58. Основные важные темы 1 Кор.

58. Основные важные темы 1 Кор.

В первых же словах привествия можно почувствовать, что в отношениях между ап. Павлом и коринфскими христианами появилось некоторое напряжение. Если, начиная Послания к Фессалоникийцам, он писал просто: «Павел и Силуан и Тимофей — церкви Фессалоникской... « (1 Фес. 1, 1; 2 Фес. 1, 1), то в Посланиях к Коринфянам Павел вынужден сразу делать упор на свое апостольское призвание непосредственно Господом Иисусом Христом — как будто кто-то ставит его под вопрос:

1 Павел, волею Божиею призванный Апостол Иисуса Христа, и Сосфен брат, ² церкви Божией, находящейся в Коринфе... (1 Кор. 1, 1-2; ср. 2 Кор. 1, 1-2)

Разделения и единство в Церкви

Немедленно после традиционных приветствия и благодарения (1, 1-9) апостол, как будто не в силах больше терпеть, высказывает горячее пожелание:

Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях (1, 10).

Так, в одном небольшом предложении апостол сразу провозглашает главный принцип жизни Церкви — единство. Причиной и основой этого единства является единственность и исключительность Иисуса Христа. Последующие строки полагают начало той христологии, которую Павел разовьет затем в этом и в последующих посланиях до головокружительных масштабов. С христологией будут тесно связаны екклезиология (учение о Церкви) и сотериология (учение о спасении).

Наконец-то об Иисусе говорится не только как о Мессии, проповедовавшем в Галилее и Иудее, а затем распятом в Иерусалиме, а как о Господе, в Котором дан дар спасения всех верующих и Который есть единственный, в Кого можно креститься ради спасения. С Ним не может сравниться ни один учитель. Спасение, которое дарует Он, — не в учительстве, а в Его Крестной смерти и Воскресении:

¹² Я разумею то, что у вас говорят: я Павлов; я Аполлосов; я Кифин; а я Христов. ¹³ Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились? (1, 12-13)

Разделения и единство в Церкви — основная тема всего 1 Кор., но апостол подходит к ней с разных сторон. В начале он с пристрастием говорит о единстве в одной вере, так как один Господь — Иисус Христос. Недопустимо появление в Церкви каких-либо партий, фракций, которые бы послушно шли за своим уважаемым и почитаемым лидером, своего рода отцом, который заслонял бы личность Христа. Забегая вперед, скажем, что не менее горячо апостол будет отстаивать и многообразие человеческих путей и служений в Церкви:

... надлежит быть и разномыслиям между вами... (1 Кор. 11, 19).

Но начинает он с жесткого отметания абсолютизации чьего-либо, даже своего собственного авторитета, если он подменяет главенство Христа в Церкви. Павла огорчали не только те, кто не желал его слушать и напрочь отвергал его авторитет, но и те, кто с восторгом его почитал. В этом почитании он также видел угрозу единству христианской общины. Иначе не сделал бы он такого неожиданного горького вывода:

¹⁴ Благодарю Бога, что я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия, ¹⁵ дабы не сказал кто, что я крестил в мое имя (1 Кор. 1, 14-15).

Мудрость Божия и мудрость человеческая

Итак, кто-то из коринфян почитал Павла и готов был следовать за ним всегда и во всем. А кто-то, совсем наоборот, как мы увидим, считал его самозванцем-псевдоапостолом. Еще бы: ведь его проповедь была, во-первых, о Христе-Спасителе, позволившем казнить Себя на позорном столбе, и, во-вторых, о взаимном терпении и жертвенности как следовании за Христом. Она выглядела в их глазах как что-то уж слишком несуразное и примитивное. Что это за апостол, который толкует о таких детских вещах, как любовь, сострадание и жертвенность! Нам бы что-нибудь по-серьезнее, по-мудрее! Услышать бы о высоких истинах о Боге! Да, христианство красиво, глубоко и содержит много мудрости, унаследованной из богатой библейской традиции, — так вот и покажи нам эту мудрость и глубину! А что ты нам без конца толкуешь об этом странном недоразумении — распятом Мессии!

Дальше мысль апостола как будто отклоняется от этой темы единства. В действительности же, как мы увидим, мысль о единстве Церкви лишь получает новое измерение.

Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова (1 Кор. 1, 17).

1 Кор. 1, 18 — 2, 5 — отрывок, известный как Слово о Кресте (по первым словам ст. 18). Неудивительно, что этот текст читается в Православной Церкви как Апостольское чтение в праздники Честного Креста (например, Воздвижения: 1 Кор. 1, 18-24) и Великой Пятницы (1 Кор. 1, 18 — 2, 2).

