Глава 13. Роман с Талибаном — 2 Битва за трубу, США и талибы в 1997–1999 годах

Глава 13. Роман с Талибаном — 2

Битва за трубу, США и талибы в 1997–1999 годах

Симпатичные секретарши в коротких юбочках, населявшие штаб-квартиру Bridas в Буэнос-Айресе, переодеты в длинные платья и блузки с длинным рукавом — так, что ни рук, ни ног почти не видно. В Буэнос-Айресе ждут делегацию Талибана. Когда они приехали в феврале 1997 году, их ожидал королевский прием. Им показывали достопримечательности, летали с ними на самолете по всей стране, демонстрируя буровые установки и газопроводы Bridas, и, наконец, отвезли на крайнюю южную точку континента, покрытую снегом и льдом.

А в то же самое время другая делегация Талибана испытывала культурный шок иного рода. Она находилась в Вашингтоне, где встречалась с сотрудниками госдепартамента и Unocal и добивалась признания их правительства Соединенными Штатами. По возвращении обе делегации встретились в Саудовской Аравии, где посетили Мекку и встретились с начальником саудовской разведки эмиром Турки. Талибы сказали, что еще не решили, предложение какой из компаний они склонны принять. Они быстро научились всем приемам Большой Игры.[247]

Обе компании изо всех сил старались склонить Талибан на свою сторону. Позиции Bridas укрепились после того, как арбитраж Международной Торговой Палаты своим определением предписал Туркменистану не препятствовать Bridas экспортировать нефть с месторождения Кеймир. Но президент Ниязов его проигнорировал, отказываясь идти на компромисс с Bridas. В марте 1997 года Bridas открыла представительство в Кабуле, и Бульгерони приехал на встречу с лидерами талибов.

Bridas приступила к обсуждению контракта с талибами. В течение долгих летних недель трое руководителей Bridas обсуждали 150-страничный документ с двенадцатью муллами, среди которых не было ни одного профессионала — не считая одного дипломированного инженера, ни дня не работавшего по специальности. Талибы не располагали специалистами по нефти и газу и мало кто из них прилично говорил по-английски, поэтому контракт был переведен на дари. «Мы обсуждаем каждое предложение, чтобы никто не обвинил нас в намерении надуть Талибан. Мы представим тот же самый контракт на одобрение всех оппозиционных групп, чтобы он превратился во всеафганский документ», — сказал мне один из руководящих сотрудников Bridas.[248] Unocal отказалась говорить о контракте до тех пор, пока в Кабуле не появится признанное правительство.

Между тем Unocal подарила 900 тысяч долларов Центру афганских исследований Университета Омахи, штат Небраска, во главе которого стоял Томас Гутьерре, ветеран афганистики. Центр создал программу подготовки кадров и гуманитарной помощи для афганцев, открыл школу в Кандагаре во главе с Джеральдом Бордманом. Последний в 80-е годы был начальником пешаварского офиса Агентства США по международному развитию (USAID), помогавшего моджахедам. Школа начала готовить около 400 афганских учителей, электриков, плотников и трубоукладчиков, которые должны были участвовать в прокладке трубопровода Unocal. Unocal передала талибам и другие подарки, в частности факс и генератор, которые и послужили причиной разразившегося в том же году скандала.

Все, что Unocal давала талибам, еще больше убедило Северный Альянс, Иран и Россию в том, что Unocal финансирует Талибан. Unocal горячо отвергала эти обвинения. Позднее представители Unocal сообщили мне, сколько средств было потрачено на проект. «По нашим оценкам, затраты на проект CentGas составили 15–20 миллионов долларов. Сюда вошла гуманитарная помощь, помощь при землетрясении, подготовка рабочих и некоторое новое оборудование, например, факс и генератор», — сказал мне в 1999 году президент Unocal Джон Имле.[249]

Роль компании Delta также усиливала подозрения. Сначала Unocal побуждала Delta, с ее саудовскими корнями и связями среди талибов, привлечь и другие афганские фракции к сотрудничеству. Вместо того, чтобы поручить это кому-нибудь из уважаемых саудовских арабов, Delta наняла для работы с афганцами американца Чарльза Сантоса. Сантос время от времени участвовал в попытках посредничества в Афганистане, предпринимавшихся ООН начиная с 1988 года. Однако два сменивших друг друга представителя ООН осуждали его за чрезмерную близость к американскому правительству и склонность действовать в своих личных интересах. Сантос был политическим советником специального представителя ООН Махмуда Местири, который руководил провалившейся попыткой посредничества в 1995 году, когда талибы стояли у ворот Кабула. Когда Delta взяла его на работу, Сантосу уже никто не доверял, и все афганские лидеры испытывали к нему глубокую антипатию. Позднее, когда Сантос не достиг никаких результатов, несмотря на многократные поездки в страну, Unocal признала свое решение ошибкой.

