§ 16. Общие особенности первоначального устного христианского Предания

§ 16. Общие особенности первоначального устного христианского Предания

37. Очевидная необходимость устного Предания

Совершенно ясно, что в первые годы после Пятидесятницы память об Иисусе и «о всех сих событиях» (Лк. 24, 14), то есть о Его Воскресении, положившем новое начало Священной истории и бытию Церкви — словом, о событии Иисуса — распространялась, сохранялась и передавалась в устных или во всяком случае не дошедших до нас формах. Мы можем даже перечислить целый ряд факторов-причин самого разного плана (богословских и психологических, очевидных и достаточно неожиданных), объясняющих, почему Предание об Иисусе, хотя и довольно скоро, но все же не сразу стало Писанием, тем более имеющим четкие канонические границы.

Во-первых, у той первоначальной аудитории, которая по определению была предназначена Богом и приготовлена к принятию вести об Иисусе как о Мессии, то есть у иудейского народа, уже была Библия, воспринимавшаяся как Слово Божие во всей его полноте и законченности. Это те самые «Закон и Пророки» (напр., Мф. 7, 12), или «Закон, Пророки и Псалмы» (Лк. 24, 44), или просто «Писания», что впоследствии христиане стали называть Ветхим Заветом. Сам Иисус обращался к Писаниям как к чему-то, что Ему предшествовало и предвозвещало ту эру спасения, Царство Божие, которые наступили с Его приходом. И в сознании первых учеников Он был исполнением всей полноты иудейского Священного Писания. В этом смысле Он был над Писанием, сверх Писания, не заменяя его, а исполняя. Поэтому изначально не ставилась цель написать нечто, что заменило бы Библию. Лишь впоследствии, когда появился Новый Завет как канон книг, «Закон, Пророки и Писания» назвали «Ветхим Заветом», хотя уже в самую раннюю эпоху христиане не могли не чувствовать всю предварительность и «ветхость» Закона по отношению к новизне слова Иисусова (ср. 2 Кор. 3, 14). Роль Писания — в том, чтобы фиксировать прошлое и пророческие предчувствия и ожидания будущего, пред-возвещать. Возвещает же (без хронологической приставки «пред-») не Писание, а устное слово. Да и вообще, Евангелие — как весть — устно по своей изначальной природе, хотя и привлекает письменный предшествующий ветхозаветный материал. Оно, конечно, может быть записано, как это и было сделано, но нельзя забывать о его необходимой изначальной устной природе.

Во-вторых, первые ученики хорошо усвоили от Своего Учителя обещание близкого наступления Царства Божия как конца этого мира, и наступления нового мира, нового эона (см. § 57. 2). Острота эсхатологических ожиданий снимала проблему записи, необходимой лишь в случае неопределенно долгой исторической перспективы существования мира и христианства в мире. Сам по себе факт записи Евангелий спустя три-четыре десятилетия после события Иисуса (время сознательной жизни одного поколения) указывает на необходимость учитывать этот «эсхатологический фактор»: запись Евангелия предпринимается в том числе и в виду очевидной задержки Конца (Парусии, см. § 31. 4) на неопределенный срок.

Наконец, в-третьих, церковная жизнь в первые десятилетия питалась из первоисточника — от живых свидетельств очевидцев. Ими были прежде всего апостолы и вообще те, в чьей жизни так или иначе напрямую оставил о Себе память Иисус воскресший (ср., напр., Деян. 1, 21; 1 Кор. 15, 6). При всем стремительно растущем количестве христианских общин апостолы, хотя и все с большим и большим трудом, успевали лично возвестить и более-менее подробно рассказать об Иисусе, так что перед глазами слушателей «предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый» (Гал. 3, 1). Этот третий, психологически естественный фактор, объясняющий отсутствие нужды в записи Евангелий, мог продержаться опять-таки лишь в течение одного поколения, а в виду быстрого роста Церкви тем более не мог не исчезнуть.

За те несколько лет или максимум несколько десятилетий, что отделяют события Пасхи Иисуса от времени написания тех или иных новозаветных текстов, устное христианское Предание успело обрести и даже изобрести некоторые формы, которые позволяли как можно более полно и адекватно передать то главное и множество частного, что было связано с Иисусом. Это были достаточно жизнеспособные и содержательные формы, в которые как бы «сгруппировалось» устное Предание. И все же, став Писанием (книгами Нового Завета), эти формы, пригодные для устной «зоны обитания», уступили место другим, относящимся к сфере письменного текста. Получается необычайно интересная картина. С одной стороны, ни одна книга Нового Завета — будь то Евангелие или апостольское послание — не является простой, «стенографической» записью чьей-либо речи или устного повествования об Иисусе (и тем более, «репортажем о событиях» или «стенограммой выступлений», сделанными по ходу дел при жизни Господа). С другой стороны, тексты Нового Завета — опять-таки самого разного жанра и авторства — представляют собой или содержат целые пласты и блоки устного Предания, отредактированные или цитируемые в соответствии с теми или иными целями, которые ставил перед собой тот или иной писатель.

Перед читателем и исследователем Нового Завета стоит задача распознать в новозаветных текстах два аспекта или два субъекта действия: Самого Иисуса, о Котором возвещалось в устном Предании, ставшем затем Писанием, и также тех, кто оставил о Нем именно такое свидетельство, в такой форме, с такими акцентами, придав первоначальному Преданию вид текста.

Но если сам факт существования устного Предания со своими законами и формами не вызывает сомнений, то распознавание конкретных контуров, форм, пластов, неразложимых блоков Предания — дело не всегда простое. И все же можно в общих чертах нарисовать реконструированную картину первых христианских десятилетий с точки зрения передачи и сохранения памяти об Иисусе. Это делается вслед за общепринятыми выводами новозаветной библеистики, прежде всего на основании текста Нового Завета, а также на основании других церковно-исторических источников.