Глава 12. "Я лично противостал ему…"

Глава 12. "Я лично противостал ему…"

Христиане Сирийской Антиохии, все, кто смог, собрались в атриуме — большом открытом дворе — богатого дома на улице Сингон, хозяин которого содержал церковь. Не обращая внимания на зловоние, распространяющееся по городу к концу жаркого дня, обливаясь потом, иудеи и язычники сидели плечом к плечу — богатые и бедные, свободные и рабы. В этот летний вечер 48 года по Р.Х. всех собравшихся будоражила одна мысль: Павел и Варнава вернулись!

Как и все путешественники античного мира, апостолы не сообщили заранее о своем прибытии. На плоскодонной лодке они поднялись вверх по Оронту прямо в Антиохию, где сразу же присоединились к всеобщему собранию верующих. Их импровизированный отчет затянулся далеко за полночь — сначала говорил один, потом другой, прерываясь только для того, чтобы произнести молитву или присоединиться к гимну. Они рассказали обо всем — начиная с прибытия на Кипр и кончая возвращением из Писидийской Антиохии в Пергию, где некоторое время они проповедовали Слово Божие. Оттуда до гавани Атталии было уже рукой подать. Возможно, направляясь морем в Сирию, они потерпели кораблекрушение, так как это плавание из Атталии в Антиохию заняло больше времени, чем какое-либо другое путешествие, совершенное Павлом до упомянутых в Послании к Коринфянам трех кораблекрушений.

Апостолы прошли пешком более полутора тысяч километров, потратив 60 суток чистого времени только на передвижение по суше. Раны Павла были очевидным доказательством испытаний и жестокостей, которые пришлось перенести апостолам. Павел вернулся в Сирию еще более кривоногим и израненным, чем раньше. Главной темой повествования были, однако, не испытания и приключения апостолов, а то, "что сотворил Бог с ними". И прежде всего они подчеркивали, что "Он отверз дверь веры язычникам". Доказано было, что Сирийская Антиохия — не исключение: Христос, без сомнения, принес Себя в жертву ради всех людей.

Затем Павел и Варнава вернулись к выполнению своей роли учителей и проповедников, направляющих духовную жизнь антиохийской церкви. Павел хотел было идти проповедовать еще дальше — в провинцию Азию и Вифинию, может быть, даже в Македонию и Мезию, но решил подождать, чтобы восстановить силы физические и укрепить силы духовные. Но ждать ему пришлось дольше, чем он предполагал.

В Антиохию прибыл Петр. Через несколько недель за ним из Иерусалима приехали иудеи, которые, веруя в Христа, оставались верными и Моисееву закону. Возникло противоречие, которое разделило на время антиохийскую церковь и привело Павла к столкновению с Петром: этот эпизод имеет непреходящее значение для последующей истории развития христианства. Как и во многих других случаях, ставших поворотными точками истории, повод для возникшего спора может показаться не таким уж значительным: как связаны между собой приглашение к обеду и легкая хирургическая операция на коже мужчины? Вопрос этот, однако, очень глубок, и его можно задать по-другому. Во-первых, должно ли христианство оставаться всего лишь разновидностью иудаизма? И во-вторых, приобретает ли человек всепрощение и спасение только верою в Иисуса Христа или такое прощение грехов недостаточно и не является окончательным до тех пор, пока верующий не проживет всю свою жизнь, подчиняясь всегда и во всем неким особым правилам?

Когда Петр прибыл в Антиохию — единственное в мире место, где христиане из язычников были во всех отношениях равны христианам иудейского происхождения, всем было интересно узнать, как он отнесется к этому обстоятельству. Смелые, мужественные речи и талант проповедника сделали Петра центральной фигурой всего раннего христианства; его готовность к совместной с римлянином Корнилием трапезе, шокировавшая иудеев, открывала ему путь к сердцам язычников. Но в Иерусалиме, где учение Иисуса Христа проповедовалось почти исключительно для иудеев, Петр продолжал подчиняться иудейскому закону, запрещавшему есть вместе с "неверными". Если в смешанной общине Антиохии Петр не станет есть со всеми, но будет обедать только с иудеями, он тем самым окажет сильнейшую поддержку всем, кто все еще верил в то, что язычник, становясь христианином, должен подчиниться Моисееву закону и вести себя как иудей. В таком случае окажется, новая вера остается для Петра просто некой либеральной сектой иудаизма.

