизм и что усовершенствованные инструменты, созданные людьми, помогут им рано или поздно разобраться в этом механизме до последней гайки и понять, наконец, как он работает. В наши дни образованный человек так же не может в это верить, как он не может верить в то, что мир покоится на панцире гигантской черепахи. В некоторых отраслях созданы уже столь совершенные приборы, что дальше некуда. Но по мере того как приборы делаются все совершеннее и совершеннее, возникают все новые пределы ограничения. Знания накапливаются, а дилеммы, с которыми сталкивается человек, множатся и углубляются. Попытки разрешить все парадоксы и противоречия просто-напросто заведут науку в тупик. Сейчас наука делается на основе «рабочих принципов», «рабочих гипотез», «наиболее вероятных ответов» и так далее и тому подобное.
Идея жизни после смерти содержит многочисленные противоречия и трудности, по поводу которых в течение веков ломались копья в теологических дискуссиях и обыкновенных дилетантских спорах. Некоторые из наиболее патетических страниц средневековых философских трудов представляли собою попытки благочестивых авторов отмести все без исключения возражения. Эти авторы подробно описывали, как будет выглядеть тело воскрешенного человека, объясняли, на ком именно будет женат на том свете человек, который в своей земной жизни имел одну за другой трех жен, и так далее. Богословская литература иудаизма не раз указывала, что такого рода пустопорожние рассуждения бессмысленны и неумны.
— Человеческая личность, или «душа», — говорит рационалист, — это нечто вроде выхлопной трубы химической машины, называемой телом. Когда машина останавливается, выхлопы прекращаются. Вот и вся недолга.
«Рабочий принцип» иудаизма заключается в том, что для Б-га мертвецы вовсе не являются мертвецами, что машина — это всегда нечто большее, чем просто машина, и что когда машина прекращает работу, все-таки что-то остается. Мой дед любил рассуждать о поэтичном загробном мире из иудейской притчи — мире, в котором праведники наслаждаются вечным, непрекращающимся шабатом, едят рыбу левиафан и мясо легендарного быка пустыни и пьют необыкновенно вкусное вино из винограда, специально для этого пиршества выращенного в Эдеме. Когда моя мать упрашивала деда съесть кусок говядины или телятины, он отказывался и, посмеиваясь, говорил:
— Моя порция уже ожидает меня на том свете: это левиафан и бык.
А однажды он мне сказал:
— Разумеется, мы не можем быть полностью уверены, что загробный мир таки да существует… Но может быть… помни: может быть…
Ест ли сейчас мой дед левиафана и пьет ли он эдемское вино на том свете? Что бы мне ни говорили, я думаю, что да. Это мне кажется более вероятным, нежели мысль о том, что душа моего деда мертва для Г-спода.