По мере того как из-за неспособности Delta склонить афганцев на свою сторону напряжение в отношениях между Unocal и Delta росло, Unocal создала собственную команду экспертов по Афганистану. Она наняла Роберта Оукли, бывшего посла США в Пакистане и позднее — специального посланника США в Сомали. Оукли играл ведущую роль в организации американской помощи моджахедам в 80-е годы, но это не принесло ему любви афганцев после того, как США ушли из Афганистана. Многие в Афганистане и Пакистане считали его высокомерным и тяжелым в общении — во время его пребывания в Исламабаде его прозвали «вице-королем». Оукли посетил Москву и Исламабад, чтобы получить поддержку проекта, и помог Unocal нанять других специалистов. Среди них были Гутьерре, Бордман, Залмай Хализад (американец афганского происхождения, работавший в Rand Corporation), и специалист по Средней Азии Марта Брилл Олкотт.

Американские компании: часто берут на работу бывших американских правительственных чиновников или научных работников. Все американские нефтяные компании — участники Большой игры — поступали так же, чтобы лоббировать свои интересы в Вашингтоне, и работавшие у них бывшие чиновники занимали в администрации Рейгана и Буша намного более крупные посты, чем люди, нанятые Unocal. Но в регионе этого не понимали и смотрели на Unocal с большим подозрением, считали эту компанию политическим инструментом американского правительства и рассуждали о возрождении существовавшего в 80-е годы сообщества ЦРУшников-афганистов.

Огромные проблемы для Unocal создал президент Ниязов, все так же далекий от действительности. Отказываясь учитывать проблемы, порождаемые непрерывной войной в Афганистане, он требовал от Unocal начать работы немедленно. Когда испуганные сотрудники туркменского МИДа попытались объяснить ему, что строительство не может начаться посреди непрекращающейся гражданской войны, он криком заставил их замолчать, Ниязов рассерженно говорил мне: «Мы хотим этот трубопровод. Мы связываем все наши крупнейшие проекты с миром и стабильностью в Афганистане».[250] Поэтому туркменские чиновники просто боялись рассказывать своему боссу плохие новости из Афганистана, отчего Ниязов окончательно утратил представление о реальности.

Несмотря на эти проблемы, Unocal двигалась вперед. В мае 1997 года на региональной встрече в верхах в Ашхабаде Пакистан, Туркменистан и Unocal подписали соглашение, обязывающее компанию обеспечить финансирование и согласовать финансовые условия проекта к декабрю 1997 года и приступить к строительству в начале 1998 года. Пакистанская разведка ISI сообщила США и Туркменистану о том, что талибы вот-вот возьмут Мазари-Шариф, важный укрепленный пункт Северного Альянса. Однако через две недели талибы были выбиты из Мазари-Шарифа, потеряв сотни людей, и по всему Афганистану снова вспыхнули бои. США снова были повергнуты в смущение своей зависимостью от ISI.

На первой встрече рабочей группы по проекту CentGas в Исламабаде вице-президент Unocal Марти Миллер выразил серьезные сомнения в том, что Unocal успеет к декабрю 1997 года. «Нет уверенности в том, что проект сдвинется с места. Это зависит от ситуации в Афганистане и от правительства, с которым мы могли бы работать. Это может случиться в конце этого года, на следующий год, через три года или это может оказаться пустышкой — если война будет продолжаться», — говорил Миллер на пресс-конференции 5 июня 1997 года. Пакистан и Туркменистан были вынуждены подписать новый контракт с Unocal, откладывающий срок начала работ до декабря 1998 года. Но для большинства наблюдателей даже эта дата выглядела чересчур оптимистической.

К тому времени Вашингтон и Пакистан все более и более скептически относились к способности талибов объединить Афганистан. В результате этого США стали рассматривать и другие возможности помочь Туркмении экспортировать свой газ. Внезапно изменив прежнюю политику, в июле 1997 года США заявили, что не будут препятствовать газопроводу Туркменистан-Турция, пересекающему Иран. Вашингтон утверждал, что это решение не означает поворот на 180 градусов в режиме санкций против Ирана. Но по мере того как европейские и азиатские нефтяные компании, расталкивая друг друга, пытались проникнуть на иранский рынок, американские компании усмотрели в этом открывшуюся возможность и усилили давление на администрацию Клинтона с тем, чтобы ослабить санкции против Ирана.[251]