Но Петр присоединился к Павлу и Варнаве и стал жить как язычник, компрометируя себя целиком и полностью в глазах иудеев-ортодоксов. Он не подчинялся более Моисеевым постам и табу, не отказывался есть за одним столом с обращенными язычниками во время общей трапезы, которую называли "агапе" — "трапеза любви". Вечером, после нее, совершалась другая, основная трапеза — "Вечеря Господня". Таким образом, Петр совершенно ясно показал, что его вера — та же, что вера Павла: язычник, ставший христианином не обязан жить, как иудей.

Но вот приехали христиане-фарисеи; они путешествовали под покровительством и с одобрения признанного главы Иерусалимской церкви Иакова, брата Господня. То, что происходило в Антиохии, потрясло их — ив особенности поведение Петра. Они увидели, что иудеи едят вместе с "язычниками и грешниками" (для фарисеев эти слова значили одно и то же), и язычники вели себя на равных с иудеями!

Они обнаружили, что верующие-язычники освобождены от обязательной для каждого иудея процедуры обрезания. Фарисеи сразу же приступили к действию: "Если вы не обрежетесь, как велит Моисеев закон", — говорили они обращенным, — "вы не сможете спастись". В те времена все понимали, что это значит: "Если после того, как вы уверовали в Иисуса, вы не подвергнулись этой хирургической операции, не соблюдаете обрядов иудейских и не делаете благих дел, которых требует Моисеев закон, вера ваша не поможет вам спастись — один Иисус не сможет помочь вам войти в Царство Божие". Истинный смысл подобных заявлений подразумевает нечто гораздо большее, чем "исправление нравов" в Антиохии, что просто было удобным предлогом. Павел видел, что убеждения христиан-фарисеев находятся в полном противоречии с той истиной, которую ему дано было познать по дороге в Дамаск. Впоследствии, в одном из своих посланий, он подробно изложит свою точку зрения — самомнение, чувство собственной правоты всегда и во всем является дерзостью, соперничеством с Богом и не дает проявляться милосердию.

Основным предметом спора стало традиционное представление иудеев об "осквернении". Защитники обрезания излагали свои взгляды с таким жаром и настойчивостью, что Петр перестал есть вместе с язычниками. Павел был возмущен. Конечно, у Петра были кое-какие основания для такого поведения — трапезы вместе с язычниками оскорбляли его друзей из Иерусалима и ставили под угрозу проповедь христианского учения среди иудеев. Но Павел знал, что на самом деле Петр не верит в то, что странники из Иерусалима правы; он подчинился их требованиям просто из страха перед их злыми языками, беспокоясь только о том, чтобы не нарушать мир и спокойствие внутри церкви, сохранить некое подобие единства, которого не было. Это было притворством. Если кто из апостолов и предпочитал обходные пути прямой дороге, то это был Петр, а не кривоногий Павел.

В своем большинстве верующие иудеи в Антиохии последовали примеру Петра и перестали есть с язычниками. Затем начал колебаться Варнава — Варнава, который стал на сторону Павла, когда они посетили апостолов в Иерусалиме во время голода, Варнава, бывший свидетелем того, как Бог обращает язычников в истинных христиан — ведь он был с Павлом в Галатии! Павел решил высказать все, что накопилось в его душе. Эту трещину, разломившую христианскую церковь, нельзя было залатать кое-как, для виду, потакая то одним, то другим. Спор шел не о мелочах — не о кусочке кожи и не о правилах совместной трапезы. Подвергался сомнению фундаментальный принцип, гласящий, что веры достаточно для спасения каждого.

Павел не мог говорить об этом с Петром при закрытых дверях. Вред был нанесен публично, и возместить его следовало публично — вера должна была одна — для всех, везде и всегда, и об этом должны услышать все. То же самое истинктивное мужество, толкнувшее Павла на риск, когда он обвинил волхва Елиму в присутствии его покровителя — проконсула Кипра, заставило его противостать любимому и уважаемому всеми апостолу Петру, ученику Иисуса, перед лицом всей церкви. Павел не боялся этого. Несмотря на то, что он сам считал себя "наименьшим из всех святых", бывшим гонителем веры, в апостольском призвании все равны, а Павел был апостолом.

Для выступления Павел выбрал такой момент, когда собрались все верующие. Выступив не как частное лицо, но как оратор, выражающий точку зрения многих присутствующих, Павел высказал свои замечания Петру прямо в лицо, и слова его были выражением самой сути проблемы, а не личного неудовольствия. "Если ты", — громко, во всеуслышание сказал Павел, — "будучи иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?"

