35. Одному жениху

35. Одному жениху

Мой дорогой Франсуа, в моем последнем письме я предлагал вам воспользоваться тем счастливым временем, каким является период помолвки, чтобы раскрыть богатства и требования любви, и таким образом заложить прочные основания для вашего брака. Но также и ваше единение со Христом должно весьма обогатиться от этого чудесного опыта помолвки. Да, я хорошо знаю, нередко говорят, что у влюбленных разум и сердце заняты, замкнуты на себя. Но это правда, лишь когда речь идет о любви эгоистической, собственнической, плотской. Не так у истинных христиан. Их любовь, напротив, раскрывает их навстречу другим, миру, Богу. Я очень часто это замечал. Пусть же ваша помолвка станет дорогой к Богу! Пусть она не только побудит вас воздавать Ему благодарение за ваше счастье и просить Его о помощи, но, прежде всего, пусть она поможет вам продвинуться дальше по пути близости со Христом! Жизнь со Христом (и особенно молитвенная жизнь) есть также диалог любви, духовная встреча, общение душ. Правда, в отношениях влюбленных большую роль играют чувства и переживания, любовь же души ко Христу, отнюдь не исключая чувств и эмоций, коренится прежде всего в вере. Но это никак не умаляет того факта, что одни и те же основные законы обнаруживаются на всех уровнях любви. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, я приведу конкретный пример из недавно полученного мною письма: «В далекие времена моей помолвки у меня сложилось обыкновение начинать молитву с принесения Богу моей радости. Вот, как я к этому пришел. С тех пор, как я встретил Бернадетту, стоило мне только перестать ощущать, что она счастлива, как я чувствовал себя глубоко подавленным. Не менее несчастным ощущал я себя и тогда, когда в своих письмах она не говорила, что разлука ей тяжела. Зато, когда мы были вместе, если я замечал, что радость блестит в ее взоре, меня охватывало неимоверное счастье. И точно так же, когда она мне писала, что страдает от разлуки со мной. Эти мои реакции стали меня беспокоить. Почему, действительно, я так хотел, чтобы она была счастлива возле меня и страдала в разлуке со мною? Не было ли то чувством примитивным, эгоцентрическим, обнаруживающим более мою любовь к самому себе, чем бескорыстную любовь к ней? Помню, что я долго мучился над этим вопросом, до того дня, когда внезапно вспыхнул свет: когда кого-нибудь любят, то хотят ему счастья; когда представляют себя соединенным с любимым существом, то не могут не задаться вопросом, способны ли мы сделать его счастливым, быть его счастьем? Та любовь не истинна, которая не задает себе с тревогой этого вопроса. В тот день, когда я это понял, я освободился от всякого беспокойства и угрызений совести, и я гордился так, словно я был первым, кто сделал подобное открытие. Когда назавтра во время нашей встречи Бернадетта спросила меня, что бы она могла сделать, чтобы я стал счастливым, я, не задумываясь, отвечал: “Ни что иное, как только самой быть счастливой, счастливой моим присутствием, моей любовью, счастливой мною. Радость, которую я часто читаю на твоем лице, ловлю в твоем взгляде, угадываю в твоем сердце, — вот твой самый дивный дар, о котором я только мог бы мечтать”». «Вечером того же дня, — продолжает мой корреспондент, — молясь перед сном, я внезапно подумал: “Если Бернадетта не может сделать ничего лучшего для меня, для моего счастья, как только являть мне свою радость от моей любви, то, несомненно, я не могу сделать ничего лучшего для Бога, как представить Ему мою радость, радость от Его присутствия, от Его любви, от Его счастья”. Я заметил тогда, что эта моя радость была почти что безжизненной, и ощутил от этого великий стыд. И я дал себе обещание обращаться к Богу более усердно, чтобы эта радость возрастала во мне и чтобы моя самоотдача стала Ему более приятна. Прошло много лет, я почти никогда не опускал каждодневной молитвенной практики, и всякий раз я начинал ее с принесения Богу моей радости. Таким образом, я приобрел хорошую привычку — каждый день спрашивать себя, действительно ли Бог является моей радостью? И если я замечаю, что моя радость затухает, я знаю, какой мне следует сделать из этого вывод: стать более внимательным к любви моего Бога». Это всего лишь пример, мой дорогой Франсуа. Но, по меньшей мере, из него хорошо видно, как человеческая любовь в одном из своих аспектов может стать вступлением к любви божественной. Однако, нужно еще научиться жить этой человеческой любовью, познать ее богатства и ее требования, и различить в ней предвестие жизни в мире Благодати.