НЕПОСТОЯНСТВО

НЕПОСТОЯНСТВО

Второе напоминание касается непостоянства нашей жизни. Когда мы молоды и по мере взросления, особенно в современной культуре, мы стараемся не думать о смерти или даже не замечать её. Наша культура навязывает нам идеи молодости, красоты и материализма, которыми управляют при помощи рекламы и современной экономики потребления. Эти идеи приводят нас к представлению о том, что серьёзная болезнь и старость, не говоря уже о смерти, — не являются частью нашего собственного будущего. Смерть изолирована и скрыта от глаз, упрощена или превращена в вызывающее адреналин развлечение, которое просто подкармливает всепожирающего демона потребления.

Все же факт остаётся фактом, что все мы прямо сейчас стоим перед духом смерти. Чагдуд Тулку советует понять, что все люди скоро умрут, независимо от того, насколько могущественными, известными или богатыми они могут быть. Все они умрут, и ни один не будет способен взять хоть что?нибудь из своей власти, своего состояния или своих достижений. Чуть больше чем через сто лет, начиная с этого момента, каждый живущий в настоящее время на планете умрёт. В нашем собственном персональном случае определённо наступит день — и для некоторых из нас он не так далёк, — когда мы вздохнём последний раз. После того как мы умрём, люди быстро нас забудут, и через короткий период времени никто даже не вспомнит о том, что мы когда?либо существовали. А когда?нибудь позже, не слишком долго для космического времени, даже наша Земля погибнет, и жизнь вообще прекратит здесь своё существование.

Но как мы можем знать об этом не только в уме — что имеет очень небольшое воздействие, — но и в самих наших костях? Тулку Ургьен предлагает рассмотреть следующую аналогию из работы Падмасамбхавы «Karling Shitro»:

«Вообразите, что вы стоите на выступе размером полдюйма на отвесном утёсе, уходящем в почти безграничную пропасть с ревущей рекой, бушующей внизу. Смотреть вниз вы не можете. Лишь пальцы ног могут опираться на выступ, а руки ухватились за две горстки травы размером с козью бородку. И вы висите на этих двух горстках травы, которые представляют собой продолжительность вашей жизни и жизненную силу. В то же время непостоянство, в виде двух крыс… сгрызает часть за частью траву, за которую вы цепляетесь. Как только трава будет съедена, вам не за что будет держаться. Есть только один способ уйти: броситься в почти безграничную пропасть и бушующую реку… Так что вы висите, пока крысы едят траву, стебель за стеблем. У вас нет вообще никакого шанса выжить. Это — наша текущая ситуация»{Ургьен Ринпоче. «Rainbow Painting». С. 138}.

Почему понимание смерти так важно? Поскольку это ведёт нас к исследованию собственной жизни и наших приоритетов. Когда мы не сознаём, что смертны, когда мы находимся под впечатлением, что в нашем распоряжении находится «все время в мире», мы чаще всего просто следуем нашей модели поведения, дрейфуя и ища вознаграждения, подтверждения и материального благосостояния, где только можем. Но когда смерть смотрит нам в лицо, тогда мы начинаем видеть то, что действительно важно в нашей жизни.

Какое воздействие может оказать на человека понимание реальности смерти? С разрешения читателя я хотел бы рассказать о личном опыте. Несколько лет назад в течение нескольких месяцев я постепенно стал чувствовать себя все хуже и хуже, пока, в конечном счёте, не оказался почти полностью выведенным из строя. Врач, которой я доверял много лет, сделала ряд анализов, а затем ещё один ряд ещё более сложных анализов. Когда результаты стали известны, она срочно вызвала меня и сказала, что совершенно уверена в том, что у меня обнаружена относительно редкая форма рака, быстро прогрессирующего и в основном неизлечимого. Она направила меня к лучшему онкологу в этой области, и после изучения результатов анализов и моих симптомов он подтвердил её предположение и сделал несколько дополнительных анализов, по которым можно было бы точно определить, сколько мне осталось жить. Когда я спросил его: «Есть ли у вас хоть какое?то сомнение, что у меня эта форма рака?» Он ответил: «Вообще никаких сомнений». Он добавил, что смерть — а она будет болезненной — вопрос нескольких месяцев. И закончил, сказав: «Мой единственный вопрос, вы составили своё завещание?»

