§91. Эпиктет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§91. Эпиктет

Epicteti. Dissertationum ab Arriano digestarum Libri IV. Euiusdem Enchiridion et ex deperditis Sermonibus Fragmenta… recensuit… Joh. Schweigh?user. Lips. 1799, 1800. 5 vols. Греческий текст с переводом на латынь и примечаниями.

The Works of Epictetus. Consisting of his Discourses, in four books, the Enchiridion, and Fragments. A translation from the Greek, based on that of Mrs. Elizabeth Carter, by Thomas Wentworth Higginson. Boston (Little, Brown & Co.) 1866. Четвертое издание перевода миссис Картер вышло в 1807 г., со вступлением и примечаниями.

The Discourses of Epictetus, with the Enchiridion and Fragments. Translated, with Notes, etc., by George Long. London (George Bell & Sons) 1877.

Существуют и другие переводы на английский, а также немецкий и французский языки.

Эпиктет родился в первой половине I века в Иераполе, во Фригии, в нескольких километрах от Колосс и Лаодикии, хорошо нам известных из апостольской истории. Он был соотечественником и современником Епафраса, ученика Павла и основателя христианских церквей в данной провинции[606]. Возможно, он был даже знаком с ним, если не с самим Павлом. Он прибыл в Рим в качестве раба вместе со своим хозяином Епафродитом, распутным вольноотпущенником и фаворитом Нерона (которому он помог совершить самоубийство), а потом был освобожден. Он поднялся над своим положением. «Свобода и рабство, — говорит он в одном из Фрагментов, — это только имена добродетели и порока, и оба они зависят от воли. Человек не раб, если воля его свободна». Он хромал на одну ногу и был слаб здоровьем. Хромота его, если верить рассказу Оригена, была следствием дурного обращения, которое он героически сносил. Когда хозяин начал мучить его, он спокойно сказал: «Вы сломаете мне ногу», а когда нога была сломана, добавил: «Разве я вам не говорил?» Это напоминает нам о Сократе, который, как сообщается, ответил Ксантиппу, бранившему его и облившему его водой, сдержанным замечанием: «За громом следует дождь». Эпиктет слушал лекции Мусония Руфа, выдающегося учителя стоической философии при Нероне и Веспасиане, и сам начал учить. Домициан выслал его из Рима вместе с остальными философами (до 90 г. по P. X.). Остаток жизни он провел в Никополе, в Южном Эпире, недалеко от места битвы при Акции. Там он собрал вокруг себя большое количество учеников, старых и молодых, богатых и бедных, и наставлял их, подобно второму Сократу, посредством предписаний и личного примера в залах и общественных местах. Говорят, что император Адриан приглашал его обратно в Рим (117), но он не вернулся. Дата его смерти неизвестна.

Эпиктет из принципа и по необходимости жил в бедности и чрезвычайной простоте по примеру Диогена, главного киника. Его единственными близкими людьми были приемный ребенок и его кормилица. В доме стояла кровать, кухонная утварь и глиняный светильник. Лукиан высмеивает одного из его почитателей, который купил этот светильник за три тысячи драхм в надежде стать философом, используя его. Эпиктет не одобрял брак и деторождение. Брак может быть полезен в «обществе мудрых людей», но «в текущем состоянии вещей», которое Эпиктет сравнивал с «армией в боевом порядке», он скорее всего отвлечет философа от служения Богу[607]. Это мнение, как и указанная причина, напоминает совет святого Павла, но с тем большим отличием, что апостол был очень высокого мнения об институте брака как отражающего тайну единства Христа с Церковью. «Посмотрите на меня, — говорит Эпиктет, — кто я, без гражданства, без дома, без имущества, без рабов; я сплю на земле; у меня нет ни жены, ни детей, ни домашнего очага, только земля и небеса, и один плохонький плащ. Чего я хочу? Разве я испытываю скорбь? Разве я испытываю страх? Разве я не свободен?.. Разве я когда–либо обвинял Бога или человека?.. Кто, увидев меня, не подумает, что видит своего царя и господина?» Его эпитафия удачно передает его характер: «Я был Эпиктетом, рабом, увечным телесно, нищим и дорогим для бессмертных».

Эпиктет, подобно Сократу, которого считал великим примером для подражания, сам ничего не писал, но нашел Ксенофонта. Его ученик и друг Флавий Арриан из Никомедии в Вифинии, выдающийся историк Александра Великого, воин и государственный деятель при Адриане, записал для потомства устные наставления и беседы (?????????) своего учителя. Сохранилось только четыре из первоначальных восьми книг. Он собрал также основные высказывания Эпиктета в учебник («Энхиридион»). Написанная им биография этого замечательного человека до нас не дошла.

Эпиктет начинает, подобно Зенону и Клеанфу, с чисто практического отношения к философии как искусству и упражнению в добродетели в соответствии с разумом и законами природы. Он основывает добродетель на вере в Бога как в высшую силу вселенной, управляющую всеми событиями в благих целях. Философ — это учитель праведности, врач и хирург больных, чувствующих свою слабость и желающих исцеления. Он — жрец и посланник богов к заблуждающимся людям, цель которого — научить их быть счастливыми, несмотря на отсутствие земного имущества. Если мы хотим быть хорошими, мы сначала должны поверить, что мы плохи. Чистое знание без применения в жизни бесполезно. Каждый человек имеет своего духа–хранителя, бога внутри себя, который никогда не спит и всегда составляет ему компанию, даже когда он одинок; это daimonion Сократа, воплощенная совесть. Мы должны слушаться этого божественного голоса. «Думай о Боге чаще, чем делаешь вдох. Пусть беседы о Боге повторяются ежедневно с большей непременностью, нежели прием пищи». Высшая мудрость — не хотеть ничего, кроме свободы и удовлетворенности, все сносить и терпеть. Все неизбежное зло этого мира — кажущееся и внешнее, оно не затрагивает нашего бытия. Наше счастье зависит от нашей собственной воли, которую даже Зевс не может сломить. Мудрый человек радостно принимает то, чего не может контролировать, зная, что всем управляет мудрый Отец. «Мы должны всегда помнить эти два правила: и добро и зло существуют только в нашей воле; мы должны не творить события, но следовать за ними»[608]. Если брат причиняет мне зло, это его проблема; мое дело — праведно вести себя по отношению к нему. Мудрого человека не беспокоят ущерб и несправедливость, он любит даже своих врагов. Все люди — братья и дети Бога. Они владеют всем миром; следовательно, даже изгнание — не зло. Душа жаждет освобождения из тюрьмы тела и возвращения к Богу.

Но у Эпиктета нет ясного учения о бессмертии души. Он говорит о смерти как о возвращении в элементарное состояние посредством ряда сожжений. Сенека гораздо ближе к платоническому и сократовскому, даже можно сказать, к христианскому представлению о бессмертии. Среди стоиков преобладала теория о том, что в конце света все индивидуальные души сольются с изначальным Божеством[609].

Эпиктет нигде открыто не упоминает о христианстве, но однажды говорит о «галилеянах», которые, вследствие энтузиазма или безумия, лишены чувства страха[610]. Он часто ссылается на своих предшественников Сократа, Диогена, Зенона, Мусония Руфа. Его этический идеал — философ–киник, нагой, нищий, неженатый, бездетный, ничего не хотящий и не желающий, не поддающийся страстям и настроениям, добрый, независимый, всем довольный, невозмутимый, спокойно и равнодушно взирающий на жизнь и смерть. Он настолько же отличается от подлинного идеала, насколько Диоген, живший в бочке и искавший «человека» днем при свете фонаря, отличается от Христа, действительно не имевшего где преклонить голову, но странствовавшего, чтобы благословлять добром тела и души людей.

Так как мораль, описанная в «Энхиридионе» Эпиктета, отличается чистотой, христиане любили эту книгу. Симплиций, неоплатоник, написал к ней сложный комментарий; в средние века монахи воспроизвели его и придали ему христианский характер. Ориген считал, что Эпиктет сделал больше добра, чем Платон. Нибур говорит: «В его величии невозможно усомниться, и невозможно, чтобы здравомыслящий человек не был очарован его трудами». Хигтисон пишет: «Я не знаю книги, в которой более полно были бы отражены возвышенные представления о Боге и благородных задачах человека». Конечно, это сильно преувеличено, если только автор не имел в виду сравнение лишь с другими языческими трудами.