Глава 11. Диктаторы и нефтяные магнаты Талибан, Средняя Азия, Россия, Турция и Израиль

Глава 11. Диктаторы и нефтяные магнаты

Талибан, Средняя Азия, Россия, Турция и Израиль

Строительство большого нового аэропорта в Ашхабаде, столице Туркменистана, было завершено в 1996 году. Гигантское роскошное здание было построено в надежде на западные авиакомпании, которые, как ожидалось, устремятся в богатую нефтью и газом республику в пустыне. Но тишина эхом отдается в его пустых залах. Через несколько месяцев половину здания закроют, чтобы сэкономить на обслуживании, а другая половина до самого 1999 года будет принимать по несколько рейсов в неделю.

В 1995 году в городе Сарах на границе с Ираном был построен новый железнодорожный вокзал. Мраморные стены, мраморные кассовые стойки. Волны каракумского песка облизывают здание со всех сторон. Стоит удушливая жара. Вокзал находится на туркменской стороне новой железной дороги Мешхед-Ашхабад. Дорогу построил Иран. Это — первая прямая ветка между Средней Азией и мусульманскими странами после 70 лет взаимной изоляции. Из Ирана приходит два поезда в неделю: пассажирский и грузовой. Большую часть времени вокзал закрыт.

Связи с внешним миром были главным приоритетом для всех республик Средней Азии после того, как в декабре 1991 года они получили независимость. Но десять лет спустя оказалось, что движение по легендарному Шелковому пути было намного интенсивнее, чем в наши дни. Все эти памятники экстравагантности, неадекватных амбиций и несбывшихся надежд были творениями туркменского президента Сапармурада Ниязова. Большая часть скудного бюджета страны тратится им не на поддержание достойного уровня жизни 4,2 миллионов ее жителей, а на культ его драгоценной личности. Но эти миражи в пустыне пока воплощают лишь несбывшиеся надежды на превращение Туркменистана в «новый Кувейт» (так говорил мне Ниязов в декабре 1991 года).[193]

Получив независимость, Туркменистан, как и другие богатые нефтью республики Средней Азии, тщетно надеялся продавать свою нефть и газ на внешнем рынке. Среднеазиатские государства не имели выхода к морю. Их окружали конкуренты, потенциальные враги — Россия, Иран, Афганистан, Узбекистан. Сооружение трубопроводов позволило бы им покончить с изоляцией, избавиться от экономической зависимости от России и заработать валюту для того, чтобы поднять на ноги свою экономику после катастрофы, вызванной распадом Советского Союза. В течение 70 лет все пути сообщения: шоссе, железные дороги, трубопроводы — были устремлены в Россию. Теперь они хотели стать ближе к Аравийскому морю, Индийскому океану, Средиземноморью и Китаю.

Энергетические ресурсы Каспийского моря и Средней Азии (мы будем называть их районом Каспия, включая в него Казахстан, Туркменистан, Азербайджан и Узбекистан) были очень сильно завышены в течение последних лег. В начале 90-х годов США оценивали нефтяные запасы Каспия в 100–150 миллиардов баррелей (Мб). Цифра была весьма преувеличена, и теперь их оценивают вполовину меньше, или даже в 50 Мб. Доказанные запасы нефти Каспия составляют от 16 до 22 Мб, что сравнимо с запасами США (22 Мб) и Северного моря (17 Мб) и в 10–15 раз меньше, чем все запасы Ближнего Востока.

Несмотря на это, Каспий — последний неразведанный и неиспользованный нефтеносный район мира, и его открытие вызвало сильное оживление среди транснациональных нефтяных корпораций. Западные нефтяные компании сосредоточили свое внимание сначала на Западной Сибири (1991–1992 годы), затем на Казахстане (1993–1994), Азербайджане (1995–1997) и, наконец, Туркменистане (1997–1999). В 1994–1998 годах 24 компании из 13 стран подписали контракты в районе Каспия. Казахстан имеет самые большие запасы нефти — 85 Мб оценочно, но лишь 10–16 Мб доказанных. Азербайджан располагает 27 Мб оценочно и 4–11 Мб доказанных. Туркменистан имеет 32 Мб оценочно и всего 1,5 Мб доказанных запасов. Оценка запасов Узбекистана — 1 Мб.

Доказанные запасы газа в районе Каспия составляют 236–337 триллионов кубических футов (ткф), что сравнимо с запасами США (300 ткф). Туркменистан занимает 11-е место в мире по запасам газа, располагая: 159 ткф оценочных запасов. У Узбекистана 110 ткф, у Казахстана — 88 ткф, а у Азербайджана и Узбекистана[194] по 35 ткф.[195]

Руководители республик Средней Азии были заворожены проектами новых трубопроводов, их маршрутами и связанными с этим геополитическими проблемами. В 1996 году Каспий производил один миллион баррелей нефти в день (б/д), из которых только 300 тысяч б/д на экспорт, в основном из Казахстана. Однако лишь половина этого объема (140 тысяч б/д) вывозилась за пределы бывшего Советского Союза. Каспий давал всего 4 процента мировой добычи нефти. Натурального газа в 1996 году было добыто 3,3 ткф, но только 0,8 ткф пошло на экспорт за пределы бывшего Советского Союза, главным образом из Туркменистана. Регион остро нуждался в новых трубопроводах.