Следующая неделя, в то время как обрабатывались анализы, была чрезвычайно сложным временем для меня, моей жены и детей. Мы провели время, задавая вопросы, которые каждый задаёт в подобной ситуации. Я думал о том, как я встречу свою смерть. Как моя жена и дети смогут жить без меня? Как семья сможет выжить только на доходы моей жены? Как дети будут жить без отца? И прежде всего я осознал, как много времени в своей жизни я провёл впустую. Я понял, что потратил слишком много времени, делая вещи, которые были отражением моих мыслей и мыслей других людей о том, как я должен действовать, но не были выражением того, кем я был на самом деле. Я — преподаватель колледжа, и я увидел, как расходовал свою энергию, пробуя соответствовать внешним академическим ожиданиям, вместо того, чтобы отдавать студентам самое лучшее от самого себя. Я потратил многие часы на чтение и письмо, но слишком мало времени на свою семью, на тех людей в этом мире, которые — как я понял — имели для меня самое большое значение. Во взаимоотношениях с коллегами и администраторами я действовал наверняка, а не предлагал собственные, иногда нетрадиционные идеи и перспективы. И хотя я следовал духовному пути, делал это слишком часто автоматически, не понимая существа вопроса, и действовал, как будто располагал всем временем в мире.

Я был человеком, который, конечно, думал о смерти в течение своей жизни, но я, по сути, не понимал, что это могло случиться и со мной. Когда я был поставлен перед фактом неизбежной смерти, я начал видеть свою жизнь с совершенно новой точки зрения. Я говорил себе снова и снова: «Если бы я только понимал, я прожил бы жизнь другим образом. Если бы я только мог пожить ещё, я стал бы делать многое по–другому. Я стал бы жить по большей части так, как свойственно мне самому, что действительно показало бы меня самого». В разговорах с другими о моей ситуации я понял, что те немногие, с кем я встретился и кто подобно мне стоял перед своей собственной неизбежной смертью, были на моей стороне, а те, кому смерть ещё не смотрела в лицо таким образом, понятия не имели, о чем я говорил. Они думали, что понимали меня, но они понятия не имели. Опыт, подобный этому, открывает глаза, и человек начинает смотреть на других, не имеющих этого непосредственного понимания смерти, как на живущих в придуманном мире.

Конец истории таков, что, когда пришли результаты последних анализов, тех, по которым собирались определить, лишь как долго я должен был ещё жить, то они оказались отрицательными. Врач сообщил, что у меня не было смертельной формы рака или, по крайней мере, он не смог его найти. Он не поверил и сказал, что ходил в лабораторию, чтобы лично посмотреть в микроскоп. Моя реакция на эту новость была очень интересной. Конечно, моя семья и я, с одной стороны, почувствовали по крайней мере облегчение. Но ужас, который мы испытали, невозможно было уничтожить. Я обнаружил, что не могу наслаждаться жизнью, как прежде, наивно удовлетворяясь вещами, как обычно. Я теперь походил на заключённого, приговорённого к смертной казни; я получил отсрочку, но это было только временно; и в какой?то момент, рано или поздно, я собирался снова оказаться в кабинете того доктора (фигурально выражаясь), и я знал, что на сей раз результаты не будут отрицательными. Я остро чувствовал, что жизнь, которой я жил и которую любил, была разрушена и ушла навсегда.

Как говорит пословица, что?то теряется, но что?то и приобретается. Я оказался способен произвести в своей жизни ряд некоторых важных изменений. Хотя я все ещё делаю многое из того, что обычно делал, теперь я осознаю, что все это лучше понимать не как замкнутое в себе, но как средство движения к чему?то ещё, как связь с людьми и как обмен, который выходит за пределы уготованных нам ролей. Я также лучше понимаю ограниченную ценность внешних достижений и более серьёзно выполняю свою духовную практику и обучение. Но теперь, несколько лет спустя, травма от того печального опыта немного поутихла, и я должен работать над собой, чтобы помнить о реальности смерти; есть такая сильная человеческая тенденция — хотеть забыть об этом. Я бы искренне никому не желал пережитого мною опыта. Или желал бы? Я благодарен за то, что это случилось со мной, — конечно, я нуждался в чем?то вроде этого, — и я доволен, что был вынужден более пристально посмотреть на свою жизнь. Я отношусь с огромным уважением — и это на самом деле даже преуменьшение — к тем, кому поставлен смертельный диагноз, и чья смерть неизбежна, и у кого нет никакой надежды выжить. Они живут в ситуации огромной силы и потенциального духовного преобразования. Мой опыт научил меня, что тибетцы правы: не существует учителя столь же мощного, как понимание того, что ты не бессмертен.

