14. АРХИЕПИСКОП ХОЛМСКИЙ (1912–1914)
14. АРХИЕПИСКОП ХОЛМСКИЙ (1912–1914)
В Холм я вернулся в середине июня (1912 г.). Население встретило меня в единодушном радостном подъеме, со слезами благодарности, в ликовании о нашей холмской национальной свободе… Моя спаянность с народом, которую осуществление общих чаяний лишь укрепило, обнаруживалась в тех искренних изъявлениях народной любви и доверия ко мне, которые отныне я постоянно чувствовал. Это были самые счастливые годы моей жизни…
Решено было поблагодарить меня за думские труды, — и по всей Холмщине была объявлена подписка на подношение мне дара. Мне поднесли драгоценнейшую панагию, древней патриаршей формы, сделанную по рисунку Великого Князя Петра Николаевича; она была изделием знаменитой фирмы Оловянишникова (в Москве), славившейся воспроизведением, по старинным археологическим образцам, церковной утвари и прочих предметов церковного обихода: специальный художник-археолог (Басков) руководил работами в мастерских Оловянишникова.
С своей стороны мне хотелось чем-нибудь ознаменовать начало новой жизни Холмщины, — и я решил строить в Холме храм во имя Владимирской иконы Божией Матери (в день ее прославления наш законопроект получил Высочайшее утверждение). Наиболее подходящим местом мне казалось предместье Холма — Облонье: там когда-то была православная церковь, униаты ее разрушили; остался один крест, к которому ежегодно с крестным ходом направлялись богомольцы. На объявленную мной подписку Холмщина отозвалась единодушно, и уже осенью состоялась закладка, а через год храм был готов [42].
В ту осень Холмский праздник (8 сентября) мы отпраздновали как всенародный праздник новой Холмщины — так он был воспринят населением. Народу прибыло тысячи, воодушевление царило необычайное. Католики старались успеху помешать — пустили в ход листовки, предупреждая о холере, которая якобы свирепствует в Холме, о карантине, о том, что в город не пускают, и проч. Эти происки ни к чему не привели, праздник мы отпраздновали светло и радостно.
Начались выборы в IV Государственную думу. Не было и речи о каком-либо кандидате, кроме меня. Тут единодушие было полное. Препятствие явилось со стороны. Неожиданно пришла телеграмма Саблера — извещение о предстоящем его приезде в Холм. Я находился в это время в Яблочинском монастыре. Саблеру дали знать, что я под Брестом, он изменил маршрут и прибыл ко мне в монастырь. В соседнем посаде предстояло освящение церкви, и я пригласил Саблера на торжество. Он охотно согласился.
Помню, мы выехали ранним утром, в ясный осенний день, на резвых монастырских лошадках. Дорогой Саблер заговорил о выборах: они идут успешно, по всем губерниям проходит много священников, этим надо воспользоваться, хорошо бы в Думе организовать особую фракцию духовенства… Тут он обратился ко мне с неожиданным предложением:
— Вы столько лет в Думе, вы знакомы с политической работой… вот если бы вы взяли на себя задачу организовать такую группу, чтобы духовенство в Думе не шло вразброд. У вас будет 50–60 голосов. Это — сила! В пленуме с нею можно решать почти все вопросы…
— Внешне это кажется правильным, — ответил я, — а внутренне — ошибка и страшный вред для Церкви.
Саблер моему ответу крайне удивился, и я, дабы рассеять его недоумение, изложил ему мой основной взгляд на роль духовенства и Церкви в жизни русского народа: Россия не знает клерикализма, и такое явление, как партия "национального католического центра", которая возникла на Западе, было бы нашему народу чуждо; наше смиренное сельское духовенство находится в тесной органической, бытовой связи с народом; спаянное с ним единством мысли, чувствований и страданий, оно не может идти в Думу, разрывая эту глубокую жизненную связь; изолируя духовенство от народа, мы сделаем его одиозным, "попы налезли в Думу", "попы преследуют интересы своих карманов…" — вот как воспримет народ возникновение в Думе фракции духовенства.