Возможность перевозить каспийскую нефть и газ через Иран сделала непредсказуемый афганский трубопровод еще менее жизнеспособным. Решение Вашингтона оказалось ударом по Unocal и напоминанием для Исламабада; американская помощь — вещь ненадежная, сегодня она есть, завтра ее нет, и времени для насильственного объединения Афганистана у талибов остается совсем мало. Кроме того, Иран и австралийская ВНР Petroleum объявили о своей поддержке проекта газопровода из южного Ирана до Карачи, и далее в Индию, длиной в 1600 миль, стоимостью 2,7 миллиарда долларов и пропускной способностью 2 миллиарда кубических футов газа в день. Очевидным преимуществом этого конкурирующего с Unocal проекта было то, что полоса будущего газопровода не была разорена гражданской войной.

16 октября 1997 года премьер-министр Пакистана Наваз Шариф приехал на один день в Ашхабад, чтобы обсудить с Ниязовым проект Unocal. В результате Unocal, Пакистан и Туркменистан подписали предварительное соглашение о цене импортируемого туркменского газа, согласно которому Талибан получал 15 центов за 1000 куб. футов в качестве платы за транзит.[252] Решение Ниязова и Шарифа было совершенно неправдоподобным, они напрочь забыли о продолжающейся войне. Талибы были в бешенстве, так как решение было принято за их спиной, а они претендовали на большую плазу за транзит.

Unocal объявила 25 октября о расширении консорциума CentGas, в него вошли нефтяные компании из Японии, Южной Кореи и Пакистана.[253] Но попытка Unocal привлечь русских провалилась. Хотя 10 процентов в консорциуме были зарезервированы за «Газпромом», русский газовый гигант отказался подписать соглашение. Москва критиковала поддержку Талибана Соединенными Штатами и их попытку ослабить влияние России в Средней Азии.[254] Генеральный директор «Газпрома» Рэм Вяхирев заявил, что Россия не позволит Туркменистану или Казахстану экспортировать свою нефть и газ в обход России. «Упустить такой рынок… было бы, по меньшей мере, преступлением перед Россией», — сказал Вяхирев.[255]

Американские официальные лица уже вполне откровенно заняли антироссийскую позицию. «Политика США — способствовать быстрому развитию энергетики Каспия… Мы делаем это в особенности затем, чтобы способствовать независимости богатых нефтью стран, чтобы разрушить монополию России на путях транспортировки нефти из этого региона и, откровенно говоря, чтобы укрепить энергетическую безопасность Запада, диверсифицируя поставки», — говорила Шейла Хеслин, эксперт по энергетике Совета национальной безопасности.[256]

Bridas оставалась в игре, обзаведясь на этот раз могущественным партнером, против которого даже Вашингтон не смог бы возразить. В сентябре 1997 года Bridas продала 60-процентную долю своих латиноамериканских предприятий американскому нефтяному гиганту Amoco в надежде на то, что Amoco повлияет на Ниязова и поможет выручить активы Bridas в Туркменистане. Bridas пригласила делегацию Талибана во главе с муллой Ахмад Джаном, бывшим торговцем коврами, ставшим министром промышленности, вторично посетить Буэнос-Айрес в сентябре. Пакистанские власти отказались разрешить талибам вылет из Пешавара до тех пор, пока они не согласились посетить Unocal. Другая делегация талибов во главе с одноглазым муллой Мохаммадом Гаусом прибыла в Хьюстон на встречу с Unocal в ноябре 1997 года. Их поселили в пятизвездочном отеле, водили в зоопарк, показывали супермаркеты и космический центр НАСА. На обеде у Марти Миллера они восхищались его большим, удобным домом и плавательным бассейном. Талибы встречались с чиновниками госдепартамента и снова ставили вопрос об их признании со стороны США.[257]

После зимнего затишья весной 1998 года в Афганистане вновь начались бои, и проекты обеих компаний стали казаться еще менее осуществимыми. В марте в Ашхабаде Марти Миллер сказал, что проект откладывается на неопределенное время, так как, пока идет война, финансировать его невозможно. Ниязов был готов взорваться от нетерпения, a Unocal просила еще об одной отсрочке, после декабря 1998 года, чтобы найти источники финансирования. У Unocal возникли проблемы и в Америке. На ежегодном собрании акционеров некоторые акционеры выступили против проекта из-за плохого обращения талибов с афганскими женщинами. Группы американских феминисток начали поднимать общественное мнение против Талибана и Unocal.