Подчас бывает весьма удивительным видеть, насколько сильное понимание смерти нередко присутствует у современных молодых людей. Каждую осень я преподаю вводный курс буддизма в университете штата Колорадо, в Боулдере. Большинство студентов, записавшихся на этот курс, мало что знает о буддизме, но они предполагают, что буддизм даёт иной взгляд на жизнь и смерть. В первый день я спрашиваю каждого студента, что привело его к решению записаться в мой класс. И я узнаю, что необычно высокий процент из них попадали в ситуацию, когда они тем или иным образом стояли перед лицом смерти или перспективой смерти. Некоторые студенты сами перенесли угрожающие жизни болезни; некоторые были все ещё больны; другие попадали в серьёзные несчастные случаи; некоторые все ещё оправляются от потрясений; другие потеряли кого?либо из родителей, родного брата, близкого друга или товарища и так далее. Для большинства этих молодых людей их столкновение со смертью было как гром среди ясного синего неба и совершенно неожиданно захватило их. Этот опыт изменил их, благодаря ему они пришли к пониманию, что их жизнь — это не вещь с гарантийным сроком. У некоторых из них отношения и ценности, которые они ранее имели, буквально испарились перед глазами. Это, в свою очередь, вынудило их глубоко и критически посмотреть — и как правило впервые — на то, кем они являются и что такое их жизнь. Они пришли в мой класс по буддизму, считая это частью своего стремления.

Тулку Ургьен приводит аналогию, иллюстрирующую эффект, который понимание смерти может оказать на человека, практикующего буддизм. Предположим, говорит он нам, что вы приговорены к смерти и предстали перед палачом. Ваша голова лежит на плахе, палач поднимает в воздух над вашей шеей топор и собирается отрубить вам голову. В этот момент кто?то поднимается к вам и предлагает жену–красавицу, великолепный дворец, несметную роскошь и приятное времяпрепровождение. Имели ли бы эти предложения хоть какую?то привлекательность для вас, если вы знаете, что находитесь на краю смерти? Даже если кто?то предложил бы вам в этот момент попробовать восхитительного вина или положить вкусную пищу прямо в рот, заинтересует ли это вас хоть немного? Эта аналогия, говорит Тулку Ургьен, очень ярко иллюстрирует, насколько бесполезны попытки удовлетворить себя в свете реальности смерти. Действительно ли мы думаем, что такое вознаграждение имеет хоть какое?то значение? «Практикующие, — настаивает он, — объединяют метафору со значением!» Другими словами, мужайтесь!

Большой учитель Ри–ме и йогин Палтрул Ринпоче даёт подобный совет:

«Целеустремлённо медитируйте о смерти, все время и при любых обстоятельствах. Вставая, садясь или ложась, говорите себе: «Это моё последнее действие в этом мире» — и медитируйте об этом с чрезвычайной убеждённостью. Куда бы вы ни шли, на своём пути говорите себе: «Возможно, я там умру. Нет никакой уверенности, что я когда?либо вернусь». Везде, где бы вы ни были, задавайте себе вопрос, могло ли это место быть тем, где вы умрёте. Ночью, когда ложитесь, спрашивайте себя, могли ли бы вы умереть в кровати в течение ночи или можете ли вы быть уверенными, что встанете утром. Когда вы встанете, спросите себя, могли ли бы вы умереть в течение дня, и подумайте о том, что вообще нет никакой уверенности, что вы ляжете спать вечером. Медитируйте только о смерти, искренне и из глубины своего существа. Медитируйте подобно геше Кадама (Kadampa Geshes) из старых, тех, кто всегда думали о смерти в любой момент. Ночью они поворачивали свои чаши вверх дном (так делают только тогда, когда человек умер) и думали, что на следующий день не будет никакой потребности зажигать очаг (потому что они умерли), они никогда не будут закрывать тлеющие угольки на ночь»{Палтрул Ринпоче. «The Worlds of My Perfect Teacher». C. 55.}.

Это звучит мистически или непрактично? Дзен роши (Zen roshi), учитель, уважаемый друг и наставник, когда?то сказал мне: «Каждое утро, когда просыпаюсь, я удивляюсь тому, что все ещё жив», и было ясно, что понимание недолговечности собственного существования проходило по его жизни и руководило тем, что он делал.

Тулку Ургьен говорит, что чем больше человек прогрессирует на пути медитации, тем более остро он чувствует непостоянство и безотлагательность собственной жизни. В качестве иллюстрации он рассказывает следующую историю о Лонгчене Рабджаме, большом учителе школы Ньингма четырнадцатого века, о жизни которого было рассказано в главе 5.

