87. Плененный ребенок

87. Плененный ребенок

Один кюре из горного селения пригласил меня проповедовать на Страстной Неделе в его приходе. Исповедуя его прихожан, я обнаружил у многих из них редкостную духовность. Она носила черты некоей семейности: их отношения с Богом строились на основе сыновнего доверия, мира, радостной самоотверженности. Я сделал из этого вывод, что под внешностью грубого горца мой кюре скрывал исключительную внутреннюю жизнь и был подлинным воспитателем душ. Я не предпринимал никаких расспросов, сдерживая свое желание ломиться силой через заросли. Вместе с тем, наши беседы за столом и перед сном могли ввести в заблуждение на этот счет, поскольку они касались только самых общих вопросов теологии и пастырства.

В день Пасхи, во время литургии и после нее, во время вечерни, сдерживаемое трепетное воодушевление ясно отражалось на лицах всех прихожан. Вечером за ужином суровое лицо пастыря светилось затаенной радостью. А между тем, и эта наша беседа поначалу протекала так же, как и остальные, но вдруг одно мое замечание отклонило ее в неожиданную сторону, и это позволило мне заглянуть в исключительно глубокую душу священника. Сразу затем, вернувшись в свою комнату, я спешно нацарапал заметки о нашей беседе: они верно, хотя и в общих чертах, передают слова кю— Для многих людей христианская жизнь — синоним усилия, напряжения, тяжбы, спортивных достижений, рекордов (кюре, чтобы подчеркнуть и оттенить свою мысль, громоздил слова одно на другое). Между тем, это вовсе не так уж связано с напряжением, с чем-то зримым, внешним. Это — нечто в самой глубине души, нечто тонкое, нежное, неуловимое, легкое, некое движение души, некий ответ нашей внутренней свободы. Глубже, куда глубже наших религиозных жестов, нашего тяжеловесного великодушия, наших благих порывов, наших пылких желаний, наших затаенных воздыханий существует в нас область свежести, невинности, девственности. Суровость, скорби, зло и нечистота существования не могут ее достичь, осквернить, заразить. Здесь обитает наша детская душа, юная, свежая, чистая, неповрежденная, непорочная. Но почти у всех человеческих существ эта маленькая девочка находится в заточении. Быть христианином это прежде всего освободить пленного ребенка, вывести его на свет, снять с него оковы. И вот она дышит, она поет чистую серебристую песнь. О, так и хочется закричать всем благомыслящим: Нет, не с вашим важным видом, не с вашими солидными рассуждениями, не с вашими чопорными и благопристойными добродетелями, не с вашей духовной бухгалтерией и рентой войдете вы в рай! От всего этого вам нужно непременно избавиться. И только с вашей детской душой, да, ведомые этой маленькой девочкой, если вы согласитесь протянуть ей руку, войдете вы в Царство Небесное, предназначенное для младенцев и для тех, кто им уподобится. Вас всегда удивляло и, несомненно, втайне соблазняло то, как Христос обещал столь великую награду публичной женщине, супруге-прелюбодейке, разбойнику на кресте; но это было потому, что при встрече с Ним их детская душа, внезапно освободившись, шептала простое слово, слово любви: «да», и этим «да» определялась их судьба.

Действительно, ведь это так просто — быть спасенным, — но для этого как раз и нужно принять, что это очень просто. Наша вечная участь решается не на уровне назидательных поступков, благообразных добродетелей, великих свершений, но на самом острие души. Это кажется чем-то незначительным, но на деле ничего нет более могучего, более действенного; некая улыбка нашей души, детская, наивная, чистая, доверчивая, отважно доверчивая, вот что решает нашу вечность. Я думаю, улыбка именно такого свойства, именно она оторвала Сына Божия от жизни в лоне Пресвятой Троицы и непреодолимо привлекла Его в лоно юной Девы Марии. — Но как же, — спросил я его, — отыскать нашу детскую душу и возвратить ей вкус к жизни, к песне, к улыбке? — Я не знаю ничего лучшего для этого, чем молитва, — сказал он мне. — И при непременном условии, чтобы важная взрослая особа в нас умолкла и стала учиться у маленькой освобожденной девочки. Но если мы начнем искать гарантий… И он внезапно оборвал нашу беседу, хотя мне так хотелось, чтобы она продолжилась!