¹⁸ ...Слово о кресте для погибающих юродство [ЕК: безумие] есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия. ¹⁹ Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. ²⁰ Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? ^21 Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством [ЕК: безумием] проповеди спасти верующих. ^22 Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; ²³ а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов [ЕК: язычников[388]] безумие, ²⁴ для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; ²⁵ потому что немудрое [ЕК: безумное] Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков. ²⁶ Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; ²⁷ но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; ²⁸ и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, ^29 — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом. ³⁰ От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением, ³¹ чтобы было, как написано: хвалящийся хвались Господом. 2, 1 И когда я приходил к вам, братия, приходил возвещать вам свидетельство Божие не в превосходстве слова или мудрости, ² ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого, ³ и был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете. 4 И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, ⁵ чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией.

В основе Слова о Кресте — несомненно, апостольское свидетельство о событиях на Голгофе. Но здесь уже дается осмысление голгофского события, его духовное значение. Даже само понятие «Крест» не столько имеет в виду орудие казни (столб с перекладиной, к которому прибивали преступника), сколько используется в символическом значении — как символ-обозначение Божиего поведения по отношению к миру, к человеку, символ Божиего пути на земле. Евангелия только описывают Голгофские события — Христа распяли как преступника на позорном столбе! — и в этом описании читатель или слушатель сами должны увидеть самопожертвование Бога и их неожиданное спасение. А Павел помогает понять, почему Крестная — именно Крестная! — смерть Христова спасительна для людей и почему Крест Христов есть парадигма поведения христиан в Церкви.

Итак, апостол пишет о Кресте как о деле премудрого Бога среди людей. Ведь никто не сомневается в том, что Бог мудр. В чем же Его мудрость? Мудрость и победа всемогущего Бога, которой не могло не быть и не может не быть, Его слава, точнее, откровение Его славы и величия — все это обнаруживается на Кресте, где Человек, Которым стал Бог, с позором убивается как злодей. Позор, проклятие, наконец, смерть — то, что мир обрушивает на Христа, и то, что Он добровольно принимает на Себя, — становятся путем к Его победе и славе. Добровольная жертва — для Бога означающая истощание, опустошение, самоумаление (ср. Флп. 2, 7; см. § 20. 2) — есть тот путь общения, который открывается только во Христе и апофеозом которого является Крест.

Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие (ст. 23).

Это центральный по смыслу стих, который дает ключ ко всему отрывку.

Мудрость (sofi/a) Божия оказывается неожиданной, не укладывающейся ни в какие человеческие представления о мудрости, о славе, о победе, о достижении победы. С каким бы багажом представлений о мудрости, в т.ч. о житейской мудрости, с каким бы жизненным опытом ни подошел бы человек к Кресту как к способу общения, для него в любом случае он будет неожиданным и странным. А далее возможна реакция двух типов, в зависимости от сознания — религиозного или нерелигиозного, точнее, библейского или небиблейского. Или же мы подумаем, что Слово о Кресте — не более чем абсурд, глупость и безумие. Или же нечто гораздо более серьезное и худшее (религиозные люди всегда все воспринимают гораздо серьезнее): говорить о Мессии на Кресте — скандал, соблазн, кощунство, религиозное смущение (ст. 23).

Безумие, или соблазн — эти два варианта исчерпывают, в сущности, все возможное многообразие естественной человеческой реакции на неожиданность и неприемлемость Креста.

Так категории «иудеи» и «эллины» (т. е. язычники) оказываются не просто историческими реалиями, которыми жила Церковь в те первоначальные христианские десятилетия, а человеческими религиозными типами в их реакции на проповедь о Кресте Христовом. Да, произошла неминуемая встреча двух миров — иудейства и язычества (язычество в ареале апостольской проповеди в ту пору было представлено эллинизмом). Но произошла и другая встреча-столкновение — встреча обоих этих миров, вместе взятых, со Христом. Их реакция оказалась различной по сути, но аналогичной по результату: «Слово о Кресте» оказалось трудно понимаемым.

Две формы религиозного бытия, можно сказать, по сей день отражают двучастность, двухвариантность всечеловеческого сознания в его различных путях к истинному Богу. С одной стороны, благочестивое, традиционное, воспитанное на Священном Писании (Ветхого Завета) религиозное сознание, — его в данном случае олицетворяет иудейство, уверенное в своем знании истинного Бога и Его Закона. С другой стороны, язычество в своих лучших проявлениях — как сознание не то что бы нерелигиозное, а с точки зрения Библии лжерелигиозное, вне общения с истинным Богом, но с поисками истины, с отдаленным предчувствием Бога. Обе эти линии в Ветхом Завете, до Христа, идут параллельно, не пересекаясь. Встретившись же в Новом Завете, столкнувшись с проблемой взаимопризнания (вспомним, как трудно было иудейству признать в язычниках полноправных собратьев по вере в их «необрезанном» виде, см. § 33. 2), и те, и другие обнаружили вдруг еще большую проблему — Крест как откровение мудрости Бога.