Борьба великих держав за каспийскую нефть и влияние в регионе сравнивали с тем, что происходило в 20-е годы на Среднем Востоке. Но современная Средняя Азия — еще более сложный клубок соперничающих интересов. Великие державы — Россия, Китай, США; соседние страны — Иран, Пакистан, Афганистан, Турция; сами государства Средней Азии и наиболее могущественные игроки, нефтяные компании, участвуют в «новой Большой игре». Название, введенное мною в оборот в журнальной статье 1997 года, прижилось и было подхвачено всеми: политиками, чиновниками, экспертами и нефтяными компаниями.[196]

Я впервые побывал в Средней Азии в 1989 году во время перестройки, начатой президентом Горбачевым. Я был убежден, что после вывода советских войск из Афганистана национальный вопрос там окажется весьма взрывоопасным. Мне хотелось понять происхождение афганских узбеков, туркменов и таджиков, побывать на их исторической родине. Я часто возвращался туда, его просторными ландшафтами и изучая этнополитический расклад, становившийся все более сложным и неустойчивым. Советский Союз распадался. Случилось так, что я оказался в Ашхабаде во время встречи глав республик Средней Азии 12 декабря 1991 года. Они говорили о распаде Советского Союза и о своей независимости.

Все они оказались националистами поневоле. Они боялись утратить надежность, основанную на поддержке советского государства, и оказаться в одиночестве в большом мире. После того как экономика развалилась в течение нескольких месяцев, значение нефти и необходимость новых трубопроводов стали очевидны. Они начали обсуждать это с западными компаниями, основываясь на переговорах Казахстана с американской компанией Chevron. Мои поездки вылились в книгу о Средней Азии. По мере того как Афганистан погружался в трясину гражданской войны, я пришел к выводу, что ее последствия неизбежно скажутся на Средней Азии, и проблема трубопроводов будет определять будущее геополитическое положение региона.[197]

Название «новая Большая игра» напоминает о прошлом. В конце девятнадцатого столетия англичане в Индии и царская Россия вели необъявленную войну за власть и влияние, противодействуя друг другу в Средней Азии и Афганистане. «Туркестан, Афганистан, Закаспийская область, Персия — для многих эти слова означают что-то бесконечно далекое или напоминают о необычайных пороках и смерти от любви. Для меня, признаться, все они — фигуры на шахматной доске, а ставка в этой игре — власть над миром», — писал лорд Керзон незадолго до 1898 года, когда он стал вице-королем Индии.[198] Обе империи расширялись — Британия шла через Индию в Афганистан, а царская армия тем временем покоряла Среднюю Азию.

Афганистан был точкой опоры для тех и других. Англичане боялись, что русские броском на Герат создадут угрозу британскому Белуджистану, а московское золото тем временем превратит кабульских властителей во врагов англичан. Русские опасались, что англичане будут вредить им в Средней Азии, поддерживая восстания мусульманских племен и правителей Бухары и Коканда. Как и сейчас, основная борьба разворачивалась за коммуникационные линии, поскольку обе империи имели обширные программы строительства железных дорог. Русские построили железные дороги через Среднюю Азию до своих границ с Афганистаном, Персией и Китаем, а англичане — через Индию до афганской границы.

Современная Большая игра также происходит между империями, которые расширяются и сжимаются. В то время как разоренная и ослабевшая Россия пытается сохранить контроль над границами Средней Азии, которые она по-прежнему считает своими, и регулировать поток каспийской нефти по трубопроводам, идущим по российской территории, США предлагают трубопровод в обход России и таким образом совершают прорыв в этот регион. Иран, Турция и Пакистан строят свои собственные дороги в Среднюю Азию, и каждая из стран хочет, чтобы трасса будущего трубопровода прошла именно по их территории. Китай хочет обеспечить стабильность в беспокойном Синьцзяне, жители которого — те же мусульманские народности, которые населяют Среднюю Азию, обеспечить энергоресурсами свой быстрый экономический рост и распространить свое политическое влияние в критически важном для него пограничном регионе. У самих среднеазиатских государств есть собственные споры, предпочтения и стратегические императивы. А поверх всего этого разворачивается жесточайшая конкуренция между американскими, европейскими и азиатскими нефтяными компаниями.