— Вы так думаете? — спросил Саблер.
— Да, думаю и, простите, отказываюсь содействовать вашему плану. Духовенство во всех партиях должно работать по совести. Важнее, чтобы оно было вкраплено во все политические партии и в них уже защищало церковные взгляды. Влияние его будет шире и моральный авторитет устойчивей.
Саблер начал горячо спорить, но наш спор ни к чему не привел. Через день он уехал.
Вскоре после Холмского праздника я получил конфиденциальное письмо от архиепископа Сергия Финляндского. Он сообщал мне, что Синод обсуждал мою кандидатуру в IV Думу и решил мне предложить — ввиду моей шестилетней оторванности от епархии — кандидатуры моей на новых выборах не выставлять, а заняться епархиальными делами. Я сразу понял в чем дело… но встретил это известие со вздохом облегчения. Остаться в Холмщине мне хотелось. Начало строительства нашей новой жизни возлагало на меня ответственность, которую я мог взять на себя в полной мере, лишь проживая в епархии. Однако сообщение о постановлении Синода остается характерным фактом для того времени…
Начались выборы. Избиратели единогласно кладут записки за меня — и я вновь избран в депутаты. Я отказываюсь. Всеобщее недоумение… Тогда я счел нужным сказать о запрещении Синода. Избиратели были возмущены: "Мы другого не хотим", "Мы другого не выберем", — и в Синод полетела телеграмма. Через два дня — вторая. В ответ — молчание… Долго убеждал я возмущенных моих сторонников, предлагая в кандидаты протоиерея и магистра богословия Будиловича [43], отличного оратора, немного либерального по взглядам, но в основных пунктах все же моего единомышленника. В конце концов его и выбрали (прошел он не единогласно).
Я остался в Холме. Началась лихорадочная деятельность по организации новых губернских учреждений. Наметились кандидатуры в холмские губернаторы. Их было две: люблинский губернатор Евгений Васильевич Менкин и седлецкий губернатор Александр Николаевич Волжин [44].
Е.В.Менкин, приятный, образованный, умный человек, тонкий юрист, не раз помогал мне в трудных юридических вопросах. По натуре несколько ленивый, по внешности толстяк, он имел склонность к ублажению своей персоны: любил вкусно и много покушать, и его гурманство было известно даже за пределами его губернии — в Варшаве, где научились готовить котлеты? la Menkine. Мне запомнился его редкий аппетит, когда он как-то раз летом в женском монастыре, куда мы с ним приехали, вмиг опорожнил огромный жбан простокваши. Я только руками развел…
А.Н.Волжин, женатый на Долгоруковой, большой помещик, человек недалекий, разыгрывал вельможу, стараясь выдержать стиль древнерусского воеводы. У себя в усадьбе он носил вычурные кафтаны, сафьяновые сапоги… и, по-видимому, хотел производить впечатление боярина в своей вотчине.
Наша губерния стала модной, пост холмского губернатора считался "на виду", и кандидатура Волжина, имевшего большие связи в Петербурге, взяла верх.
С новым губернатором очень скоро начались трения.
Прежде чем пришло официальное назначение, Волжину было поручено заняться постройкой зданий губернаторского дома, губернского управления, губернской управы и проч. Я пользовался еще в то время в Холме неоспоримым авторитетом, и Волжин приехал посовещаться со мной о том, где в Холме строить губернские учреждения. Намечено было два места: одно — неподалеку от собора, на скате холма к равнине; другое — на противоположном конце города, рядом с казармами, в неприглядной, болотистой низине. Я стоял за первое. Волжин — за второе. На стороне он не скрывал и мотивов своего выбора: "Возле собора — влияние архиерея, попов, а тут мы — в отдалении, тут новую жизнь мы и начнем". Он волновался и высказывал опасения, что я не сдам позиции и поеду в Петербург жаловаться. Это первое столкновение обнаружило уклон нового губернатора к соперничеству со мной.