В течение 1998 года давление феминисток на Unocal усилилось. В сентябре 1998 года группа «зеленых» потребовала у прокурора штата Калифорния ликвидировать компанию за ее преступления против человечества и окружающей среды, а также из-за связей Unocal с талибами. Unocal назвала обвинения «смехотворными». Сначала Unocal пробовала отразить атаки феминисток, а затем притворилась, что не слышит их обвинений. Но у Unocal не было шансов, компания имела дело не с иностранцами, а с американскими женщинами, которые пользовались поддержкой у администрации Клинтона.

«Мы не согласны с некоторыми американскими феминистскими группами в вопросе о том, как Unocal должна была бы себя здесь вести… Мы — гости в суверенных странах, имеющих свои политические, общественные и религиозные убеждения. Никакая компания, и наша в том числе, не может решить эти проблемы в одиночку. Уход из Афганистана, идет ли речь о трубопроводе или о наших гуманитарных проектах, не поможет решить эту проблему», — говорил Джон Имле.[258]

Бомбардировка американцами лагерей бин Ладена в августе 1998 года вынудила Unocal вывести свой персонал из Пакистана и Кандагара. Наконец, в декабре 1998 года Unocal заявила о своем выходе из созданного ее усилиями консорциума CentGas. Падение мировых цен на нефть, сильно ударившее по нефтяной отрасли, нанесло мощный удар и по Unocal. Unocal отказалась от участия в турецком трубопроводном проекте, закрыла свои представительства в Пакистане, Туркменистане, Узбекистане и Казахстане и объявила о 40-процентном сокращении запланированных на 1999 год капитальных вложений из-за низких цен на нефть. Единственной хорошей новостью в эти тяжелые дни была победа над Bridas. 5 октября 1998 года окружной суд штата Техас отказал Bridas в ее 15-миллиардном иске к Unocal — на том основании, что отношения сторон регулируются законами Туркменистана и Афганистана, а не Техаса.

Теперь, когда США были озабочены поимкой бин Ладена, могло показаться, что один раунд Большой игры закончен. Было понятно, что ни одна американская компания не сможет построить афганский трубопровод, — из-за позиции Талибана в женском вопросе, из-за бин Ладена и из-за непрекращающихся боевых действий. Unocal могла понять это и значительно раньше, но этого не произошло, пока талибы и Пакистан постоянно сулили скорую победу. Bridas оставалась в игре, но старалась не привлекать к себе внимания на протяжении нескольких трудных месяцев. Хотя проект почти умер, Пакистан упорно пытался поддержать в нем жизнь. В апреле 1999 года на встрече в Исламабаде Пакистан, Туркменистан и Талибан попытались оживить проект и заявили, что подыщут нового спонсора для консорциума, но уже никто не хотел связываться с Афганистаном и талибами, и иностранные инвесторы держались подальше от Пакистана.

Стратегия США была «клубком недоразумений», по словам Пола Старобина, и «высокомерной, запутанной, наивной и опасной», по словам Марты Брилл Олкотт. Писатель Роберт Каплан назвал этот регион «анархическим пограничьем».[259] Тем не менее, США, прочно связавшие себя с трубопроводом Баку-Джейхан, невзирая на крах нефтяных цен и нежелание нефтяных компаний инвестировать, упорно верили в возможность построения трубопроводов без ясной стратегии или урегулирования региональных конфликтов.

Передав моджахедам оружие и снаряжение на миллиарды долларов, американцы начали отходить от афганских дел после завершения вывода советских войск в 1989 году. Отход превратился в бегство в 1992 году после падения Кабула. Вашингтон предоставил своим союзникам в регионе, Пакистану и Саудовской Аравии, свободу самим разбираться с последовавшей гражданской войной в Афганистане. Для простых афганцев уход США со сцены был огромным предательством, а отказ Вашингтона организовать давление извне и заставить главарей враждующих групп договориться — предательством вдвойне. Другие афганцы были возмущены тем, что США разрешили Пакистану хозяйничать в Афганистане. Американское «стратегическое отсутствие» позволило всем странам региона, включая получившие независимость государства Средней Азии, подкармливать «своих» полевых командиров, усиливая и затягивая тем самым гражданскую войну. Поток американской военной помощи моджахедам не превратился в поток международной гуманитарной помощи, который мог бы склонить главарей банд помириться и восстановить страну.

После окончания холодной войны политика Вашингтона в отношении Афганистана, Пакистана, Ирана и Средней Азии страдала от отсутствия стратегии. США решали вопросы по мере их поступления, беспорядочно и по кусочкам, вместо того, чтобы опираться на внятную региональную стратегию. Можно выделить несколько этапов американской политики в отношении Талибана, порожденных внутренними политическими проблемами США или попытками найти быстрое решение вместо политической стратегии.