Для «приготовленного» (см. Лк. 1, 17) иудейского народа Крест оказывается неожиданностью, описываемой в плоскости религиозной традиции. В ст. 23 применяется религиозная категория — соблазн (ska/ndalon), неприличие (таков букв. перевод[389]), скандал, смущение, препятствие. Подобный ряд синонимов, с помощью которых можно попытаться передать смысл греческого ska/ndalon, букв. означающего крючок с приманкой в западне, выражает духовно-религиозный эффект: когда с некоей святыней поступают (или говорят о ней) недолжным, неподобающим, неприличным образом. Это воспринимается как надругательство, кощунство, непочтительное обращение со святыней, а понятие «Мессия» («Христос») было одной из величайших святынь для иудейского сознания. Утверждать, что Мессия распят на Кресте, «повешен на древе», т. е. проклят (см. Втор. 21, 23), проповедовать «Христа распятого» (1 Кор. 1, 23) — для иудеев, естественно, соблазн.

Что же касается эллинов (язычников), то для них — для тех, кого такие «чисто иудейские» ценности или специфические святыни, как Мессия, по большому счету не трогают, — проповедь «Христа распятого» выглядит не как надругательство над религиозными чувствами (соблазн), а попросту как глупость, безумие. Здесь уже все воспринимается в плоскости интеллекта, логики, здравого смысла и житейского опыта. Мессия — герой, который должен покорить всех если не силой и мощью, данными от Бога, то мудрым словом, таинственным знанием, доступным лишь посвященным. Во всяком случае, не может он явить свою победу и славу на Кресте, позорном орудии казни. Что это за глупость, элементарное неумение не то что лидерствовать, а просто жить в этом мире, что за безумие!

В виду Креста пересмотру подлежит вся мудрость человеческая — будь то иудейская, воспитанная в Завете с Богом, будь то эллинская (языческая), олицетворяющая самостоятельные поиски Истины. Мудрость человеческая оказывается несостоятельной по сравнению с Крестной мудростью Бога, а мудрость Бога — странной, безумной, абсурдной с точки зрения человеческой мудрости:

¹⁹ Написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну (ап. Павел цитирует Ис. 29, 14 по переводу LXX). ²⁰ ... Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? ^21 Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством [абсурдом, ЕК: безумием, слав.: бyйствомъ] проповеди спасти верующих... ²⁵ ... потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков. ²⁷ ... Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; ²⁸ и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, ^29 — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом (1, 19-21. 25. 27-29).

Ср. 1 Кор. 3, 18-19:

¹⁸ Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. ¹⁹ Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом.

Церковь, в которую призваны и иудеи, и эллины, есть принятие Креста как предмета проповеди, принятие такой мудрости Бога, а также и, главное, следование такой мудрости и преодоление несостоявшейся мудрости человеческой:

^23 Мы проповедуем Христа распятого... — ²⁴ для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость (стт. 23, 24).

Крест — не только предмет проповеди, а и путь жизни, каким он дан в Христовой Церкви:

⁷ И то уже весьма унизительно для вас, что вы имеете тяжбы между собою. Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения? ⁸ Но вы сами обижаете и отнимаете, и притом у братьев (1 Кор. 6, 7-8).

Павел проповедует такого, распятого Христа, чтобы его примеру следовали христиане. Об этом он будет говорить и повторять не раз (ср., например, Гал. 6, 14; Флп. 2, 5слл. и др.). Можно сказать, что вся трудность христианства состоит именно в Кресте и в следовании за Христом Его крестным путем (ср. Мф. 16, 24 слл. и пар.). Что угодно можно найти и чем угодно можно любоваться в христианстве, чтобы только отвлечь себя от Креста, но тогда это христианство будет неполным, лишенным самого главного и неподлинным. Или, по одному меткому выражению, «с тех пор как в мир пришел Христос, мир не изменился, — он перевернулся вверх дном».

Хотя Павел и говорит об иудейском соблазне по поводу Креста Христова (а обойти этот аспект он не может, так как иудейский фон является первым и остается актуальным хотя бы потому, что и в Коринфе были иудеи), тем не менее в словах о мудрости Божией, посрамляющей мудрость человеческую, основное острие полемики направлено не против иудейского неприятия Креста, а против эллинского стремления переварить по-своему христианскую весть, встроить ее в ту разновидность человеческой мудрости, которая претендовала на подлинное религиозно-мистическое «знание» (gnw=sij). Это были первые симптомы гностицизма, который только-только начинает зарождаться, чтобы стать полноценной угрозой для Христианской Церкви во II веке.