Наконец состоялось официальное его назначение. Впредь до переезда в новый губернаторский дом Волжин поселился в мещанском домике, разукрасив комнаты в русском стиле всевозможными блюдами, вышивками… завел большую книгу для посетителей с заголовком "Первый Холмский Губернатор".
Скоро я понял, что мне будет с ним трудно. Он не понимал значения главного административного лица в губернии, от которого Холмщина ждет труда и забот о ее интересах, и своим поведением, нравом и привычками лишь компрометировал власть, которой был облечен. Выезжая из Холма в уездные города, предавался иногда кутежам с ватагой чиновников; а когда ему случалось со своими спутниками заезжать в женские монастыри, это кончалось тем, что ко мне поступали потом жалобы от игумений, что посетители недостойно держали себя в обители. Любил Волжин кутить и в Седлеце с нарвскими гусарами.
Его соперничество со мною принимало иногда нелепые формы. Так, например, он не мог примириться с тем, что я (когда не участвую в богослужении) стою в соборе среди народа на особом месте: на возвышении, справа, у переднего столба. Этот обычай отводить архиерею в храме особое место — древний. Его смысл в том, чтобы епископ видел все, что в храме делается, и сам был примером для народа, как себя во время службы держать, как и когда класть поклоны, креститься. Волжин выразил желание тоже стоять на возвышении: "Надо, чтобы и губернатора все видели. Я вынужден в камергерском мундире через тулупы пробиваться; мне необходимо возвышение — и чтобы впереди вас. Вы ничего не имеете против?" — "Что ж, делайте, если хотите", — ответил я. "В таком случае я дам распоряжение губернскому архитектору". И вот воздвигли сооружение: помост, перегородки вроде частокола… — с кадилом духовенству и не пройти. Я указал инженеру на это неудобство. Волжин рассердился, но сооружение приказал разобрать; проезжая как-то раз мимо пожарного депо, я увидал, что оно там валяется на дворе. Этим дело не кончилось. Волжин все же написал об этом в Петербург. Потом Государственный секретарь Крыжановский меня спросил: "Что это у вас за трения с губернатором?" — "О каких трениях вы говорите?" — "Да из-за "горнего места"… [45] — "Не из-за "горнего", а "губернаторского", — поправил я Крыжановского. Узнав в чем дело, он рассмеялся.
Как-то раз Волжин, во время богослужения в наш храмовой праздник, вошел в алтарь; увидав, что я сижу, он уселся тоже. Архиепископ Антоний Волынский, находившийся в алтаре, сделал ему замечание: "Светским лицам в алтаре нельзя сидеть".
Недоволен был Волжин и недостаточной почтительностью к нему духовенства в губернии. "Они у вас распущены — дисциплины нет… дисциплины нет… Вы слишком добры", — жаловался он, когда кто-то на станции ему поклонился без особой почтительности. "Я не могу циркуляры об этом писать", — заметил я.
Волжин был полной противоположностью того управителя губернии, который, согласно монархической идеологии, должен был олицетворять в представлении народа "посланца Царя". Холмский народ воспринял административную реформу почти религиозно, готов был признать в губернаторе царского делегата — и какое разочарование для всех! А мне было за него перед народом стыдно…
К 8 сентября (1913 г.) к Холмскому нашему празднику приурочили официальное открытие Холмской губернии. Я пригласил митрополита Флавиана и несколько епископов; Волжин послал приглашение Министру Внутренних дел Маклакову и некоторым варшавским сановникам. В день торжества был обед, и с Волжиным вновь возникло осложнение из-за места. Ключарь мне доложил, что губернатор требует, чтобы его посадили ближе к Министру или митрополиту, а главное — выше меня.