Но, как и в девятнадцатом веке, нестабильность в Афганистане и наступление талибов создали новое измерение для этого глобального соперничества. Талибан стал значимым центром новой Большой игры. Государства и частные корпорации оказались перед выбором — бороться против талибов или соблазнять их, поможет или навредит Талибан строительству трубопроводов из Средней Азии к новым рынкам Азии Южной.

Афганистан веками держал Среднюю Азию в своих тесных объятиях. Территория современного Таджикистана, южного Узбекистана и северного Афганистана на протяжении веков была единым целым, управлявшимся попеременно то бухарским эмиром, то афганским королем. Бухарский эмир нуждался в афганских наемниках для своего войска. Гонимые вожди племен, разбойники и муллы искали убежища то здесь, то там, пересекая несуществующие границы. (Поэтому решение Таджикистана передать в 1997 году авиабазу в Кулябе на юге Таджикистана в распоряжение Ахмад Шаха Масуда для того, чтобы тот мог получать военные грузы из Ирана и России, было только продолжением прежних связей.) Близость Афганистана и Средней Азии закончилась после русской революции 1917 года, когда Советский Союз закрыл границы со своими соседями — мусульманскими странами Юга. Открытие этих границ в 1991 году ознаменовало начало новой Большой игры.

Афганистан сегодня граничит с Туркменистаном, Таджикистаном и Узбекистаном, но только Туркменистан обладает значительными энергоресурсами. В горах Памира пятимиллионный народ Таджикистана отделен от Афганистана извилистой границей протяженностью 640 миль. Четверть населения Афганистана — таджики. Многие таджики рассеяны по другим республикам Средней Азии и еще 200 000 живут в китайской провинции Синьцзян. Таджики — единственная крупная среднеазиатская народность нетюркского происхождения. Они потомки первых персидских племен, населявших Центральную Азию в 1500–1000 годах до н. э., но позднее оттесненных на периферию в результате нескольких тюркских вторжений с территории Монголии.

В древности Таджикистан был военным и экономическим центром региона. Он был воротами для караванов Шелкового пути и для тюркских завоевателей, двигавшихся на запад, в Иран, на Русь и в Европу, или на юг, в Афганистан и в Индию. Россия аннексировала северную часть сегодняшнего Таджикистана в 1868 году, сделав его частью своей провинции Туркестан. По мере разрастания Большой игры англичане и русские провели демаркацию границы между Афганистаном и Средней Азией — в 1884 году, когда Россия аннексировала Южный Таджикистан.

После того как в 1924–1925 годах Сталин создал пять среднеазиатских республик, произвольно установив их границы, Бухара и Самарканд, два основных культурно-исторических центра таджиков, были переданы Узбекистану. Возникшая враждебность между двумя республиками кипит до сих пор. Ни один из прославленных исторических или экономических центров расселения таджиков не попал на территорию современного Таджикистана. Кроме того, Сталин создал Горно-Бадахшанскую автономную область в горах Памира, в которую вошло 44 процента территории Таджикистана, но всего 3 процента его населения. Таджики исповедуют ислам суннитского толка, а в Горном Бадахшане живут разные народности, в большинстве шииты. Многие из них — исмаилиты, шииты-сектанты, последователи Ага-хана. Исмаилиты живут и по другую сторону границы, в афганском Бадахшане.

Через несколько месяцев после революции 1917 года по всей Средней Азии появились мусульманские антибольшевистские отряды. Большевики называли их «басмачи» (уничижительный термин, означающий «бандиты, разбойники»). Это движение было исламским, националистическим и антикоммунистическим. Шестьдесят лет спустя те же идеи вдохновляли афганских моджахедов. Желая сокрушить власть Советов, англичане в 1919 году помогли басмачам, заплатив кабульским правителям за караваны с оружием и боеприпасами, которые те посылали басмачам. Тысячи таджикских басмачей нашли убежище в Афганистане. Борьба продолжалась до 1929 года, когда большевики разбили их окончательно. Повторяя историю, в 1980-х годах США побуждали афганских моджахедов пересекать границу и нападать на посты Советской Армии. В ответ советские солдаты в Афганистане часто называли моджахедов басмачами.

Таджикистан оставался бедной и отсталой республикой на периферии Советского Союза. Его финансы зависели от субсидий Москвы. После 1991 года вражда между узбеками и таджиками, а также между соперничающими таджикскими кланами вышла на поверхность. В результате гражданской войны между неокоммунистическим правительством и союзом исламистов страна была опустошена. Снова тысячи таджикских мятежников и беженцев нашли убежище на севере Афганистана, а правительственные войска пользовались поддержкой русской армии. В 1993 году президент Борис Ельцин заявил, что таджикско-афганская граница — это «на самом: деле граница России», а 25 тысяч русских солдат, размещенных там, будут защищать Россию.[199] Таким образом, Москва вновь утвердилась в Средней Азии.