Среди коринфских христиан, а значит, читателей посланий ап. Павла, были такие, которые под воздействием развивающихся гностических (или предгностических) учений тоже мнили себя обладателями глубоких знаний о Боге, достигшими просвещения, «духовными» — в отличие от остальных, по их мнению, непросвещенных, грубых, примитивных людей. Так они говорили в том числе и в отношении собратьев в их же церкви. На протяжении всего 1 Кор., включая «Слово о Кресте», Павел то и дело говорит об этих «знающих», «духовных», «мудрых», в глазах которых слова Павла о терпении, о милосердии, о прощении выглядят как нечто примитивное, простецкое, якобы рассчитанное на популярный невысокий уровень массы людей. Вот уж они-то — избранные, посвященные — рассуждают о вещах сложных, серьезных, глубоких, а значит, связанных с божественным знанием, а все эти «терпение, единомыслие, милосердие», символом чего является Крест, — все это слишком просто, примитивно, а значит, имеет лишь отдаленное отношение к подлинному знанию Бога:

1 И когда я приходил к вам, братия, приходил возвещать вам свидетельство Божие не в превосходстве слова или мудрости, ² ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого, ³ и был я у вас в немощи и в страхе и в великом трепете. 4 И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, ⁵ чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (1 Кор. 2, 1-5).

Ап. Павел даже не скрывает, с каким трепетом и по-человечески понятным волнением он шел в Коринф проповедовать такие «примитивные» вещи, как Крест, публике, искушенной в гораздо более сложных и высоких «знаниях» о Боге. Очевидно, сказывался и совсем недавний опыт общения с еще более амбициозными и избалованными столичными снобами и интеллектуалами — афинянами (см. Деян. 17, 18. 32)

Но Павел обращается все к тем же «знающим», «духовным», упорно говоря о таких «простых» вещах, как терпение и единство:

¹ Я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. ² Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, ³ потому что вы еще плотские. Ибо если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли обычаю поступаете? 4 Ибо когда один говорит: я Павлов, а другой: я Аполлосов, то не плотские ли вы? (1 Кор. 3, 1-4)

В древнегреческом языке, на котором Павел писал послания, не было кавычек, которые подразумевали бы ироничный смысл. Но термин «духовные» (pneumatikoi/) в контексте послания чаще всего как раз и имеет такой смысл. Это был гностический термин, и не Павел его придумал, хоть он нам и хорошо знаком, и даже несколько заезжен, и мы привыкли понимать его в устоявшемся, церковном смысле. Когда же Павел его употребляет (2, 13.15; 3, 1; 12, 1; 14, 1. 37; 15, 44. 46), он всякий раз имеет в виду тот смысл, который вкладывали в него гностики. Точнее, конечно, не сами гностики, а христиане, входившие в коринфскую церковь и находившиеся под влиянием этого стремительно распространявшегося религиозного мировоззрения. Апостол говорит на языке своих оппонентов — этих, так сказать, гностицизирующих братьев. «Духовными» они себя сами же и называли. По сути дела, это была форма превозношения, гордыни перед теми собратьями, кто, кажется, не обладает мудростью (sofi/a), тем таинственным знанием, которым обладают гностики: мы, мол, духовные, а они еще нет, они плотские. Они и к Павлу относились несколько свысока.

«Как духовные и мудрые, они презирали Павла за простоту формы и содержания его учения (1, 17 — 2, 5). Они оставили молоко его учения ради твердой пищи более глубокой мудрости (3, 1-2). Они уже достигли полноты, уже разбогатели, уже воцарились, а потому могут свысока, с напыщенной гордостью и высокомерием взирать на собратьев-христиан и на самого Павла, как на наставника в низшем по уровню христианстве (4, 6. 8. 10. 18)» [390].

Конечно, при таких воззрениях Крест как символ расточения своего богатства никак не укладывался в сознание тех, кто почитал себя духовными, зрелыми, мудрыми, стяжавшими знание.

Апостол даже позволяет себе иронизировать, и довольно едко, по поводу превозносящихся братьев:

Вы уже пресытились, вы уже обогатились, вы стали царствовать без нас. О, если бы вы и в самом деле царствовали, чтобы и нам с вами царствовать! (1 Кор. 4, 8).

Но Павел не только иронизирует — он предупреждает о духовной опасности, которая подстерегает всякого верующего, если он начнет мыслить свою христианскую жизнь исключительно как путь накопления неких таинственных знаний, за счет которых можно превозноситься над другими. Эта опасность подстерегает буквально каждого члена Церкви, подобно тому, как в свое время перед соблазнами не устояли многие израильтяне, которых Бог вывел из Египта и которые таким образом находились в равных условиях богоизбранности:

¹ Не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море; ² и все крестились в Моисея в облаке и в море; ³ и все ели одну и ту же духовную пищу; ⁴ и все пили одно и то же духовное питие: ибо пили из духовного последующего камня [ЕК: из духовной скалы, следовавшей за ними]; камень же был Христос. ⁵ Но не о многих из них благоволил Бог, ибо они поражены были в пустыне. ⁶ А это были образы для нас, чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы (1 Кор. 10, 1-6).

Возможно, Павел подразумевает здесь участие всех в церковных Таинствах[391], сравнивая их со странствием Израиля по пустыне, когда он уже был в Завете с Богом[392].