В 1994–1996 годах США оказывали политическую поддержку Талибану через своих союзников — Пакистан и Саудовскую Аравию, поскольку Талибан представлялся Америке антииранским, антишиитским и прозападным движением. США закрывали глаза на фундаменталистскую программу талибов, угнетение женщин и озабоченность, которую они вызывали в Средней Азии, поскольку общая картина их не интересовала. В 1996–1997 годах США еще более настойчиво поддерживали талибов, так как они стояли за проект Unocal, хотя Америка не имела стратегического плана доступа к источникам энергии в Средней Азии и думала, что трубопроводы можно построить до прекращения гражданской войны в регионе.

Поворот на 180 градусов в американской политике с 1997 года по настоящее время[260] сначала был вызван исключительно кампанией американских феминисток против Талибана. Как это обычно бывало с Клинтоном, соображения внутренней политики перевесили внешние задачи и пожелания союзников. Клинтон открыл для себя афганскую проблему только тогда, когда американские женщины постучались к нему в дверь. Президент и миссис Клинтон сильно зависели от голосов женщин на выборах 1996 года и от их поддержки в истории с Моникой Левински. Они не могли позволить себе вызвать недовольство у либерально настроенных женщин Америки. Больше того, как только в дело вмешались либерально настроенные звезды Голливуда — именно они были главными фигурами при финансировании предвыборной кампании Клинтона, а Альберт Гор сам рассчитывал на их поддержку для своего собственного избрания, — Америка уже не могла позволить себе мягкого отношения к талибам.

В 1998–1999 годах поддержка талибам и бин Ладена, их отказ поддержать проект Unocal и пойти на компромисс со своими противниками и новым правительством умеренных в Иране стали новыми причинами сурового отношения США к Талибану. В 1999 году «поймать бин Ладена» стало основной целью американской политики, а новый исламский радикализм, расцветавший в Афганистане, оставался без внимания — хотя именно он мог произвести сколько угодно новых бин Ладенов. Несмотря на это, США впервые оказались в лагере мира и полностью поддержали попытки прекратить войну, предпринимаемые ООН.

Американская политика изобиловала ложными предпосылками. Когда я разговаривал с дипломатами из посольства США в Исламабаде сразу после появления Талибана в 1994 году, они были полны энтузиазма. Талибы рассказывали американским дипломатам, непрерывной чередой направлявшимся в Кандагар, о своей нелюбви к Ирану, о желании покончить с выращиванием опиумного мака и производством героина, о том, что они против всех иностранцев в Афганистане, включая арабов, а также о том, что они не хотят брать власть и управлять страной. Некоторые американские дипломаты представляли талибов глубоко религиозными и добродетельными людьми, похожими на новых христиан из «Библейского пояса» в Америке. Американские дипломаты считали, что талибы решат главные задачи американской политики в Афганистане — «убрать наркотики и бандитов», по словам одного из дипломатов. Надежда была более чем наивном, учитывая социальную базу талибов и то, что сами талибы не знали, кого они представляют и хотят ли они взять государственную власть.

Когда талибы в 1995 году захватили Герат и выкинули сотни девушек из школ, США не сказали ни слова против этого. На самом деле США и пакистанская разведка ISI считали, что падение Герата поможет Unocal и затянет петлю вокруг Ирана. Желание Вашингтона использовать талибов для блокады Ирана было столь же близоруким, так как настраивало Иран против Пакистана, суннитов против шиитов и пуштунов против непуштунов. «Каковы бы ни были достоинства политики изоляции Ирана в борьбе против терроризма, она не дает США ничего сделать в Афганистане», — писал Барнетт Рубин.[261] Иран, который и так все время боялся заговоров ЦРУ, из кожи вон лез, чтобы продемонстрировать поддержку талибов со стороны ЦРУ, и усиленно вооружал Северный Альянс. «Политика США вынуждает нас объединиться с Россией и Северным Альянсом против Пакистана, Саудовской Аравии и Талибана», — сказал один иранский дипломат.[262]

Некоторые американские дипломаты, озабоченные отсутствием генеральной линии в политике Вашингтона, признавали, что у США нет никакой связной политики, кроме как следовать пожеланиям Пакистана и Саудовской Аравии. В конфиденциальном меморандуме госдепартамента, написанном непосредственно перед захватом Кабула в 1996 году, часть которого мне довелось прочесть, было сказано, что в случае экспансии талибов Россия, Индия и Иран будут поддерживать Северный Альянс и война будет продолжаться, что США будут разрываться между поддержкой своего старого союзника Пакистана и нежеланием оттолкнуть Индию и Россию, с которыми США пытаются наладить отношения. В такой ситуации, предполагали в госдепартаменте, США не могут надеяться на ведение внятной политики в Афганистане. Впрочем, в год выборов они в ней особо и не нуждались.