Впоследствии неокоммунистическое правительство и исламская оппозиция в Таджикистане заключили мир при посредничестве ООН. Но ни те, ни другие не были способны объединить разрозненные таджикские кланы в целостную нацию. Внутренняя рознь и «отсутствие собственной интеллигенции, способной выработать национальную идею, связывающую людей со своей землей и друг с другом» оставили страну уязвимой для влияния из Афганистана.[200] Оба соперника в гражданской войне впоследствии сотрудничали с Масудом, который стал символом таджикского национализма во время своей борьбы с талибами. Талибы сами способствовали созданию такого образа Масуда, обвинив его в намерении создать «Великий Таджикистан» путем присоединения афганской провинции Бадахшан к Таджикистану. Масуд отрицал подобные планы. Для Таджикистана Талибан представлял собой исламский фундаментализм, враждебный более современной суфийской культуре Средней Азии. Пуштунский же национализм прямо противоречил стремлениям таджиков.

В Узбекистане воинствующий исламизм, отчасти питаемый из Афганистана, является наиболее серьезной угрозой для президента Ислама Каримова. Узбеки, самая многочисленная, агрессивная и влиятельная раса в этом регионе, занимают место политического центра и средоточия ислама в Средней Азии. Узбекистан граничит со всеми республиками Средней Азии и с Афганистаном. Его главные города — Самарканд и Бухара — за две с половиной тысячи лет существования стали домом бесчисленного множества цивилизаций и были вторым по значению центром исламской учености после Аравии. В Средние века в Бухаре насчитывалось 360 мечетей и 113 медресе, и даже в 1900 году 10 тысяч студентов учились в 100 действующих медресе. Протянувшаяся на 250 миль Ферганская долина имеет давние традиции ученого и воинствующего ислама (в частности, басмачества) — это богатейший сельскохозяйственный район Средней Азии, а также центр исламской оппозиции Каримову.

Узбеки ведут свою родословную от монголов Чингисхана. Один из монгольских родов — Шейбаниды — в 1500 году завоевал территорию современного Узбекистана и северного Афганистана. Махмуд ибн Вали, историк XVI века, описывал ранних узбеков как «знаменитых своим дурным нравом, быстротой, отвагой и твердостью» и довольных репутацией беззаконников.[201] С тех пор узбеки мало изменились в своем стремлении снискать власть и влияние. Узбекистан — крупнейшая республика Средней Азии с населением 22 миллиона человек. А благодаря тому, что еще шесть миллионов узбеков живут в других среднеазиатских республиках, причем в трех из них (Таджикистане, Туркменистане и Казахстане) составляют влиятельное меньшинство, Каримов имеет единокровных союзников для установления господства в регионе. Около двух миллионов узбеков проживает на севере Афганистана в результате миграций во время и после восстания басмачей. Еще 25 тысяч узбеков живут в китайской провинции Синьцзян.

Задолго до вывода советских войск из Афганистана Москва и Ташкент культивировали афганских узбеков, чтобы использовать их в качестве санитарного кордона на севере Афганистана, способного сопротивляться натиску моджахедов. Около десяти лет такой политике сопутствовал успех. Генерал Рашид Дустом контролировал шесть провинций и, пользуясь военной помощью Москвы и Ташкента, отбивал все атаки сначала моджахедов, а потом и талибов. Каримов тем временем пытался создать антиталибский блок из республик Средней Азии и России. Однако после падения Мазари-Шарифа в 1998 году политика Каримова провалилась, а Талибан оказался ближайшим соседом Узбекистана. После этого влияние Узбекистана в Афганистане заметно уменьшилось, так как Каримов не хотел поддерживать таджика Масуда.

Вместе с тем Каримов безуспешно пытался повлиять на события в Таджикистане, где узбеки составляют 24 процента населения. В 1992 году Каримов оказал военную помощь таджикскому правительству для подавления мятежа исламистов. В 1996 году во время переговоров между соперниками Каримов попытался заставить обе стороны предоставить больше прав узбекскому меньшинству и поддержал восстания узбеков на севере Таджикистана. Каримов продолжает противиться попыткам таджиков создать коалиционное правительство с участием мятежников, поскольку это показало бы исламистов в слишком хорошем свете — в том числе и отчаявшимся жителям Узбекистана.

Каримов управляет авторитарным полицейским государством и указывает на гражданскую войну в Афганистане как на причину репрессий в своей стране. Наиболее значительное сопротивление Каримову оказывает радикальное исламское подполье в Ферганской долине, включающее и группы ваххабитов. Многие подпольщики тайно учились в Саудовской Аравии и Пакистане или прошли подготовку в лагерях афганских моджахедов в 80-е годы. Впоследствии они установили связи с талибами.