Следует обратить внимание на одно примечательное обстоятельство, подчас не замечаемое нашим просвещенным, но все-таки «ангажированным», т. е. понимающим единство Церкви в слишком зауженном смысле, вниманием. Павел обращался не к еретикам, находящимся вне Церкви и нечестиво учащим о Христе. Он обращался к собратьям, вразумляя и наставляя их, хотя в их воззрениях и распознаются признаки гностического лжеучения. Павел ни в коей мере не сомневался в принадлежности этих гностицизирующих братьев к Церкви[393] ^— иначе он бы их не обличал и не увещевал. Ведь разбирал он исключительно внутренние церковные нестроения и проблемы.

Да, мы знаем гностицизм как одну из опаснейших ересей, расцвет которой пришелся на II век. Опасность ее была в том, что она искусно мимикрировала под христианство и извращала его изнутри. В конце концов Церкви удалось четко отмежеваться. Здесь же — в 1 Кор., — при всей жесткости Павловой критики читаем братское увещание. Павел как будто «подстраивается» (ср. 1 Кор. 9, 20-22) под терминологию коринфян, говоря о том, какое на самом деле «тайное знание» («если уж вам так угодно!») он проповедует:

⁶ Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, ⁷ но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, ⁸ которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы. ⁹ Но, как написано: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (ср. Ис. 64, 4). ¹⁰ А нам Бог открыл это Духом Своим; ибо Дух все проницает, и глубины Божии (1 Кор. 2, 6-10).

Строить на одном основании, которое есть Христос

Ап. Павел развивает свои увещания к единству, привлекая все новые и новые образы (ср. образ тела в гл. 12). В 3–4 главах он пишет о том, как различные проповедники могут трудиться в Церкви, обращая и укрепляя христиан в вере. Но при этом их нельзя воспринимать в качестве родоначальников неких партий или фракций в христианстве, а само христианство — как аморфное массовое движение, где найдется место любому истолкованию Христова учения при минимуме ответственности.

Так, в современном понимании христианство часто сводится к абстрактному количеству крещенных в частном порядке людей, каждый из которых волен трактовать христианство в том ключе, какой он сам для себя считает приемлемым. Термин же «христианство» мы не встретим в Новом Завете: и по своей грамматической форме (суффикс «-ство»), и по своей стилистике он предполагает некую аморфность, безликость. В наш «демократический» век он стал для многих удобной заменой термина «Церковь», более четкого и подразумевающего большую оформленность и большую ответственность. Перспектива быть в Церкви зачастую пугает людей не только тем, что с ней связывают представление об организации, состоящей из жесткой иерархии священнослужителей, но и уже тем, что она имеет в виду некую общину и более-менее личные внутренние взаимоотношения.

Человек стал больше осознавать и ценить свою индивидуальность, что выливается в себялюбивое нежелание уделять свое внимание другим — братьям и сестрам, боясь, что «коллектив» пожрет тебя и твое «я». Жизнь в Церкви как в собрании, в общине оказывается невероятно трудной вещью, но именно о ней — главным образом о ней — ап. Павел и пишет на протяжении всего 1 Кор.

Предназначена ли Церковь лишь для тех, кто склонен к жизни в коллективах и под руководством какого-то конкретного лидера, тогда как остальные, индивидуалисты, говорят: мы просто христиане, «мы — Христовы» и нам Церковь не нужна? А внутри Церкви исчерпывается ли понимание ее жизни как жизни единомышленников, так что церковное единство созидается просто как можно большей единообразностью мышления и служений? В этом случае Церковь или, точнее, церкви предстают как чисто теоретическая совокупность движений, фракций, соперничающих друг с другом в различных толкованиях понятия, которое устраивает всех, — христианства? Или это нечто большее и совершенно уникальное, удивительно сочетающее два противоположные свойства: разнообразие служений и теснейшее единство. Если да, то что же является столь мощным основанием теснейшего единства при столь рискованном разнообразии?

Вся эта проблематика, которой посвящено 1 Кор., делает послание как никогда актуальным в наше время, так как именно в XX веке христиане всерьез задумались над тем, что такое Церковь, для чего она нужна и как понимать то ее свойство, которое прописано в символе веры как первое и одно из самых существенных — «единая». Подобные размышления выражаются в самых разных аспектах. Здесь и экуменическое движение, где главным и единственно острым вопросом (по которому удастся ли вообще когда-нибудь договориться?!) является не вопрос о Святой Троице или о Богочеловеке Христе, а вопрос о Церкви: слишком по-разному понимается единство Церкви православными, католиками и протестантами. Другой аспект — трудность принятия Церкви как полноценной и единственно правильной формы христианской жизни для наших соотечественников, прошедших через горький опыт жизни в коммунистическом коллективе (своего рода пародии на Церковь). Наступившая демократия в политической жизни заставляет предпочитать Церкви «христианство» (в вышеописанном смысле), где можно найти себе подходящее место по своему собственному разумению и усмотрению.