Была и еще одна проблема. Мало кто в Вашингтоне интересовался Афганистаном. Робин Рейфел, помощник госсекретаря по южноазиатским делам и главный человек, отвечавший за политику в отношении Афганистана, в частном порядке признавала, что ее инициативы не вызывали особого интереса у руководства. Государственный секретарь Уоррен Кристофер не упомянул об Афганистане ни единого раза за все время пребывания в этой должности. Предпринятая Рейфел попытка обсудить идею эмбарго на поставки оружия в Афганистан на Совете Безопасности ООН не получила поддержки Белого Дома. В мае 1996 года ей удалось поставить вопрос о положении в Афганистане в повестку дня Совета Безопасности ООН — впервые за шесть лет. В июне сенатор Хэнк Браун, при поддержке Рейфел, провел сенатские слушания по Афганистану и организовал трехдневное совещание в Вашингтоне между лидерами афганских фракций и американскими законодателями, которое Unocal помогла профинансировать.[263]

Рейфел признавала опасность, исходящую из Афганистана. В мае 1996 года она говорила в Сенате Соединенных Штатов о том, что «Афганистан превратился в рассадник наркотиков, преступности и терроризма, который может разрушить Пакистан, соседние государства Средней Азии и оказать воздействие на Европу и Россию».[264] Она сказала, что тренировочные базы экстремистов в Афганистане занимаются экспортом терроризма. Но настойчивость Рейфел выродилась в дипломатическое латание дыр, так как она не была подкреплена серьезным интересом США к региону.

Когда талибы в сентябре 1996 года захватили Кабул, ЦРУ, воодушевленное аналитиками из ISI, решило, что завоевание всей страны талибами возможно и проект Unocal может дать плоды. США хранили молчание в отношении репрессий талибов против женщин в Кабуле и усиления боевых действий, а в ноябре Рейфел призвала все страны вступить в диалог с талибами и не оставлять их в изоляции. «Талибан контролирует более двух третей территории страны, они афганцы, они местные, они показали свою устойчивость. Истинный источник их успеха — готовность многих афганцев, в особенности пуштунов, получить немного мира и безопасности вместо непрекращающейся войны и хаоса, даже ценой суровых ограничений в общественной жизни, — говорила Рейфел. — Изоляция Талибана была бы не в интересах Афганистана и не в наших интересах».[265]

Некоторые озабоченные американские комментаторы обращали внимание на непоследовательность политики США в то время. «США хотя и выступают против нарушений прав человека, но не выработали никакой ясной политики в отношении этой страны и не заняли недвусмысленной позиции против вмешательства своих друзей и давних союзников — Саудовской Аравии и Пакистана, чья помощь помогла талибам захватить Кабул».[266]

США и Unocal хотели верить в то, что Талибан победит, и соглашались с пакистанцами, что так оно и будет. Самые наивные из американских политиков надеялись построить отношения с талибами по образцу отношений с Саудовской Аравией в 20-е годы. «Вероятно, Талибан будет развиваться по саудовскому образцу. Там будет Aramco, трубопроводы, эмир, никакого парламента и сплошной шариат. Мы это переживем», — говорил один американский дипломат.[267] Вполне понятно, что Северный Альянс, Иран и Россия считали проект Unocal орудием в руках США/ЦРУ и главной причиной американской поддержки талибов. Связи Unocal с американским правительством стали предметом постоянных разговоров. Американский комментатор Ричард Маккензи писал, что Unocal регулярно получает информацию от ЦРУ и ISI.[268]

Unocal не подтверждала, но и не опровергала факт поддержки со стороны госдепартамента, которую получила бы любая американская компания за границей, но начисто отвергала свою связь с ЦРУ. «Так как Unocal была единственным американским участником консорциума CentGas, то поддержка маршрута госдепартаментом вылилась в поддержку CentGas и Unocal. В то же время правительству Соединенных Штатов хорошо известно, что позиция Unocal — это политический нейтралитет», — говорил мне президент Unocal Джон Имле.[269] Причина неудачи Unocal была в том, что ему не удалось построить отношения с афганскими фракциями, не зависевшими ни от американского, ни от пакистанского правительств.