Каримов ввел самые суровые в республиках Средней Азии законы против исламского фундаментализма. Он ограничил все, начиная от обучения в медресе и кончая ношением бород. Во всех беспорядках он обвинял ваххабитов — термин, применяемый узбекскими властями ко всем исламским активистам. Но поскольку половина населения Узбекистана моложе 18 лет, а безработица и инфляция растут, беспорядки среди молодежи возникают все чаще. Режим не признает права молодежи на недовольство своим социальным и экономическим положением. Хотя Узбекистан, возможно, и самое сильное государство в Средней Азии, но ему угрожает самая сильная политическая и религиозная поляризация. Неудачные вылазки Каримова в Афганистан и Узбекистан только придали сил воинствующему исламизму.

Но, несмотря на это, Узбекистан — ведущий игрок в новой Большой игре. Он производит достаточно нефти и газа, чтобы покрыть свои собственные потребности, и вскоре станет их экспортером. Сначала нефтяные компании пренебрегали Узбекистаном, торопясь заключить контракты с его соседями. Каримов с завистью относился к их успехам в деле привлечения иностранных инвестиций, хотя и отказывался ослабить государственный контроль над экономикой для привлечения иностранных инвесторов. По мере того как Узбекистан становится экспортером энергии, он приобретает больший интерес к постройке новых газо- и нефтепроводов, выгодных ему, но в то же время он будет стараться не допустить чрезмерного процветания своих соседей и увеличить свое влияние в регионе.

500-тысячное туркменское население Афганистана появилось вследствие гражданской войны 1920-х годов в Советском Союзе. Первыми переселенцами были люди племени эсари в начале XIX века, за ними, после неудачи антибольшевистского восстания, последовало племя теке. Туркмения — бедная страна пустынь и гор, населенная кочевыми племенами туркменов. После отчаянного сопротивления они последовательно покорялись персам, тюркам, а затем и русским. До девятнадцатого века границы не имели значения для туркменов, свободно перемещавшихся по региону. Около 300 тысяч туркменов до сих пор живут в Иране, 170 тысяч в Ираке, 80 тысяч в Сирии и несколько тысяч в Турции.

Самое большое туркменское племя, теке, начало сопротивляться наступлению русских в 1870 году и в 1881 году уничтожило русскую армию у крепости в оазисе Геок-Тепе. Через год русская армия в отместку уничтожила шесть тысяч туркменских всадников. В 1916 году туркмены под предводительством своего харизматического вождя, Мохаммада Курбан Джунаид-хана, начали долгую и кровавую войну сначала против царской России, а потом и против большевиков. В 1927 году Джунаид-хан потерпел поражение и ушел в Афганистан.

В советское время Москва пренебрегала Туркменистаном. Он имел самый высокий уровень безработицы, самую высокую младенческую смертность и самый низкий уровень промышленного развития среди всех советских республик, кроме Таджикистана.[202] Москва вкладывала средства в нефтяную и газовую промышленность Сибири, а туркменские потенциальные запасы оставались нетронутыми. Но даже несмотря на это, в 1989 году 47 процентов доходов Туркменистана были получены от продажи 3,2 ткф природного газа в другие советские республики. После распада Советского Союза клиенты Туркменистана превратились в бедные независимые государства, не способные платить по счетам. «Мы не представляем, кто будет покупать у нас газ и как они будут за него платить», — говорил мне министр иностранных дел Авды Кулиев в декабре 1991 года.[203]

Дилемма Туркменистана заключалась в том, что он был зажат между Ираном, через который нельзя было экспортировать газ из-за позиции США, Афганистаном, попавшим в ловушку гражданской войны, и Россией, стремившейся ограничить экспорт туркменского газа, конкурировавшего с их собственным сибирским газом. К 1992 году Украина, Армения, а затем и Россия отказались оплачивать поставки туркменского газа. В руках у Москвы была удавка: весь туркменский газовый экспорт осуществлялся по трубопроводной сети бывшего Советского Союза, принадлежащей России. После того как неоплаченные счета достигли одного миллиарда долларов, президент Ниязов прекратил поставки газа своим соседям. Добыча туркменского газа сократилась до 0,73 ткф в 1994 году — менее четверти того, что добывалось пятью годами ранее.

Хотя США были тверды в намерении изолировать Иран, Туркменистан не мог себе этого позволить, поскольку через Иран пролегает кратчайший путь на юг, к морю. Ниязов ловко искал поддержки США и в то же время просил Иран помочь в развитии железных и автодорог В декабре 1997 года иранцы построили 119-мильный газопровод между месторождением Корпедже на западе Туркменистана и Кордкуй на северо-востоке Ирана.[204] Этот трубопровод остается единственным итогом почти десятилетних попыток создать новый трубопровод, связывающий Среднюю Азию с внешним миром.

