Шавиль

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Шавиль

В 1926 году один из шавильских русских жителей, г. Седашев, взял на себя инициативу обратиться ко мне с просьбой — прислать на Пасху священника. Я послал о. А.Калашникова (настоятеля Кламарской церкви). Он положил начало церковной организации; несколько раз наезжал и совершал службы, чередуясь со стареньким священником о. Ф.Фащевским, и образовал комитет, в который вошли: Седашев, графиня Мусина-Пушкина, Добрынина, Березина, Дубасова… Некоторое время священники еще менялись, потом я поставил постоянного — о. Георгия Федорова.

О.Федоров — сын профессора Варшавского университета, умершего во время революции. Мать перешла в католичество и повлекла за собою сына, тогда еще воспитанника кадетского корпуса. Он попал к иезуитам, очутился вскоре в Риме, где был зачислен в семинарию, а потом посвящен в диаконы. Долго идти по этому пути он не смог, ему изломали и исковеркали душу, и он принес свой диаконский орар к моим ногам. Я пожалел его и определил в Богословский институт. Семинарская подготовка в Риме дала ему немало полезных познаний, и я, убедившись, что ученого богослова из него все равно не выйдет, рукоположил его вскоре в священники и отправил в Шавиль.

Среди шавильских прихожан был некто Иван Максименко, имевший влечение к служению церковному. Я зачислил его вольнослушателем в Богословский Институт, потом рукоположил в диаконы и направил тоже в Шавиль.

В это время Приходский комитет уже устраивал скромную, даже убогую, церковку во имя Державной Божией Матери в невзрачном помещении бывшего гаража.

Об обретении иконы Державной Божией Матери известно следующее. Во время революции икону нашли на чердаке церкви в селе Коломенском, имении наших московских царей. Одной женщине во сне явилась Богородица и сказала: "Моя икона лежит в пренебрежении, пойди к священнику и скажи…" Сон повторился дважды, — и женщина повеленное исполнила. На иконе Богоматерь изображена сидящей на троне с атрибутами царской власти: в одной руке у нее держава, в другой — скипетр. Чудо обретения этой иконы было воспринято, как воссияние идеи державности Царицы Небесной в лютое время крушения русской державы. Слухи о чудесной иконе стали распространяться, и в храм начал стекаться народ. В 1917 году икону носили в Москве по церквам и всюду, где она появлялась, собиралась толпа богомольцев. Когда священник (нашедший икону) хотел вставить ее в кивот и, не найдя соразмерного, решил подпилить ее снизу, ему во сне явилась Богоматерь и укорила: "Зачем подпилил ноги…" Для Шавильского храма была написана копия этой иконы.

О. Федоров настоятельствовал недолго. Изломанный, зараженный католическим духом, он был преисполнен сознания своей настоятельской непогрешимости и стал проявлять ту меру безапелляционности всех своих постановлений, которая вызывала скандалы. Он не допустил ко Кресту церковного старосту Дубасову за то, что она вышла из храма без его благословения; не допустил одного из членов причта до причастия, потому что тот, будто бы перед причастием, подавая теплоту, сказал: "А огурчики-то у меня уродились хорошие…" Я услыхал про скандалы, увидал, что о. Федоров приход не созидает, а разоряет, и заменил его о. Георгием Шумкиным, добрым, кротким, молитвенным священником.

При о. Шумкине храм благоустроился. Поступили пожертвования иконами, церковными вещами… соорудили новый иконостас; икону Державной Божией Матери вставили в массивный кивот и устроили для нее особое возвышение. Храм приукрасился. Богомольцы стали приезжать из Медона, Кламара и Парижа.

Старостами были: сначала Дубасова, потом Добрынина, после нее генерал Кандырин, весьма неудачный ктитор, оставивший о своем заведовании храмом неприятное воспоминание…

О.Шумкин активной творческой работы вести не мог. Приход материально беднел, не вносил в кассу Епархиального управления своей доли дохода и постепенно хирел. Увидев это, я перевел о. Шумкина в Гренобль, а в Шавиль назначил о. Максименко, диакона Шавильской церкви, которого по ходатайству некоторых шавильских прихожан я рукоположил в священники.

О.Максименко, бывший небольшой чиновник по переселенчеству в Сибири, вольнослушатель Богословского Института — батюшка простой, добрый по натуре, настойчивый, предприимчивый. Сначала все прихожане были за него, а потом начались протесты. Группа шавильцев, почитающая себя "духовной аристократией", стала жаловаться, что о. настоятель не отвечает ее тонким "богословским запросам". Между тем о. Максименко твердо шел своей дорогой и решил построить свой храм. Он открыл сбор пожертвований "на кирпичики", так наименовались квитанционные книжки, по которым прихожане собирали лепты на построение храма. Пожертвования поступали по мелочам, а в результате вскоре же удалось купить 300 кв. метров земли. Решено было строить церковь "миром", т. е. обойтись без помощи наемных рабочих, а трудиться самим по мере сил и досуга. И вот стали общими усилиями копать, подвозить материал, строить… Женщины готовили и привозили обед строителям. О.Максименко работал впереди всей артели, а за ним уже все остальные. Постройка быстро подвигалась вперед… И вдруг — разлад… из-за крыши. Одни стоят за купол, потому что этого требует эстетика; другие — за обыкновенную двускатную крышу, потому что это дешевле и не требует 4 столбов, которые, поддерживая купол, затеснят всю площадь. Подрядчик Чернобровкин стоял за купол, о. Максименко — за крышу. Обратились к архитекторам. Они приводили эстетические доводы и поддерживали Чернобровкина. Я старался их убедить, что реальные наши возможности вынуждают нас благоразумно предпочесть скромную двускатную крышу. Конфликт продолжался. Чернобровкин ожесточился и потребовал увоза своего материала с постройки, а также возмещения каких-то убытков. Прений и ссор было много. Я ездил умиротворять противников. Один раз пришлось разбираться в подробностях распри, сидя в недостроенном храме на ящике среди наваленных досок, кирпичей и каких-то ведер, а на тяжущихся и на меня сеял мелкий, частый дождик: из-за ссоры все еще не было ни купола, ни крыши… В конце концов все уладилось, благоразумие возобладало, и церковь выстроили с двускатной крышей.

О.Максименко терпеливо вынес все эти бури, но далось это нелегко. Освящение храма было торжественное. Народ плакал, когда я в моем "слове" говорил о том, как трогательно шавильцы созидали свою церковь. О.И.Максименке в воздаяние его пастырских трудов, особенно за построение храма, я дал камилавку [174].

Летом 1936 года в Шавиле возник новый конфликт. Там организовалась группа "Трудового Христианского Движения", возглавляемая двумя лицами, принявшими швейцарское подданство, — Ладыженским и князем Куракиным. Когда министерство Блюма реализовало свою программу рабочего законодательства, некоторые шавильцы не по политическим взглядам, а просто по экономическим соображениям записались в СЖТ. Группа "Трудового Христианского Движения" постановила записавшихся в СЖТ из своей среды исключить, о. Максименко заступился за членов СЖТ: они хотели облегчить свое материальное положение, это компромисс из-за куска хлеба, не "швейцарцам" их обличать, переменившим подданство ради свободы передвижения, т. е. ради удобства ездить по Европе без хлопот о визах… Ко мне полетели жалобы на о. Максименку. Я дознался, в чем дело, и разъяснил жалобщикам, что они, переменив подданство, сами пошли на компромисс с жестокой жизнью; в подобных случаях от обличения приходится воздерживаться.