Существовала и более крупная проблема. До вашингтонской, речи Строуба Талбота в июле 1997 года у США отсутствовал стратегический план обеспечения доступа к источникам энергии в Средней Азии. Перед американскими компаниями стояла задача, разрешить которую они не могли, — а та, которую они могли решить, перед ними не ставилась, так как строить трубопровод через Россию и Иран им было запрещено. Когда Вашингтон, наконец, внятно объявил о политике «транспортного коридора» от Каспия до Турции (в обход России и Ирана), то нефтяные компании не были готовы подписаться на участие в нем из-за высоких издержек и нестабильности в регионе. Основной вопрос, который США отказались на себя взять, — установление мира в регионе. До тех пор, пока не закончатся все военные конфликты в Центральной Азии и на Каспии (Афганистан, Таджикистан, Грузия, Чечня, Нагорный Карабах, курдский вопрос) и пока не будет достигнут консенсус с Ираном и Россией, строить трубопроводы будет не только небезопасно, но и коммерчески невыгодно, так как Иран и Россия смогут блокировать их на каждом шагу.

Интерес Ирана и России заключался в том, чтобы поддерживать нестабильность в регионе, вооружая Северный Альянс, и не давать США осуществить их план строительства трубопровода. Даже сейчас США не дают ясного ответа на вопрос, хотят ли они спасти нищие страны Средней Азии, позволив им экспортировать энергию любым доступным им путем, или продолжат блокировать трубопроводы через Иран и Россию.

Вопрос, стоявший перед США и Unocal в Афганистане, был прост. Стоило ли полагаться на Пакистан и Саудовскую Аравию и дождаться, пока талибы объединят страну силой, по старому доброму обычаю? Или США следовало заняться миротворчеством, собрать все афганские народности и фракции вместе и создать единое правительство, которое могло бы надолго обеспечить стабильность? Хотя в общем: случае Вашингтон поддерживал идею коалиционного многонационального правительства в Кабуле, на практике он долгое время верил в Талибан, и, даже перестав верить, он не хотел призвать к порядку Пакистан и Саудовскую Аравию.

Хотя ЦРУ и не платило за оружие и снаряжение для талибов из своего бюджета, a Unocal не оказывала талибам военной помощи, США поддерживали Талибан через своих традиционных союзников — Пакистан и Саудовскую Аравию, соглашаясь с тем, что они дают оружие и деньги талибам. «США не возражали против поддержки Талибана из-за наших связей с Пакистаном и саудовским правительством, которые были за него. Но мы так больше не делаем и сказали им категорически, что нам нужно мирное соглашение», — говорил мне в 1998 году высокопоставленный американский дипломат, работавший в Афганистане.[270]

Вашингтон не вел тайную политику — он не вел никакой. Тайная политика подразумевает планирование, финансирование и принятие решений, но ничего подобного в отношении Афганистана в вашингтонских верхах не происходило.

Углубляющийся экономический и политический кризис в Пакистане также был одной из причин того, что отношение Вашингтона к талибам в конце 1997 года изменилось. Американские официальные лица стали вслух опасаться того, что наркотики, терроризм и угроза исламского фундаментализма, исходящая от талибов, сломают их старого и слабеющего союзника — Пакистан. США предостерегали Пакистан от растущей опасности, но приходили в отчаяние, видя отказ ISI надавить на талибов и заставить их смягчить свою политику и свое отношение к женщинам.

Первое публичное выражение перемена позиции США получила во время визита госсекретаря Мадлен Олбрайт в Исламабад в ноябре 1997 года. На пороге пакистанского МИДа она назвала Талибан «недостойным» за его политику в отношении женщин. Внутри здания она предостерегла Пакистан, что он может оказаться в одиночестве в Центральной Азии, что, в свою очередь, ослабит рычаги США в регионе. Но режим Шарифа продолжал противоречить сам себе, желая стать проводником для энергоносителей из Средней Азии, желая мира в Афганистане, но пытаясь добиться его через победу Талибана. Пакистан не мог одновременно получить победу талибов, доступ в Среднюю Азию, дружбу с Ираном и конец бин-ладеновского терроризма. Это была обреченная на поражение, внутренне противоречивая и полная самообмана политика, в которой Пакистан даже не мог признаться.

Сдвиг в политике США произошел также из-за перемен в Вашингтоне. В начале жесткий и невезучий Уоррен Кристофер уступил пост госсекретаря Мадлен Олбрайт. Ее собственное детство, проведенное в Центральной Европе, было залогом того, что права человека займут почетное место в ее деятельности. Новая команда американских дипломатов стала работать на афганском направлении как в Вашингтоне, так и в Исламабаде. Новый помощник госсекретаря по южноазиатским делам, Карл Индерфурт, работал в Афганистане журналистом и был намного ближе к Олбрайт, чем Рейфел — к Кристоферу.