Одновременно Ниязов обхаживал западные нефтяные компании, уговаривая их построить газопровод, который избавил бы его от зависимости от русской трубопроводной сети. В апреле 1992 года Туркменистан, Турция и Иран договорились построить газопровод в Турцию и далее в Европу стоимостью 2,5 миллиарда долларов. Этот газопровод так и не был построен, и планы несколько раз менялись из-за того, что США пытались не допустить строительство трубопровода через Иран. Наконец, в феврале 1999 года Туркменистан подписал другое соглашение, на сей раз с американским консорциумом, о постройке газопровода Туркменистан-Турция по дну Каспийского моря через Азербайджан, минуя Иран.[205]

По мере того как его хозяйство рассыпалось на глазах, Ниязов искал альтернативные пути экспорта. В 1994 году разрабатывался проект газо- и нефтепровода протяженностью 5000 миль на восток в направлении Китая стоимостью более 20 миллиардов долларов, но этот проект до сих пор пребывает в стадии технико-экономического обоснования.[206] В том же 1994 году Bridas, аргентинская нефтяная компания, имевшая концессии в Туркменистане, предложила построить газопровод через Афганистан и поставлять газ в Пакистан и в Индию. Американская компания Unocal при поддержке Вашингтона в 1995 году выступила с аналогичным предложением. Битва между двумя компаниями за право строить этот трубопровод будет описана в двух следующих главах. В нее были втянуты талибы и другие афганские полевые командиры. Так Афганистан стал центром первой битвы новой Большой игры.

Слабый, бедный, не имеющий армии для защиты своих протяженных границ с Ираном, Афганистаном и своим соперником Узбекистаном, Туркменистан избрал политику нейтралитета. Это позволило Туркменистану держаться на расстоянии от России и не оказаться втянутым в экономические и военные договоры, возникшие после распада Советского Союза. Нейтралитет дал Туркменистану возможность не принимать чью-либо сторону в афганском конфликте, что вызвало большое раздражение Москвы и Ташкента, так как Туркменистан отказался присоединиться к альянсу против талибов. Ашхабад поставлял топливо коммунистическому режиму в Афганистане до самого падения Кабула в 1992 году. Он поступал также с Исмаил Ханом, владевшим Гератом до 1995 года, а позднее и с Талибаном. Туркменское консульство в Герате поддерживало добрые отношения с Талибаном, а туркменское консульство в Мазари-Шарифе — с его противниками. Туркменистан был единственной из республик Средней Азии, которая скорее дружила с талибами, чем противодействовала им.

Подобно своим среднеазиатским коллегам, Ниязов — жестокий авторитарный властитель, не допускающий никакой оппозиции, контролирующий средства массовой информации и держащий в руках государства всю экономику. Он устроил слишком откровенный культ личности на сталинский манер, расставив повсюду свои статуи и портреты. Существует специальное правительственное ведомство по распространению изображений президента. Ниязов, как и его соперник Каримов, были сиротами, воспитывались в коммунистическом детском доме и рано вступили в коммунистическую партию, став первыми секретарями задолго до независимости. Их образование, воспитание и идеология связаны с погибшей коммунистической системой. Но оба выучились умело играть в новую Большую игру.

Ни одна из стран региона не выиграла от распада Советского Союза больше, чем Турция. На протяжении веков Россия была самым могучим ее соперником. С конца семнадцатого века до Первой мировой войны Турция воевала с Россией более дюжины раз, и это соперничество заставило Турцию вступить в НАТО и добиваться приема в Европейский Союз. Однако распад Советского Союза внезапно заставил Турцию обратиться к своим намного более ранним истокам.

До 1991 года пантюркизм — идея единой родины всех тюрков, простирающейся от Средиземного моря до границ Китая, — был романтической мечтой немногих турецких ученых и едва ли фигурировал среди внешнеполитических планов Турции. Вдруг после 1991 года пантюркизм стал осязаемой реальностью и неотъемлемой частью турецкой внешней политики. Тюркоязычные народы теперь владеют легко достижимыми землями, образующими широкий пояс от Стамбула через Кавказ и Среднюю Азию до китайского Синьцзяна. Республики Средней Азии видели в Турции образец для своего экономического развития — мусульманский, но и светский, а Турция желала расширить свое влияние в регионе и стать крупным игроком на мировой арене.

Турция стала оказывать массированную помощь республикам Средней Азии и кавказским странам — прямые авиарейсы в их столицы, трансляция телепрограмм через спутник, тысячи стипендий для студентов, программы подготовки солдат, дипломатов и банкиров, наконец, ежегодная встреча глав тюркских государств. В 1992–1998 годах турецкие компании инвестировали в регион более полутора миллиардов долларов, Турция стала там крупнейшим зарубежным инвестором. Турция понимала, что для эффективной политики в Средней Азии нужно обеспечить нейтралитет России, что и было сделано путем закупок русского газа и расширения товарооборота с Россией. Последний вырос с 1,9 млрд. долларов в 1990 году до 4,1 млрд. долларов в 1997 году.[207] Когда Европейский Союз в 1997 году отказался принять Турцию в свои ряды, это озлобило турок и побудило их укреплять связи с США, Россией, Израилем и Средней Азией.