В эту минуту церковь могла распасться на отдельные части и разрушить сама себя. Но человек, который рыдал, когда Господь, представший перед судом, обратил взор Свой на него, напоминая ученику, что исполнилось предсказание Его, и он уже трижды отрекся от Господа своего — этот человек не мог не признать справедливости слов Павла. Петр раскаялся. Позже, когда этот вопрос обсуждался в Иерусалиме, Петр всем своим авторитетом поддержал позицию Павла, и сторонники первостепенной важности веры в Иисуса, исключающей любые другие требования, победили. Петр никогда не обижался на Павла за эту критику.

Когда Петр вернулся в Иерусалим, до Антиохии донеслись плохие вести, подтверждавшие важность поднятого Павлом вопроса.

Фарисеи-христиане — может быть, те же самые, что пришли в Антиохию и вызвали диспут, но, скорее всего, какие-то другие, — через Киликию прошли в Галатию, где их хорошо приняли. Они научили галатов "обрезанию", и этот обычай широко распространился. Первая церковь, основанная Павлом, многообещающая и здоровая, переметнулась в другую веру. Бывшие язычники, уверовавшие в Иисуса и радовавшиеся новому рождению, превратили свою жизнь в ничтожные попытки следовать Моисееву закону.

Расспросив подробно всех, кто принес эти известия, Павел понял, что произошло в Галатии. Прежде всего ложные учителя подорвали авторитет Павла, подчеркивая, что он лично никогда не был учеником Иисуса. Павел, по их словам, был обыкновенным человеком, нахватавшимся изречений и мыслей Иисуса из вторых рук, и поэтому его позиция не заслуживает большего уважения, чем позиция любого другого человека. Проповедь его хороша, но не охватывает всей сути веры. И они пришли, чтобы восполнить упущенное Павлом — ввести обрезание и подчинение иудейскому закону. Галаты попались в ловушку. Когда Павел проповедовал среди галатов, их потрясла великая милость Божия, приносящая им полную, ничем не ограниченную свободу. Старая, греховная жизнь, наполненная страхом и недоверием, сменилась верою в единого Христа, живущего в них. Все, что им было нужно — это подражать жизни и поведению Христа, наполниться силой Его. Когда Павел ушел, некоторые вернулись к прежним заблуждениям; они раскаивались в этом, но им трудно было поверить, что для полного прощения грехов, очищения и исцеления достаточно лишь покаяться и верить — им казалось, что Бог навсегда оставил их, или требует, чтобы они заслужили Его милость каким-нибудь особым образом. Природный инстинкт заставлял их полагаться не только на Христа, но и на собственные усилия умилостивить Бога. Великая простота благой вести оказалась неодолимой для их умов, привыкших к тому, что любое благо нужно заслужить тяжкими трудами.

И теперь новые "апостолы", опровергающие Павла, учили, что он ошибался, а природный инстинкт галатов был прав. Обрезываясь и соблюдая закон, они "заслужат" спасение и, что немаловажно, иудеи станут считать их своими.

Плохие вести обескуражили Павла и Варнаву. В смущенных чувствах Павел бесцельно бродил по улицам Антиохии. Он был возмущен поведением ложных "братьев" и потрясен тем, как быстро галаты отступили от истинной веры. Это ранило и разочаровало его. Клевета и ложь по его адресу не могли причинить ему огорчения, он привык к ним — но падение галатов, падение новой церкви ужасало его.

Он испытывал непреодолимое желание помочь им, своим малым детям, муки рождения новых душ снова овладевали им. И, глубоко любя их, он решил возвратить их на путь истинный. Это было жизненно важно для него, жизненно важно для Христа. Ему невыносимо было думать, что крестные муки Иисуса рассматриваются собственными же учениками как что-то второстепенное. Он не мог согласиться с тем, что половинчатая, незавершенная, нездоровая вера в Иисуса может сделать человека христианином, даже если церковь, пополнившись такими людьми, станет более многочисленной. Тем более недоволен он был ложными учителями — которых и теперь, в двадцатом веке, более, чем достаточно, — использующими имя Христа, чтобы распространять свои собственные домыслы о Боге.

Все эти чувства и надежды Павла нашли свое выражение в Послании к Галатам.