Справили мы торжество, проводили гостей, пьем вечером чай в подрясниках, и вдруг — телеграмма… Извещение о смерти Экзарха Грузии Иннокентия… Митрополит Флавиан посмотрел на меня и говорит: "Не придется ли вам ехать на Кавказ?.." Я ответил, что слишком молод для этого высокого положения. Впоследствии я узнал, что, действительно, был одним из кандидатов на пост Экзарха Грузии, но Кавказский наместник граф Воронцов-Дашков, давший обо мне в общем благоприятный отзыв, счел меня для Кавказа все же неприемлемым, слишком националистически настроенным архиереем. Вскоре я получил другое предложение от бывшего тогда в Синоде архиепископа Волынского Антония — занять освободившуюся кафедру в Воронеже. Епархия эта была большая, почетная, связанная со славными именами св. Митрофана и Тихона Задонского — однако по собственному желанию оставить Холмщину я не мог, особенно в этот важный период ее новой жизни, и потому отказался.
Осень 1913 года я посвятил развитию холмской просветительной жизни. Мы устроили при Холмском Братстве свою типографию и стали издавать еженедельник "Холмская Русь"; основали культурно-просветительное общество учителей, сельскохозяйственное общество и общество взаимного кредита. Во всех этих начинаниях я принимал самое живое участие: выписывал породистый скот, сельскохозяйственные орудия… Губернатор в работе мало участвовал и ограничивался официальным представительством в тех случаях, когда это требовалось.
Весной 1914 года на Пасхальной неделе (с четверга на пятницу) среди ночи меня разбудил набат… Мои слуги, не желая меня тревожить, сказали мне, что пожар где-то далеко. Но правда сейчас же выяснилась: ко мне прискакал губернатор и сообщил, что горит духовная семинария [46]. Я бросился на пожар. Половина здания сгорела, сильно пострадала церковь. Лишь к утру удалось пожарным справиться с огнем. Я протелеграфировал в Синод о несчастии.
Весной, как обычно, я отправился в поездку по епархии. На обратном пути мне подвернулась какая-то газета. Начинаю читать — и глазам не верю: ошеломляющее известие… Святейший Синод постановил перевести архиепископа Антония Волынского в Харьков, меня — на место архиепископа Антония на Волынь, а викария Московской епархии Анастасия епископа Серпуховского — на мое место, в Холмскую епархию…
Как я уезжал из Холмщины, как расставался с дорогой моему сердцу паствой, какие проводы мне приуготовила наша взаимная любовь, — рассказывать не буду. Все это запечатлено подробно в статье "Холмского календаря" за 1915 год. Тут вкратце я ее и привожу.
"…С первым же получением известия о перемещении Владыки Евлогия на Волынь началась спешная работа по выработке и исполнению программ и предложений о его чествовании. Со своей стороны и Архипастырь немало уделял внимания оставляемой им пастве. Двери архиерейского дома, что называется, не затворялись. Шли к Владыке с поздравлениями, пожеланиями, последними просьбами, выражениями скорби; Владыка всех принимал, выслушивал, поддерживал, утешал, наставлял. Не оставил он и личным посещением, на прощание, учебных заведений и некоторых общественных организаций г. Холма, а также и Люблинской паствы… Одновременно стали прибывать депутации от разных общественных учреждений и объединений Холмщины. Прощальные приветствия, адреса с выражением горячей благодарности, подношения… Множество икон, драгоценная панагия от архиепископа Михаила Гродненского и Преосвященного Владимира; архиерейский жезл, Ростовского стиля, от Холмской паствы; посох от чиновников Казенной Палаты и Казначейства; Священные книги Ветхого Завета ("Тора") от еврейского населения г. Холма; художественные рукоделия от учениц правительственной женской гимназии и проч.