Турция превратилась в одного из крупных игроков в новой Большой игре. Ее потребность в источниках энергии и желание увеличить свое влияние побуждало сменявшие друг друга турецкие правительства к тому, чтобы стать главным маршрутом экспорта энергоносителей из Средней Азии. Летом 1997 года США и Турция совместно выдвинули идею «транспортного коридора» для основного нефтепровода из Баку через территорию Грузии до турецкого порта Джейхан на Средиземном море. Следовало убедить Казахстан и Туркменистан поставлять свою нефть для этого трубопровода. Это, по мнению США, должно обеспечить дорогой и долгий маршрут Баку-Джейхан необходимым количеством нефти для прокачки и таким образом сделать проект окупаемым.[208] США хотели, чтобы Туркменистан построил газопровод по дну Каспийского моря, который был бы продолжен по коридору Баку-Джейхан до Европы.

США одновременно побуждали Казахстан взять на себя обязательство построить аналогичный нефтепровод по дну Каспийского моря с тем, чтобы и казахская нефть могла прокачиваться по коридору Баку-Джейхан. Разработка обширных казахских нефтяных запасов велась силами двух западных нефтяных консорциумов в Тенгизе и Карачаганаке. Китай разрабатывал еще один нефтеносный район — Узень.[209] Казахстан уже планировал постройку нефтепровода от Тенгиза до русского черноморского порта Новороссийск, но маршрут Баку-Джейхан был альтернативным путем в обход России.

Azerbaijan International Operating Company (AIOC), созданная дюжиной мировых нефтяных компаний и занимающая господствующее положение в нефтяной отрасли Азербайджана, выступила против маршрута Баку-Джейхан, поскольку он был очень протяженным, слишком дорогим и пролегал через беспокойный турецкий Курдистан.[210] В 1998 году стало понятно, что американский план трансафганского трубопровода откладывается и Баку-Джейхан становится главным, направлением каспийской политики Вашингтона.

Споры вокруг маршрута Баку-Джейхан продолжались в течение двух лет, пока в конце 1998 году цены на нефть не упали из-за падения спроса, вызванного экономическим кризисом в Азии. Цены на нефть упали с 25 долларов в 1997 году до рекордных 13 долларов за баррель, так что немедленная разработка среднеазиатской нефти потеряла экономический смысл. И добыча, и транспортировка этих запасов стоили слишком дорого. Минимальная цена, окупающая разработку нефти Средней Азии, составляла 18 долларов за баррель.[211] Хотя маршрут Баку-Джейхан окончательно перестал быть рентабельным, Вашингтон продолжал настаивать на его постройке, поскольку он превратился в главное направление американской политики в Средней Азии.

Хотя Турция и поддерживала афганских моджахедов в 80-е годы, ее роль в этом была достаточно скромной. Но, встав на путь пантюркизма во внешней политике, Анкара перешла к активной поддержке тюркских меньшинств в Афганистане, в частности узбеков. Анкара оказывала финансовую помощь генералу Дустому и дважды предоставляла ему убежище. Турция стала решительным противником Талибана, что вызвало напряженность в отношениях с ее старым союзником — Пакистаном. Больше того, угроза со стороны талибов привела Турцию к большему взаимопониманию с ее соперником — Ираном.

Турция сыграла роль в изменении политики Израиля в отношении Афганистана. Турция и Израиль начали тесно сотрудничать в военно-стратегической области после соглашений в Осло в 1993 году. Израильтяне и, что еще важнее, часть еврейского лобби в США не были изначально критически настроены к Талибану.[212] В соответствии с воззрениями госдепартамента США Израиль видел в талибах антииранскую силу, которую возможно использовать для подрыва иранского влияния в Афганистане и Средней Азии. Кроме того, считалось, что трансафганский трубопровод Unocal помешает Ираму построить свой собственный трубопровод из Средней Азии.

Израильская разведка Моссад начала диалог с Талибаном через представительства талибов в США и при нефтяных компаниях. Пакистанская разведка ISI поддерживала этот диалог. Хотя Пакистан и не признавал Израиль, ISI имела контакты с Моссад через посредство ЦРУ во времена афганского джихада. При первоначальной поддержке Турции Израиль установил тесные дипломатические и экономические связи с Туркменистаном, Узбекистаном и Казахстаном. Израильские компании вкладывали деньги в сельское хозяйство, в нефтедобычу и связь.