Итак, ап. Павел пишет о том, что при всем разнообразии ярких проповедников и богословов, которые имеются на христианском поле, они — не самостоятельные родоначальники школ или традиций, а лишь «соработники у Бога» (1 Кор. 3, 9). Апостол применяет различные образы, а именно, нивы и дома:

⁵ Кто Павел? кто Аполлос? Они только служители, через которых вы уверовали, и притом поскольку каждому дал Господь. ⁶ Я насадил, Аполлос поливал [ЕК: полил], но возрастил [ЕК: давал рост] Бог; ⁷ посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращающий [т. е. взращивающий — А.С.]. ⁸ Насаждающий же и поливающий суть одно; но каждый получит свою награду по своему труду. ⁹ Ибо мы соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение. ¹⁰ Я, по данной мне от Бога благодати, как мудрый строитель, положил основание, а другой строит на нем; но каждый смотри, как строит. ^11 Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос (1 Кор. 3, 5-11).

Постепенно Павел переходит к не менее важной теме — обоснованию единства и уникальности (единственности) Церкви. Обоснование же состоит в том, что Бог «заплатил» за Церковь самую высокую цену, на которую только Он способен: Он выкупил (искупил)[394] всех, и ценой стала Кровь, пролитая Его Сыном на Кресте (опять тема Креста). Забегая вперед, можно привести слова Павла:

... вы куплены дорогою ценою... (1 Кор. 6, 20; ср. Гал. 3, 13; 1 Петр. 1, 18-19)

Этим нужно дорожить как самым дорогим на свете, ибо это невероятно много и нигде такого больше не найти, — Бог поступил так один раз и навсегда, для всех. Лишь потому Павел и пишет неоднократно весьма проникновенные призывы к единству и искренности в церковных отношениях:

⁷ Итак очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха [ЕК прим.: т. е. пасхальный агнец] наша, Христос, заклан за нас. ⁸ Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины (1 Кор. 5, 7-8)[395].

Богу дорог каждый, кто пришел в Церковь, ибо за каждого умер Христос на Кресте. Посему нужно быть очень осторожным, чтобы кто-либо по твоей вине не споткнулся и не отвернулся от Христа:

И от знания твоего погибнет немощный брат, за которого умер Христос (1 Кор. 8, 11).

По приведенным нескольким цитатам, взятым из разных глав 1 Кор., видно, что это сквозная тема всего послания.

Отношение к миру сему: абсолютный аскетизм или, наоборот, полная вседозволенность

Уверенность в якобы достигнутой духовной зрелости, мудрости заставляла гностицизирующих братьев считать себя уже спасенными, просвещенными, из чего непроизвольно или сознательно делался целый ряд выводов, как нравственно-практического, так и вероучительного характера.

Гностицизм был разновидностью дуализма, утверждая, что дух и плоть суть противоположные начала, где дух — это благо, а плоть (тело) — зло и «темница» духа как божественной искры. Парадоксально подобное убеждение могло порождать два прямо противоположных вывода. В первом случае оно оправдывало полную нравственную вседозволенность и, прямо сказать, распущенность (плоть не имеет значения, тем более, если дух уже просвещен и спасен). Во втором случае оно побуждало к чрезмерному аскетизму, «умерщвлявшему» плоть как однозначное зло. Опять же парадоксальным образом и та, и другая позиции многократно усиливались в соседстве с коринфской атмосферой распутства: в первом случае под боком были широчайшие возможности для удовлетворения естественных позывов плоти, а во втором аскетическая идеология получала дополнительную пищу для ожесточенной непримиримости. Ожидание же близкого конца мира также работало на усиление обеих тенденций[396].

Поэтому в 1 Кор. мы встречаем осуждение и разврата, который не считали зазорным некоторые братья, и неоправданного воздержания. К первому следует отнести:

1 Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников, что некто вместо жены имеет жену отца своего. 2 И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело (1 Кор. 5, 1-2).

А также:

¹⁵ Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! ¹⁶ Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: два будут одна плоть. ¹⁷ А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом. ¹⁸ Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела. ¹⁹ Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? ²⁰ Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии[397] (1 Кор. 6, 15-20).

Причем не преминем еще раз отметить, что Павел осуждает не блуд вообще, а оправдание блуда внутри Церкви. Иначе говоря, его интересует именно Церковь, а не безнравственность вообще, безотносительно жизни в Церкви. По сути дела, 1 Кор., помимо дополнительных мотивов, и написано-то как уточнение именно в связи с тем, что некое первоначальное его послание было неправильно, т. е. слишком абстрактно понято:

⁹ Я писал вам в послании — не сообщаться с блудниками; ¹⁰ впрочем не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего. ¹¹ Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе. ^12 Ибо что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? ¹³ Внешних же судит Бог. Итак, извергните развращенного из среды вас (1 Кор. 5, 9-13).

В конце концов, именно в контексте своего несогласия с подобной вседозволенностью Павел формулирует очень важный принцип, который можно взять как девиз духовной жизни:

Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною (1 Кор. 6, 12).

