Глава III

Глава III

В ДАЛЕКИЙ КРОНШТАДТ ЗА ПОМОЩЬЮ

1

Была пора сенокоса, когда Альяш прикрыл кирпичные стены от дождей соломой, взвалил на плечи мешок с харчами, и Руселиха, Пилипиха, Куксова жена, Майсак и другие богомольцы проводили его до гродненского вокзала.

Отмахав полсотни верст пешком, на другой день утром путники подошли к городу и на берегу Немана присели перекусить.

В губернском городе как раз был день отдыха. На реку выплыли первые байдарки, выстроились вдоль берега рыбаки с удочками.

В лес, на речку, в поле грибовщинцы никогда не шли просто так — ходили по грибы, за ягодами, щавелем или травой, и красота природы не отделялась в их сознании от ее пользы. Поэтому теперь они не могли спокойно усидеть на месте.

— В эту скорлупку, — ткнул бородой в сторону байдарки Майсак, — ни сена положить, ни мешок с картошкой поставить, — что они в ней видят?!

— Распутство это! — согласился с ним Альяш. — Позалазят в них и греют животы!

— Вот и я говорю!.. Или вон удят рыбу — ну, какой тут прок? Если уж ловить, то как у нас в Студянских прудах — бреднем или сетью! А то стой соляным столбом, жди, пока повиснет что-нибудь на этот кнутик! И не надоест им, тьфу!..

— Делать, Майсак, им нечего! Разве им сеять, пахать или молотить надо? Все разврат и суета!..

Сунув в торбы остатки хлеба, вся компания зашагала на вокзал. Город еще спал. Настала очередь удивляться бабам.

— Солнце давно взошло, а они все еще в постелях нежатся! — возмущалась Пилипиха.

— Потому что чужими мозолями живут, — объяснил Майсак. — На всем готовеньком, что ты им вырастишь!

— Уж так живу-ут! — подхватила Христина. — Булкой и сахаром каждый день лакомятся, а ты купишь какую лепешку в воскресенье — не знаешь, как ее дома разделить!

— Отрыгнется им все это, подавятся!..

Прослужившую не один год у панов Пилипиху растревожили воспоминания:

— Видели бы вы, бабы, — у них даже собаки едят лучше наших детей, ей-богу! У моих панов был этакий черный кудлатый псина, так он не каждую колбасу, падло, ел! Даже в отдельной комнате жил!..

— В доме? — не поверила Христина.

— Истинный бог!

Альяш не выдержал:

— А ты до сих пор и не знала? У них даже нужники в доме, а поедем, бывало, на маневры, мой «ваше благородие» берет с собой луженый горшочек. Такой с ручкой. Ночью, падло, ленится на двор выходить, утром ты, денщик, бери да и выноси за ним. Тьфу!..

— А что было однажды со мной! — вмешалась жена Куксы. — Понадобилась мне посудина сметану носить на продажу. Зашла в магазин и выбрала себе. Не какой-нибудь горшок, а файную такую же эмалированную посудину с ручкой! В воскресенье выношу сметану на рынок в Крынки, и — что за холера, ни один покупатель не идет! Стою так, пока наши не подсказали. Ах, люди добрые, разве ж я знала?! Увидела в лавке ладный горшок, еще и с крышкой, то и взяла, бо подумала — ото ж догожу панам!..

— О-о, такой пустяк они вмиг заметят! Или черные руки… А собак держат дома! Лихо их ведае, как панские носы их терпят! — посочувствовала подруге Христина. — Своего Жучка я даже и на порог не пускаю, а дети у меня с малых лет приучены бегать в пристройку…

— Правду сказать, бабы, и тут не всем сладко! — вступила в разговор третья тетка. — Спросили, говорят, одного гродненца: «Где живешь?» — «У речки, под лодкой». — «А твой брат?» — «У меня на квартире. Сквознячок голову освежает, купанье под боком!» Беднякам везде одинаково! Что ты там нашел, Майсак?

Грибовщинца, будто маленького, заинтересовала надпись на новой двери многоэтажного здания.

— «Вх-хо-од во-оспре-ещен», — с трудом прочел крестьянин вывеску. — Тьфу! Только городские так могут: сделать новую дверь, вбухать в нее воз досок дубовых да написать, что ходить через нее нельзя!

Помолчали. Навстречу им шагал чиновник, затянутый в тесный сюртук с накрахмаленным стоячим воротником и галстуком. Миновав его, Руселиха фыркнула:

— Надулся, будто аист на выгоне! Как ему, должно быть, неловко — ни тебе на травку сесть, ни улыбнуться, как все нормальные люди, ни на солнышко подивиться, ни в песочек ступить!.. И как он работает в такой одежде?!

Презрительно смотрел на расфранченных горожан и Альяш.

— Работать?! У них каждый день праздник! — зло буркнул он. — Книжечки почитывают в тенечке, а то соберутся и зубоскалят или политикуют!

По этим улицам ходил его брат. Здесь Максима убили…

Максим помог разгромить «Кринковскую республику» и выловить революционеров-кожевников, каждого из которых знал в лицо. Надеялся получить за это повышение и в благодарность за него собирался построить на кладбище в Острове часовенку. Он так и не женился, все копил деньги. Пять тысяч сумма порядочная, Максим своего добился бы, если бы не дежурил у аптеки.