После того как Олбрайт приватно покритиковала Пакистан и публично — Талибан, Билл Ричардсон, представитель США в ООН, побывал в апреле 1998 года с визитом в Исламабаде и Кабуле. Но поскольку Пакистан не оказал реального давления на талибов, а лишь посоветовал им принять Ричардсона с подобающими церемониями, поездка превратилась в упражнение по связям с общественностью. Договоренности, достигнутые Ричардсоном и талибами, Мулла Омар разорвал через несколько часов. Единственным положительным итогом поездки было то, что отныне США стали считать Тегеран партнером на будущих мирных переговорах по Афганистану, а американо-иранские противоречия смягчились.

Так же, как и в случае с инициативой Рейфел в 1996 году, американцы пробовали воду в афганском болоте, но не хотели брать на себя реальную ответственность. США не желали принимать чью-либо сторону или связываться с повседневными задачами миротворчества. Пакистанцы поняли эту слабость и попытались парировать американское давление. Министр иностранных дел Пакистана Гохар Айюб нанес удар по американцам пред самым приездом Ричардсона. «Американцы думают посадить там [в Кабуле] своих марионеток. В Пакистане есть люди, которые только ходят по приемам, но с ними каши не сваришь, у них нет поддержки в Афганистане», — сказал Айюб во время визита в Токио.[271]

Напряженность между США и Пакистаном существенно возросла после нападения бин Ладена на американские посольства в Африке в августе 1998 года. Тот факт, что ISI свела бин Ладена с талибами в 1996 года и поддерживала с ним связь, а теперь отказалась помочь американцам поймать его, сильно затруднил их отношения, Американцы стали намного жестче. «Существует явная и опасная связь между политической жизнью Пакистана и хаосом в Афганистане. С появлением Талибана есть все больше причин опасаться того, что воинствующий экстремизм, обскурантизм и сектантство заразят и соседние страны. Если „талибанизация“ будет распространяться дальше, Пакистан потеряет от этого больше всех», — сказал в январе 1999 года заместитель госсекретаря США Строуб Талбот.[272]

Но американцы не были готовы публично критиковать Саудовскую Аравию за ее поддержку талибов, хотя в частном порядке они убеждали Саудовскую Аравию использовать ее влияние на Талибан и для выдачи бин Ладена. Даже американские конгрессмены стали задаваться вопросами о противоречивости политики США. «Я хочу ответа на вопрос, не привела ли тайная политика нашей администрации к победе Талибана и не она ли позволила этой жестокой партии удержаться у власти, — сказала конгрессмен Дана Рорабахер в апреле 1999 года. — США поддерживают очень тесные отношения с Саудовской Аравией и Пакистаном, но, к несчастью, не мы руководим ими, а они определяют нашу политику».[273]

У Пакистана появилась проблема: американцы до такой степени демонизировали бин Ладена, что для многих мусульман, особенно в Пакистане, он стал героем. США снова сосредоточились на одном — поимке бин Ладена, упустив из виду общую проблему терроризма в Афганистане и установления мира. У Вашингтона существовала политика в отношении бин Ладена, но не в отношении Афганистана. От поддержки Талибана США ударились в другую крайность — полное отвержение талибов.

Соединенные Штаты отказались от поддержки талибов в основном из-за давления, оказываемого феминистами внутри США. Афганские женщины-активисты, например, Зиба Шориш-Шемли, побудили феминистское большинство развернуть кампанию по сбору средств в поддержку афганских женщин, чтобы заставить Клинтона занять более жесткую позицию в отношении Талибана. В ней приняли участие около трехсот женских, профсоюзных и правозащитных организаций. Кампания стала особенно популярной после того, как Мэйвис Лено, жена комика Джея Лено, пожертвовала 100 000 долларов. «США несут долю ответственности за те условия, в которых находятся афганские женщины. Многие годы наша страна снабжала моджахедов оружием для войны против Советов», — заявила миссис Лено на слушаниях в Конгрессе в марте 1998 года.[274]

С помощью Лено организация Feminist Majority организовала в честь афганских женщин большой прием с участием звезд сразу после церемонии вручения премии Оскар в 1999 году. «Война Талибана против женщин стала последней cause celebre[275] в Голливуде. Тибет больше не в моде. Теперь в моде Афганистан», — писала Washington Post.[276] Лено была знаменитостью в американской «культуре знаменитостей», поэтому ее мнение приобрело популярность. Хиллари Клинтон, стараясь приобрести поддержку феминистов в видах своей будущей политической карьеры, несколько раз выступила против талибов. «Когда так называемая религиозная полиция избивает женщин за то, что они не полностью закрывают свое тело или слишком шумно передвигаются, само по себе избиение не есть цель. Цель — сломить дух этих женщин», — говорила госпожа Клинтон в одной из речей в 1999 году.[277] Казалось, политика США описала полный круг, от безусловного принятия Талибана до его безусловного отвержения.