Ко второму, т. е. к осуждению чрезмерного аскетизма, относятся слова:

¹ А о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. ² Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. 3 Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. ⁴ Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. ⁵ Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. ⁶ Впрочем это сказано мною как позволение, а не как повеление. ⁷ Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе. ⁸ Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. ⁹ Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться (1 Кор. 7, 1-9).

Возможно, в 1 Кор. 7, 36-38 — тексте, который следует читать не в СП, а в ЕК[398], — имеется в виду аскетический или духовный брак, не абсолютно одобряемый Павлом именно как чрезмерно аскетичный.

Можно ли есть идоложертвенное?

Все вышесказанное касается и вопроса об идоложертвенном (гл. 8). Вновь в основе — Павлова забота о единстве Церкви как о высшей ценности.

Под «идоложертвенным» подразумеваются продукты (главным образом мясо), временно побывавшие в языческих капищах в качестве приношений богам. Такие «освященные» продукты больше ценились на рынке и пользовались суеверной популярностью. В христианской же среде к ним было разное отношение. Одни, уверовав в истинного Бога, все же не могли отделаться от суеверных страхов и то ли боялись оскверниться идоложертвенной пищей как бесовской, то ли наоборот, «на всякий случай» со страхом принимали ее, чтобы не обидеть «а вдруг» все-таки существующих богов. Другие же бесстрашно и с уверенностью просвещенного знания говорили: никаких языческих богов нет, кроме Одного (и были, разумеется, правы), и идоложертвенная пища есть обычная пища, которую можно смело вкушать, ничего не боясь. В последних легко узнать все тех же «знающих», «духовных», которые свысока смотрели на суеверных немощных братьев.

«Возникшее в христианской общине напряжение между евшими мясо и вегетарианцами очень напоминает разделение между гностиками и остальными людьми (гл. 8 — 10). Подобно позднейшим гностикам, «люди знания», очевидно, были высокого мнения о собственном знании (gnw=sij) и понимании (8, 1. 7. 10. 11), «Мы имеем знание» — было, очевидно, их горделивое притязание (8, 1. 10), как, возможно, и «мы любим Бога и познаны Им» (8, 3 — ср. Еванг. Истины, 19:33). Следовательно, они никакого значения идолам не придавали и свободно присоединялись к храмовым празднествам — опять-таки подобно гностикам II века»[399].

В обличение подобного духовного снобизма Павел пишет весьма проникновенные строки, даже с некоторой долей запальчивости (см. ст. 13):

¹ О идоложертвенных яствах мы знаем, потому что мы все имеем знание; но знание надмевает, а любовь назидает. 2 Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать. ³ Но кто любит Бога, тому дано знание от Него. 4 Итак об употреблении в пищу идоложертвенного мы знаем, что идол в мире ничто, и что нет иного Бога, кроме Единого. ⁵ Ибо хотя и есть так называемые боги [ЕК: Допустим даже, что есть так называемые боги], или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много, — ⁶ но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им. ⁷ Но не у всех такое знание: некоторые и доныне с совестью, признающею идолов [ЕК: по закоренелой привычке], едят идоложертвенное как жертвы идольские, и совесть их, будучи немощна, оскверняется. ⁸ Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем. ⁹ Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных. ¹⁰ Ибо если кто-нибудь увидит, что ты, имея знание, сидишь за столом в капище, то совесть его, как немощного, не расположит ли и его есть идоложертвенное? ^11 И от знания твоего погибнет немощный брат, за которого умер Христос. ¹² А согрешая таким образом против братьев и уязвляя немощную совесть их, вы согрешаете против Христа. ^13 И потому, если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего (1 Кор. 8).

Мысль Павла движется по замысловатой траектории, так что даже трудно предугадать окончательный ответ. Вначале апостол вроде бы соглашается с позицией этих самых знающих: в самом деле, «так называемых богов», конечно, бояться не стоит и «пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем...» (стт. 5. 8). Но вывод совсем другой: «не буду есть мяса вовек!» (ст. 13), потому что от вышеупомянутого знания может погибнуть немощный брат, а за него умер Христос.

Опять-таки уместно обратить внимание, как этим текстом распоряжается Церковь в литургическом плане. 1 Кор. 8, 8 — 9, 2 читают на Литургии в один из дней накануне Великого поста (в Неделю мясопустную), тем самым заставляя посмотреть на пост не столько с индивидуально-аскетической, сколько с церковно-общественной точки зрения.

Вечеря Господня

Все той же теме — единства Церкви при появляющихся разделениях — апостол Павел посвящает и строки о самом главном церковном Таинстве, которое изначально было призвано быть реализацией указанного единства: Вечере Господней или Евхаристии.

