Нормы человечности

Нормы человечности

Действительно, не является ли недостаточность человечности причиной того, что христианское бытие кажется неадекватным? Не является ли недостаток истинной, полной человечности, особенно у официальных представителей церквей, причиной того, почему христианским бытием пренебрегают и отклоняют его как истинную человеческую возможность? Не следует ли стремиться к оптимальному развитию личности: к гуманизации всей личности во всех ее измерениях, включая инстинкты и чувства? Христианское бытие должно покрываться человеческим бытием. Не ценой человечности, но во благо человечности следует реализовывать христианскую составляющую.

Эту человечность сегодня больше, чем когда бы то ни было, следует рассматривать в ее общественном изменении. Ранее христианское нравственное богословие явно и последовательно выводило критерии человеческого бытия и нормы человеческого действия из неизменной универсальной человеческой природы. И эти критерии и нормы предполагались вечными и утверждались догматически. Однако в нашей все более планируемой и созидаемой самим человеком истории динамичного общества, как все более ясно осознает и богословская этика, это стало невозможным. Более нельзя исходить из передаваемой из поколения в поколение и просто пассивно принятой системы вечных, застывших, неизменных этических норм. Необходимо вновь и вновь исходить из конкретной, динамичной, изменяемой, комплексной реальности человека и общества. Мы должны принять, что эту многослойную реальность можно исследовать строгими научными методами, по возможности, без предубеждений в отношении ее объективных законов и будущих возможностей. Современная жизнь стала слишком сложной, чтобы при определении этических норм (например, в отношении экономической власти, сексуальности, агрессивности) в наивной слепоте по отношению к реальности не принимать во внимание научно достоверные эмпирические данные и взгляды. Не может быть никакой этики без тесного контакта с гуманитарными науками: психологией, социологией, этологией, биологией, историей культуры и философской антропологией. Эти науки предлагают все большую полноту достоверных антропологических данных и необходимой для деятельности информации: поддающуюся проверке помощь при принятии решений, которая, однако, не может заменить окончательного обоснования и нормирования человеческой этики.

Лишь немногие люди, и это несомненно, способны использовать разнообразные современные информационные и коммуникационные возможности, при этом сохраняя абсолютно самостоятельный критический образ действий в обществе. Даже критический и независимый человек ориентируется не только на нормы, которые он рационально обрел и обосновал. Ни один человек не начинает с нуля. И это происходит не только из?за его обусловленности окружающей средой, его запрограммированности и управления инстинктами: он пребывает в сообществе, в традиции. Уже до него люди пытались в своих разнообразных отношениях жить так, как достойно человека. Нормативное человеческое поведение существенным образом сообщается через людей, и это происходит действительно по–человечески путем слов, дел, линий поведения и позиций, которые нельзя вывести из общих истин, но они возникают совершенно конкретно из комплексного напряжения между интеллектуальным размышлением и непосредственным действием — это всегда рискованная этика, оценить которую можно только на основании следствий, «плодов». Все, что здесь можно по–разному изложить и проиллюстрировать, следует определить только одним предложением: знание о добре, его нормах, моделях, знаках сообщается индивидууму социально.

Поэтому ни философская, ни богословская этика не может просто создать этику и дать ее обществу как обязательную. В качестве науки богословская этика — как и богословская наука вообще — может определить пространство и границы, она может устранить препятствия, проанализировать опыт, разъяснить предубеждения, сопоставить истинную и ложную, истинную и лицемерную этику Она может помочь разумно управлять принятием новых этических норм. Она может, интегрируя различные знания естественных наук, дать новые импульсы, предложить новые вопросы и возможности, на основании которых человеческая этика обретает новые измерения, лучше соответствует настоящему времени и будущему. Однако все это не должно и не может заменить, но скорее должно провоцировать свободу согласия, силу опыта и тем более власть убеждающего слова.

Разве тем самым человек не должен стремиться к тому, чтобы использовать опыт и максимы сообщества, великих гуманистических и религиозных традиций, сокровищниц своих предков, чтобы разъяснить свои проблемы, вопросы своего устройства жизни, нормы и мотивации? Конечно, он никогда не сможет уйти от личной ответственности за свои дела и за свои жизненные максимы. Однако именно поэтому для него чрезвычайно важно решить, кого он будет слушать, кого он будет слушать в отношении самого важного. Христианин, как ясно из всего сказанного ранее, в отношении самого решающего для практической деятельности будет слушать только Христа.