…26 мая Владыка Евлогий молитвенно прощался со всею Холмскою паствою. В этот день сказалась вся сила любви Архипастыря к своим чадам и пасомых к своему Отцу, Архипастырю и вождю. В этот день Высокопреосвященный Владыка Евлогий служил в кафедральном соборе последнюю Литургию в сослужении многочисленного местного и приезжего духовенства. Собор был переполнен народом. Среди молящихся находились высшие губернские чины во главе с Холмским губернатором А.Н.Волжиным, много почитателей Владыки и крестьян из отдаленных уголков Холмщины и Подляшья. После Литургии Высокопреосвященный Владыка Евлогий обратился к молящимся с прощальной речью. С первых же слов голос его дрогнул, и в нем послышались слезы. С каждым словом Владыки все сильнее и сильнее сжимались сердца присутствующих от глубокой скорби. Заблестели глаза, наполненные слезами, послышались рыдания… Плакали женщины, плакали дети, всхлипывали интеллигенты, утирали слезы стоявшие в храме священники и обливались слезами загорелые лица крестьян. Рыдания народа разрывали Архипастырское сердце, и он говорил задыхаясь, еле владея собой. Прощальные слова Архипастыря трудно передать на бумаге — их нужно было слышать или, вернее, переживать. Прося прощения себе у Заступницы Холмского края за невольные ошибки и грехи, Владыка трогательно прощался с дорогим его сердцу Холмским собором, Холмскими монастырями, духовенством, интеллигентными работниками и, наконец, с дорогим его сердцу Холмским народом. Всем он сказал несколько горячих слов утешения, благодарности, наставления, всех прося не забывать дорогого для него дела и работать на спасение Холмщины. Произнося последние слова своей речи, Владыка снял митру и сделал земной поклон дорогой, родной ему Холмщине, в лице предстоящего в соборе народа. Собор огласился такими рыданиями, что, казалось, стены не выдержат народной скорби… Лишь сухое, черствое сердце злейших врагов Холмщины могло бы остаться холодным в эти священные минуты, когда обнаружилась глубокая, неподдельная любовь всей Холмщины к своему дорогому, незабвенному Печальнику и Отцу! И больно и радостно было видеть проявление столь беспредельной народной любви…
После прощальной речи Владыки ему прочитаны были адреса с поднесением икон: от Холмского кафедрального собора, от Яблочинского монастыря, от Холмской Консистории и от всей Холмской паствы (с поднесением жезла). После этого был отслужен молебен Божией Матери. По окончании богослужения Владыка долгое время благословлял всех присутствующих в храме прощальным благословением.
В 4 часа состоялся по подписке многолюдный (более 400 человек) обед в честь Владыки в обширном манеже Московского полка, украшенном зеленью и флагами… Обед прошел очень оживленно со многими тостами, речами и приветствиями от почитателей Владыки, не имевших возможности лично присутствовать на прощальном торжестве.
28 мая Владыка прощался с Холмским Братством, с Епархиальным Училищным Советом и Миссионерским Советом. Все собрались в зале Холмского Братства. В 12 часов прибыл Владыка и наступила трогательная минута прощания. Председатель Совета Братства, священник Иоанн Речкин, приветствовал Владыку от имени Братства следующим адресом:
Ваше Высокопреосвященство,
Высокопреосвященнейший Владыка!
Скорбные, тяжелые минуты переживает Холмское Православное Свято-Богородицкое Братство при расставании с Вами, дорогой наш Архипастырь и Главный Попечитель Братства… Очевидным произволением Промысла Божия о Холмщине было прибытие Вашего Высокопреосвященства в этот край 16 с половиной лет тому назад. Господу известно было, какие бедствия предстояло перенести этому забытому уголку Русской земли недолго спустя после Вашего прибытия, и поэтому Он в лице Вашем приготовил великого и усердного печальника о Холмщине в самые трудные минуты ее жизни.
Вскоре после прибытия в Холмщину Вы, Высокопреосвященнейший Владыка, приняли участие в работе Холмского Братства, сначала в качестве члена его Совета, а затем в качестве Председателя Совета… Когда здесь, после объявления свобод, настала смута, когда полонизм и католицизм, гордо подняв голову, готовились раз навсегда покончить с Холмщиной, Вы смело и открыто выступили на борьбу и, как скала, задержали высоко поднявшуюся латино-польскую волну, в которой могла погибнуть вся православно-русская народная местная жизнь… Как Архипастырь Холмской церкви, Вы явились вождем православного русского населения Холмской земли, Вы многократно исходили и объехали эту землю вдоль и поперек, поддерживая в народе упавший дух, возбуждая надежду на лучшее будущее. Ваши вдохновенные, полные любви и решимости постоять за православно-русское дело речи, произносимые на полях, в деревнях и городах Холмщины, обратили к Вам взоры всех местных русских людей. Поэтому, когда находившееся под Вашим покровительством Холмское Братство обратилось к местному населению с предложением подать прошение Государю Императору о даровании Холмщине права иметь своего представителя в Государственной Думе, — в три с лишним недели было собрано более 50000 подписей для такого прошения. А затем, когда благодаря Вашим стараниям просимое право было дано, местное население единодушно решило вручить Вам свою судьбу, защиту в Государственной Думе своих интересов… Много, слишком много пришлось Вам перенести огорчений и скорбей, прежде чем Холмщина услышала благую весть, что порваны узы, связывавшие ее с Польшей. Честь Вам, Владыка, за великое дело выделения Холмщины и вечная будет благодарность от ее русского населения!
…Вместе с защитой интересов Холмщины в Государственной Думе Вы, Высокопреосвященнейший Владыка, сами лично и через посредство Холмского Братства всемерно старались оживить местную религиозно-национальную жизнь. Для укрепления православной веры Вы заботились о благолепии церковного богослужения, об украшении и построении новых храмов (их было построено при Вас свыше 50), об учреждении в Холмщине Миссионерского Совета, специальной целью которого является забота о процветании православной веры в Холмщине… Немало внимания и забот Вы, Владыка, прилагали к объединению, оживлению и расширению общественной деятельности церковных братств, этих наиболее доступных и понятных простому народу организаций… По Вашим указаниям переработан, согласно новым требованиям жизни, устав приходских братств. Под Вашим непосредственным руководством происходили в Холме ежегодные съезды их представителей… Заботы о народном просвещении составляли одну из существенных сторон Вашей деятельности. Благодаря Вашим трудам Холмское Братство имело возможность устроить в селах братские библиотеки, школы, учредить стипендии для бедных детей при школах. Вашими стараниями созданы братские периодические издания в Холме, создана собственная братская типография… Благодаря Вашим стараниям Холмское Братство имело возможность пробуждать в народе интерес к своей родной старине через раскопки, сохранение памятников древности и разработку местной старины в учрежденной недавно особой архивной комиссии. — Не оставлены Вами, Высокопреосвященнейший Владыка, без внимания и материальные, экономические интересы населения Холмщины… Только благодаря Вашей поддержке и заботливости создались у нас: Русское сельскохозяйственное Общество Холмщины и Подляшья, Холмское сельскохозяйственное Общество Взаимного Кредита и Фирмо-командитное Товарищество… организовался ряд потребительских обществ, кредитных, ссудо-сберегательных товариществ, а также мелких сельскохозяйственных товариществ. Словом, все стороны и нужды местной народной жизни находили в лице Вашего Высокопреосвященства поддержку и защиту… — За всю любовь Вашу к Холмщине, за труды и заботы о благе ее населения Холмское Братство выражает Вам, дорогой Владыка, самую искреннюю сыновнюю благодарность, земно вам кланяется и едиными усты и единым сердцем со всем Холмским народом всегда будет горячо молиться Господу о даровании Вам здоровья и спасения, благопоспешения во всех трудах Ваших и многих лет. На молитвенную память о Холмском Братстве благоволите, дорогой Владыка, принять сию святую икону Небесной Покровительницы Холмского Края.