1 Кор. 11, 18-34 является одним из немногих текстов в Новом Завете подобного рода. Во-первых, это одно из четырех, наряду с Мф. 26, 26-28; Мк. 14, 22-24 и Лк. 22, 19-20 свидетельств о последней (Тайной) Вечере Иисуса с учениками, причем особенно ценно то, что Павел здесь пересказывает церковное Предание («...принял то, что и вам передал...», ст. 23). Во-вторых, это единственное новозаветное свидетельство о самих таких собраниях среди христиан первых поколений. Когда, как не в Великий Четверг — день историко-литургического сугубого воспоминания о Тайной Вечере Иисуса Христа с учениками –этот текст (1 Кор. 11, 23-32) может быть Апостольским чтением?!

¹⁸ Ибо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю.

Что значит собираться в церковь? В нашем сознании сразу возникает церковь как храм с куполом и крестом, тогда как речь идет о схождении в церковь как в собрание вместе (таков изначальный смысл слова «церковь» — греч. e)kklhsi/a). Это лишнее напоминание нам о том, что значит «церковь» прежде всего — не здание, в которое можно прийти в любое время и сделать какое-то свое частное духовное дело, а собрание вместе, где дело общее (позднее появится греч. слово leitourgi/a — литургия, что и значит «общее дело»).

¹⁹ Ибо надлежит быть и разномыслиям [ai(re/seij; ЕК: разность мнений] между вами, дабы открылись между вами искусные [ЕК: испытанные]. ²⁰ Далее, вы собираетесь, так, что это не значит вкушать вечерю Господню; ²¹ ибо всякий поспешает прежде других есть свою пищу, так что иной бывает голоден, а иной упивается [ЕК: Ибо каждый раньше других берет и ест свою собственную вечерю, и кто голоден, а кто пьян].

Легко заметить, что порядок евхаристической трапезы с тех пор сильно изменился. В наше время мы придерживаемся другой последовательности: сначала постимся, соблюдаем т.н. евхаристический пост (не вкушая ничего, начиная с 0 часов до Причастия), после чего возможно своего рода продолжение евхаристического общения после Литургии «за чаем». Но налицо и другое, более серьезное и существенное изменение акцентов. В наше время Причастие зачастую понимается как сугубо личный акт благочестия: после установленной частной подготовки (чтения т.н. Правила ко Причащению, поста, Исповеди) можно принять Причастие в любом, неважно каком православном храме. Человек причащается как бы «изолированно», взятый сам по себе, безотносительно других причащающихся за этой же Евхаристией. Особенно это заметно в больших приходах. Павловы же рассуждения свидетельствуют совершенно о другом: он мечтает о таком Причащении, которое созидает Церковь как реальное общение людей в одной вере и в любви. Такой, в сущности, мыслили Евхаристию и Сам Господь Иисус Христос, и изначальная церковная традиция в лице первых учеников и последующих церковных богословов плоть до последних десятилетий[400]. Это — высшее проявление Церкви, но одновременно величайший труд каждого в отдельности и всей общины в целом, по сравнению с которым гораздо легче заниматься своей личной аскезой, превращая Причастие в частное благочестивое деяние.

²² Разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию и унижаете неимущих? Что сказать вам? похвалить ли вас за это? Не похвалю. ^23 Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб ²⁴ и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. ²⁵ Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание. ²⁶ Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет. ²⁷ Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней (1 Кор. 11, 22-27).

Исходя из контекста рассуждений ап. Павла, недостоинство перед чашей Господней состоит не в несоблюдении определенных приготовительных ритуальных правил, а в непонимании и поругании церковного значения Причастия в вышеописанном смысле — как Причастия ко всеобщему, церковному единству во Христе. Причастие — это не только Причастие ко Христу, но и Причастие всех и каждого в Церкви во Христе.

²⁸ Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. ²⁹ Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. ³⁰ Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает. ^31 Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. ³² Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром. ^33 Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите. ³⁴ А если кто голоден, пусть ест дома, чтобы собираться вам не на осуждение (1 Кор. 11, 18-34).

Не следует удивляться, что таким ценнейшим евхаристическим новозаветным свидетельством мы обязаны опять-таки проблемной причине:

«Духовное самомнение, пневматика (они бы сказали «знание истинного положения дел»), возможно, отражается в некоторых (хотя и не всех) спорах, раздиравших коринфскую церковь. Наибольшего выражения оно достигало в их поведении во время совместной трапезы и Вечери Господней (11, l7-22. 33): для части общины это был повод хорошо поесть, презрев при этом бедных ее членов (у которых еды было меньше) и пришедших позже. Почти наверняка речь идет о тех самых людях, чье превосходящее знание давало им право наслаждаться жизнью — к общей трапезе и Вечере Господней они относились так же, как и к идольским празднествам, которые посещали (ср. 10, 19-21)»[401].

Многообразие в единстве

В 1 Кор. 12 говорится о многообразии служений в одной Церкви как духовных даров, каждый из которых нужен и востребован в Церкви. Найден удивительно точный и наглядный образ единства в органическом многообразии: тело, где ни один орган (член) не является лишним, у каждого — свое предназначение; более того, если страдает один член, то страдает, болит все тело: