Зачем оставаться?

Зачем оставаться?

Совсем нелегко убедительно ответить на этот вопрос, после того как ввиду секуляризации современной жизни и знания исчезло так много социальных мотиваций, а эпоха государственной, народной и традиционной церкви, кажется, подходит к концу. Как для иудея или мусульманина, так и для христианина в определенной степени важно, что он — как это было чаще всего до сих пор — родился в этом обществе и остается определяемым им (хочет он этого или нет) в той или иной форме, позитивно или негативно. Небезразлично, поддерживает ли человек связь со своей семьей или же он распрощался с ней в гневе или равнодушии.

По крайней мере для некоторых христиан — это причина того, чтобы оставаться в церкви, а для многих иерархических служителей — чтобы оставаться в церковном служении.

Они хотели бы выступить против закосневшей церковной традиции, которая затрудняет христианское бытие или делает его невозможным. Однако они не хотят отказываться от жизни на основании великой христианской, а также одновременно церковной традиции двадцати столетий.

Они хотели бы критиковать церковные институты и структуры, если им приносится в жертву счастье личности. Однако они не хотят отказаться от того необходимого в этих институтах и структурах, без чего длительно не может жить сообщество веры, без чего слишком многие останутся в одиночестве именно в своих самых личностных вопросах.

Они хотели бы противостать надменности церковных авторитетов, которые руководят церковью не по Евангелию, но согласно своим представлениям. Однако они не хотят отказываться от морального авторитета, который церковь может иметь в обществе там, где она действительно действует как церковь Иисуса Христа.

Итак, зачем оставаться? Поскольку в этом сообществе веры критически, но солидарно, несмотря на все проблемы, можно признать великую историю, в которой человек живет вместе со многими другими. Поскольку как члены сообщества веры мы сами являемся церковью и не должны путать церковь с аппаратом и администрацией, тем более предоставлять им оформление этого сообщества. Поскольку здесь, при всех серьезных возражениях, мы обрели духовную родину и можем отвечать на великие вопросы «откуда?» и «куда?», «почему?» и «для чего?» о человеке и мире. Мы не можем поворачиваться к ней спиной более чем, к примеру, к демократии в политике, которой по–своему не меньше, чем церковью, злоупотребляют и которую не менее бесчестят.

Естественно, существует и другая возможность. И ее зачастую выбирали совсем не самые плохие христиане: разрыв с этой церковью из?за ее отпадения ради более высоких ценностей, возможно, ради действительно христианского бытия. Существуют христиане — и в пограничных случаях также группы христиан — вне института «церковь». Такое решение необходимо принимать во внимание, его даже можно понять, особенно в нынешней депрессивной фазе Католической церкви. Конечно, любой активный и информированный христианин мог бы назвать не меньше причин для ухода, чем те, кто на самом деле ушел.

И все же? Для них прыжок с корабля был актом искренности, мужества, протеста или просто последним средством, потому что они не могли более терпеть. Но для нас в конечном счете не было бы это актом отчаяния, несостоятельности, капитуляции? Мы были здесь в лучшие времена, должны ли мы теперь оставить корабль во время шторма и предоставить сопротивляться ветру, вычерпывать воду и бороться за выживание другим, с кем мы до сих пор плыли вместе? Мы получили слишком много в этом сообществе веры, чтобы можно было уйти просто так. Мы много вместе работали для изменения и обновления, чтобы разочаровать тех, кто был рядом. Не следует доставлять эту радость противникам обновления и не следует огорчать друзей. Не следует отказываться от эффективности в церкви.

Альтернативы — другая церковь, никакой церкви — не убеждают: побег ведет к изоляции индивидуума или же к новой институционализации. Весь фанатизм доказывает это. Мало реального в элитарном христианстве, которое желает быть лучше многих других «внешних» христиан, и в церковных утопиях, которые исходят из идеального общества людей абсолютно одинаковых убеждений. В конечном счете не будет ли лучше и, превозмогая все страдания, приятнее и плодотворнее бороться за «христианство с человеческим лицом» в этой конкретной человеческой церкви, где мы, по крайней мере, знаем, с кем имеем дело? Это постоянно новый призыв к ответственности, к критической солидарности, к настойчивому упорству, к живой свободе, к лояльной оппозиции.

Сейчас, когда ввиду очевидной несостоятельности руководства были потрясены авторитет, единство этой церкви, доверие к ней, когда она все более кажется слабой, заблуждающейся, не знающей, куда идти, многие, может, более твердо чем в торжествующие времена скажут: «Мы любим эту церковь — какова она есть и какой она могла бы быть». Не как «мать», но как семью веры, ради которой вообще существуют институты, структуры, авторитеты и с чем иногда необходимо просто примириться. Сообщество веры, которое и сегодня вопреки его шокирующим недостаткам может не только наносить раны, но все еще и совершать чудеса среди людей: там, где оно «функционирует», где оно не только представляет собой место воспоминания об Иисусе, хотя и это важно, но где оно действительно словом и делом представляет дело Иисуса Христа. Все же оно делает и это, хотя больше в малых группах, чем в широкой публичности, больше через скромных людей, чем через иерархов и богословов. Однако это происходит ежедневно, ежечасно через многочисленных свидетелей, которые как христиане в повседневной жизни представляют церковь в мире. Таким образом, определенно мы можем и должны оставаться в церкви, поскольку мы убеждены в деле Иисуса Христа и поскольку церковное сообщество, несмотря на все свои ошибки, все же осталось и должно оставаться служением делу Иисуса Христа.

Там, где церковь частным или публичным образом выступает за дело Иисуса Христа, где она осуществляет его словом и делом, там она служит человеку и вызывает доверие. Там она может быть местом, где нужду индивидуума и нужду общества можно увидеть намного глубже, чем это может сделать общество успеха и потребления своими силами. Все это происходит не само по себе, не случайно, оно находится во взаимосвязи и взаимодействии с тем, что — достаточно скромно, однако сегодня все же в большей свободе, чем в прошлом — происходит в церкви, в ее благовестии и ее богослужении. Это вновь и вновь становится возможно благодаря тому, что где?то священник на кафедре, по радио или в небольшом кругу людей проповедует этого Иисуса, катехизатор или родители учат христианству, индивидуум, семья или община серьезно молятся без красивых фраз, совершается крещение во исполнение поручения Иисуса Христа, совершается трапеза воспоминания и благодарения в общине, понимающей, что это влияет на повседневную жизнь; что силой Божьей непостижимо провозглашается прощение грехов; что тем самым в богослужении и в служении человеку, в преподавании и душепопечении, в диалоге и диаконии истинным образом провозглашается Евангелие, по нему живут и показывают пример своей жизнью. Короче говоря: за Христом следуют там, где серьезно воспринимается дело Иисуса Христа. Тем самым церковь как верующее сообщество — и кто сделает это ex professo[24], если не она — может помогать человеку быть человеком, христианином, верующим и действительно оставаться таковым.

От самой церкви зависит, как она преодолеет кризис. Нет ничего ошибочного в ее программе. Зачем же оставаться в церкви? Потому что из веры можно почерпнуть надежду, что эта программа, дело самого Иисуса Христа, как и прежде, сильнее всего безобразия, которое творится в церкви и с церковью. Поэтому оправданно решительное действие в церкви, как и особое действие в церковном служении — несмотря ни на что. Нельзя сказать: я остаюсь в церкви, хотя я христианин. Я не считаю себя более христианским, чем церковь. Но поскольку я христианин, я остаюсь в церкви.