Но по мере того, как изменялась американская политика в отношении талибов, то же происходило и с израильской политикой. Талибы предоставили убежище бин Ладену и поощряли торговлю наркотиками. Турция убедила Израиль в том, что Талибан представляет угрозу для безопасности в регионе и может экспортировать исламский фундаментализм в Среднюю Азию. Когда проект Unocal испарился и Израиль понял, с каким отвращением его среднеазиатские союзники и Турция относятся к талибам, Моссад наладила контакты с представителями Северного Альянса. Теперь Израиль был заинтересован в том, чтобы не допустить установления талибами контроля над всем Афганистаном, хотя у него и оставались подозрения в отношении поддерживаемого Ираном Ахмад Шаха Масуда. Как талибы, так и Северный Альянс обвиняли друг друга в получении помощи из Израиля.

После падения цен на нефть в 1999 году Иран оставался тузом в новой Большой игре. Иран обладает вторыми по величине запасами газа в мире и более 99 млрд. баррелей доказанных запасов нефти, он добывает 3,6 млн. баррелей нефти в день. Когда строительство новых трубопроводов было отложено на неопределенный срок, Иран вступил в игру и предложил республикам Средней Азии экспортировать их нефть через свою территорию и Персидский залив. Это обошлось бы в малую долю затрат на строительство турецкого трубопровода, поскольку Иран уже располагал обширной трубопроводной сетью и требовалось лишь соединить ее короткой перемычкой с Азербайджаном. «Иранский путь для среднеазиатской нефти — самый безопасный, экономичный и простой. Для Ирана он обойдется всего в 300 тысяч долларов. Как можно сравнивать это с тремя миллиардами долларов на строительство трубы через Турцию?» — заявил в Тегеране заместитель министра нефтяной промышленности Ирана Али Маджеди.[213] Помимо этого, Иран конкурировал с Туркменистаном по части строительства газопровода в Пакистан и Индию — намного более привлекательный маршрут, поскольку он шел в обход Афганистана.[214]

На первом этапе своей программы Иран предложил обмен среднеазиатской сырой нефти на иранскую. С 1998 года сырая нефть из Казахстана и Туркменистана перевозилась Каспийским морем в иранский порт Нека, где ее перерабатывали для внутреннего потребления. В обмен на это нефтяные компании могли забирать нефть в иранских портах Персидского залива. Поскольку строительство новых трубопроводов откладывалось в долгий ящик, это показалось привлекательным для нефтяных компаний. Несмотря на американское давление, они стали договариваться с Ираном о продолжении обмена. Две американские компании, Chevron и Mobil, располагавшие концессиями в Казахстане и Туркменистане, обратились в мае 1998 года к администрации Клинтона с просьбой разрешить им обмен нефтью с Ираном, что создало большие политические проблемы для Вашингтона и поставило под сомнение продолжение санкций против Ирана.[215]

В конечном счете, строительство трубопровода из Средней Азии в Южную станет безопасным только после окончания гражданской войны в Афганистане. «Для республик Средней Азии Афганистан — источник страха, но в то же время и источник новых возможностей, — сказал мне Лахдар Брахими, спецпредставитель ООН по Афганистану. — Страх происходит из понимания этими молодыми государствами того, что афганский конфликт не может бесконечно оставаться внутри афганских границ. Либо он будет разрешен, либо он распространится на их территорию. Они хотят избежать любых авантюр, исходящих из Кабула, будь то исламский фундаментализм, терроризм или наркотики. Новые возможности обусловлены тем, что странам, не имеющим выхода к морю, хочется не зависеть больше от России, им нужны дороги, нефте- и газопроводы, ведущие на юг. Им нужно ответственное правительство в Кабуле, которое было бы их добрым соседом. Они хотят открыть свои границы, а не закрывать их».[216]

Несмотря на снижение цен на нефть и отчаянное экономическое положение России, борьба между США и Россией будет определять будущую конкуренцию трубопроводов. Россия остается непреклонной в своем нежелании допустить американцев на свой среднеазиатский задний двор. «Мы не можем не замечать шумихи, поднятой в некоторых странах Запада по поводу энергетических ресурсов Каспия. Некоторые хотели бы исключить Россию из игры и нанести удар по ее интересам. Так называемая война трубопроводов в регионе часть этой игры», — сказал президент Борис Ельцин в 1998 году.[217] Добавляя дров в огонь афганского конфликта, Россия поддерживала нестабильность в регионе и находила оправдание своему военному присутствию там.

Теперь[218] США желают стабильности, поскольку беспокоятся о последствиях непрекращающейся афганской войны для их собственной политики в Средней Азии. «Из-за нестабильности в Афганистане и Таджикистане лидеры всех среднеазиатских государств ходят по острию ножа. Их страшит распространение иранского влияния и рост экстремизма и насилия в их странах», — сказал в марте 1999 года Стивен Сестанович, специальный советник госдепартамента США по делам бывшего Советского Союза.[219] Только после прекращения гражданской войны в Афганистане республики Средней Азии и нефтяные компании обретут уверенность, чтобы продвигать вперед проект трубопровода в Южную Азию, — и едва ли это произойдет в ближайшем будущем.