«Лонгчен Рабджам медитировал много лет в месте под названием Гангри Токар, снежная гора Белого Черепа, где у него не было даже подходящей пещеры. В качестве укрытия в течение трёх лет ему служил нависающий утёс. Единственное, чем он обладал из белья и одежды, был мешок из конопляных волокон. Эти единственные лохмотья служили также подстилкой во время медитации. При входе под эту нависающую скалу рос огромный колючий куст тёрна. Всякий раз, когда Лонгчен должен был выйти облегчиться, шипы во многих местах вонзались в его тело. Когда он мочился вне убежища, он думал: «Действительно, неудобная необходимость протискиваться каждый день мимо этого колючего кустарника. Я должен срубить его!» Затем, на пути обратно внутрь, он думал: «С другой стороны, возможно это — последний день моей жизни. Зачем тратить его на рубку этого куста. Это бессмысленно — я предпочёл бы делать что?то, что имеет реальное значение, как продвижение вперёд в представлении, медитации и поведении. Если это — мой последний день, то я должен провести его в практике. Никто никогда не знает, сколько времени ему осталось в жизни». Так он забывал о мысли срубить куст и возвращался внутрь, чтобы продолжать свои занятия практикой. Это повторялось день за днём, и после трёх лет он достиг полной реализации. Он так и не срубил тот колючий куст. Это — пример того, как размышление о непостоянстве может проявиться у большого осознанного учителя, подобного Лонгченпе»{Ургьен Ринпоче. «Rainbow Painting». C. 139—140.}.

Как я сам обнаружил, есть острая печаль и чувство потери в признании того, что вся жизнь предназначена для смерти. Но такое понимание приносит с собой ощущение непосредственности и даже свободу. Так как каждый понимает, что его будущее действительно сомнительно, существующий момент становится более важным. Человек видит, что этот момент — фактически все, что он имеет или когда?либо может иметь. Остальное — только пустое предположение. И поскольку все, чем каждый является и что он делает, однажды превратится в ничто, человек свободен быть кем угодно и делать то, что живёт в его сердце, чтобы существовать и делать. Это в точности то, чем является духовный путь, — жить все более и более в настоящем и в этом настоящем стать полностью и совершенно тем, кем мы являемся, личностью, стать которой является нашей судьбой, человеком, уже записанным в глубине нашей души. Таким образом, понимание смерти мощно ведёт нас к практике дхармы, и следовательно, к открытию нашей истинной сущности. Как высказался один из старых учителей Кадама: «Сначала медитация о непостоянстве… вынуждает вас искать дхарму; в середине она вдохновляет вас на практику; в конце она помогает вам достичь цели»{Палтрул Ринпоче. «The Worlds of My Perfect Teacher». C. 57.}.

Трансформирующая сила понимания смерти иллюстрируется последним примером. Много лет назад я был близок с молодой женщиной, чья мать умирала от рака. Мать была ещё в расцвете жизни, ей было около сорока лет, и её история была очень грустна. Её собственная мать умерла, когда она была маленьким ребёнком, и она не смогла оправиться от потери. На определённом уровне она осталась эмоционально голодной и брошенной трехлетней девочкой, оставшуюся часть своей жизни звавшей мать, которую у неё забрали. В юности и во взрослой жизни все её существование было постоянно сосредоточено на попытке найти любовь и внимание, которого она была лишена ребёнком. Она была полностью сосредоточенным и ушедшим в себя человеком, фиксировавшим любую ситуацию так, как было нужно ей одной, человеком, не способным оценить потребности других или заботиться о ком?либо ещё. Она не была матерью своим детям в настоящем смысле этого слова, и моя подруга имела обыкновение шутить, что с самого детства она должна была быть матерью для своей собственной матери и ничего не ожидать от неё.

По мере развития болезни матери моей подруги, когда женщина постепенно шла к концу, не имея реальной надежды на восстановление, впервые в жизни она начала меняться. Я ярко помню, как видел её в последний раз лежащей на больничной кровати с трубками, подсоединёнными к носу, и капельницами для внутривенных вливаний, подключёнными к обеим рукам. Мы спросили её, как она себя чувствует и не испытывает ли она большой боли. Она не ответила на эти вопросы, но продолжала пристально смотреть на нас, как будто пытаясь что?то увидеть. Она хотела знать, как наши дела, чем мы занимаемся, как все у нас получается. Я видел, что в тот момент наше счастье и наша боль были для неё самым важным в мире. Мы поговорили некоторое время, и в какой?то момент она сказала: «Вы знаете, этот опыт изменил меня. Я чувствую, что, наконец, нашла себя и стала самой собой. Я могу, наконец, заботиться о других. Я счастлива теперь, впервые в моей жизни. Я очень благодарна — больше, чем кто?то может подумать — тому, что случилось со мной». Это была не та женщина, которую я знал прежде. Она явно подверглась определённому фундаментальному преобразованию. Это был человек, полностью себя почувствовавший и проявивший, человек, который, пройдя процесс смерти, пришёл к глубокой реализации своей человеческой жизни. Спустя короткое время она умерла, но подарок этого преобразования, который она оставила, навсегда со мной.