…Со слезами на глазах благодарил Владыка за горячую любовь к нему русского общества и народа и в глубоком волнении сказал: "Если бы я мог открыть вам свое сердце, вы увидели бы, какою горечью наполнено оно. Но я не только не могу этого сделать, но не могу даже говорить. Я думаю только о Холмщине — кому поручить ее? Ей… — сказал Владыка, указывая на икону Холмской Божией Матери, — Царице Небесной, я вручаю судьбу любимой Холмщины, Ей, нашей Помощнице и Заступнице, я буду молиться за Холмщину и на святой Почаевской горе. А теперь отпустите меня с миром. Пойдем и вознесем в соборе перед нашей святыней горячие молитвы. Низкий поклон всем организациям, всем учреждениям, всем людям…" Затем Владыка и все присутствующие отправились в собор, где был отслужен перед иконой Божией Матери напутственный молебен.
…В 3 часа 30 минут Владыка выехал на вокзал, провожаемый торжественным прощальным звоном Холмских соборных колоколов… На вокзале к приезду Владыки собралась многочисленная публика, состоящая преимущественно из местной интеллигенции и учащихся. Были также и крестьяне из ближайших деревень. Владыка был встречен у входа служащими вокзала, которые поднесли икону Холмской Божией Матери. Затем Владыка направился в убранный тропическими растениями и цветами зал первого класса, где ожидали его представители разных учреждений города Холма во главе с губернатором, начальник 17-й пехотной дивизии, духовенство, дамы. Здесь от 66-го пехотного Бутырского полка командиром его, в присутствии гг. офицеров, была поднесена икона Спасителя древнего письма… Войдя в вагон, убранный цветами, Владыка некоторое время оставался на площадке, глядя на стоящих перед вагоном людей. "Как много собралось провожать меня, — с грустью сказал Владыка, — как мне все это дорого и как я всем благодарен за внимание. Сегодняшний день навсегда запечатлеется в моем сердце…" В это время раздались раскаты грома — и хлынул сильный ливень… Но холмичи не дрогнули, многие и без зонтиков остались на месте… Подошел поезд, и салон-вагон Владыки подали в его состав. Раздался второй… третий звонок. Владыка, окинув всех прощальным взором, преподал последнее Архипастырское благословение. Все молча склонили головы, а затем дружно запели: "Ис полла эти деспота" и прокричали громогласное "ура". Под звуки военного оркестра, игравшего "Коль славен", народного "ура" и многолетия Архипастырю поезд плавно отошел от станции и вскоре скрылся совсем…"
С дороги я послал Холмщине следующий прощальный привет:
"К вам, дорогие мои холмичи, к тебе, моя родная, незабвенная Холмщина, обращается еще раз мое сердце с прощальным приветом, когда я только что переступил границу твою и вступил в пределы благословенной Волынской земли. Бесконечно тяжелы были для меня последние дни разлуки с тобою, моя возлюбленная паства, острою болью терзалось сердце мое; но каким великим утешением для наболевшей души моей было видеть и чувствовать тот горячий порыв любви твоей, который неудержимой бурною волной прорвался наружу и принял такие трогательные, умилительные выражения, который объединил все слои населения в одном настроении… Никогда мне не забыть этой любви твоей; земно кланяюсь вам, мои добрые холмичи, горячо-горячо благодарю вас и прошу простить мне все вольные и невольные прегрешения мои, в частности прошу прощения, что за скоростью отъезда из Холма, по не зависящим от меня обстоятельствам, я не успел заехать ко многим моим друзьям, чтобы лично проститься с ними. Не забывайте меня, дорогие братья и сестры, в молитвах ваших вообще и особенно, когда собираетесь в наш соборный храм Пречистой и становитесь перед Ее чудотворным ликом; я же непрестанно буду творить молитвенное памятование о многоскорбной и многострадальной Холмщине пред святынями Волынскими и особенно пред Чудотворным Почаевским Образом Богоматери. Буду счастлив видеть вас благочестивыми паломниками в этом святом месте, уже давно привлекающем к себе сердца доброго нашего Холмского народа. Да хранит же всех вас, и пастырей и пасомых Холмской церкви, Царица Небесная — Ее благодатному Покрову вверяю жизнь вашу и под этим покровом да живет и крепнет в святой вере православной, в истинном благочестии и в полном благоденствии древняя Холмская Русь".