Старого Голуба не выпустили из участка. Его Настуся умерла от тоски по сыновьям. Род Голубов был искоренен весь. Только Альяшу от этого легче не стало…

2

Грибовщинцы пришли на перрон.

Перед ними стучал шатунами на холостом ходу и пыхтел, выпуская пар, локомотив. Замасленные, как черти, смазчики готовили его в рейс — обстукивали приземистую машину с высоченной трубой, подкручивали гайки, заливали масло в ходовые узлы.

У буфета с брезентовым навесом толпились пассажиры первого и второго классов — элегантные военные с саблями на боку, священники, приказчики с саквояжами и возбужденные, вечно куда-то спешащие евреи. С оранжевым шнуром от нагана важный, как генерал, на постаменте посреди перрона высился городовой. Он зорко всматривался во все вокруг и время от времени подкручивал усы.

Молодая еврейка носила корзину с дорожными пакетами. Вокруг бутылок с лимонадом и фруктами кружились осы. Подкрашенные губы лоточницы еще больше оттеняли белизну лица, красота ее была хрупкой, как тепличный цветок, для которого опасен малейший ветерок.

В луже между рельсами блестели, переливаясь радугой, пятна машинного масла, мокли окурки, плавала яичная скорлупа.

Испуганные женщины смотрели на все это с настороженным интересом.

— Как керосином воняет! — поморщилась Руселиха.

— А машина и вправду вся из железа! — удивилась ее подруга. — Смотрите, смотрите, дым-то — и сверху, и снизу, и с боков! Фу, страшилище какое!.. Альяш, а как же эта черная холера едет?

— Вон в той пузатой бочке большой котел. В нем греют воду, чтоб закипела. Углем греют, видишь черные камни? Ничего, что камень, он горит! Пар из котла хлещет по колесам, вагоны толкает…

— А-а! — хором удивились бабы тому, что так просто устроено это чудовище, и потеряли к нему интерес.

— Что-нибудь хорошее придумали бы, а это дьявольские фокусы! — махнул рукой Майсак.

— Не бог — антихрист подсказал людям, как его сделать, — важно добавил Альяш. — Теперь вдоль чугунной дороги все села и леса выгорели! Даже трава не растет, коровы совсем телиться перестали!

— Смотри, какая беда на людей! — ужаснулись слушательницы. — Еще и до нас мор этот дойдет…

— А отчего у нас свиней скосило весной? Все от этих фиглей! Дорвались чиновники до денег и, думаете, храмы на них строят? Как бы не так! Вот Покровский собор в Гродно когда начали, а все в лесах стоит!.. Доведут их выдумки, что шилом будем есть хлеб! Пешком надо бы идти до Кронштадта, да к жатве не успею вернуться!

— Далеко, Альяшок! — посочувствовала ему Пилипиха. — Ты уж потерпи на этом дьяволе вонючем! Помолишься там за нас, а уж мы помнить будем, как стараешься для обчества!

К ним подошла лоточница:

— Купите, пане, лимонад в дорогу.

Альяш смерил ее взглядом исподлобья:

— Помой губы вон в той луже, вертихвостка!

Когда лоточница ушла, восхищенные бабы польстили Альяшу.

— Смелый ты! Только бы, выдра, приставу не пожаловалась!

— А чего она лезет? — Христина возмущалась больше всех. — Надо же так намазаться, тфу-у!.. За десять рублей не согласилась бы этак рот пакостить! Да с голыми руками мужикам показываются! Осталось только колени оголить!.. Бога не боятся, распутницы! Не диво, что кругом пожары, мор да глад! Как только свет совсем не развалится…

— А погляди на попов наших! — добавил Альяш. — Нехай себе офицеры, свистуны эти и безбожники, безобразничают, так и эти от них не отстают! Прямо на людях свои чаи да кофеи распивают, выдержать не могут. А в тенечке дома разве они священное писание читают? Книжечки любовные!

— А и правда! — вступил в разговор Майсак. — Вели бы себя, как надлежит пастырям, смиренно и достойно, — так нет! Заодно с этими фраерами!..

— А что им бог? — возмущался Альяш. — Лишь бы в сытости да выгоде пожить!

Растравив себя так, они некоторое время молчали.

Альяш вспомнил развороченный взгорок за Грибовщиной, деньги брата, истраченные все до копейки и не приблизившие к цели, и его охватило беспокойство. Мысли перенеслись в далекий, таинственный Кронштадт. А ну, как и там не помогут? Что тогда делать, куда по даться, где искать помощи?.. Возвращаться с пустыми руками он не имел права.

— Взял бы все-таки питья какого в дорогу, — спохватились бабы. — Деньжонок-то мы тебе собрали. Если надо, добавим!..

— А мне кажется, наесться бы булки с лимонадом до отвала, — призналась Христина, — больше ничего бы в жизни не просила!

— Это у тебя тело берет верх над душой, — сурово произнес Альяш. — А у меня бог в душе, поэтому я содержу себя так, как сказано в послании апостола Павла: человек должен есть мало и только то, что возделывает руками своими.

— Ты праведник, я знаю, я о себе говорю!..

Прозвонил колокол, началась посадка.

С тяжкими сомнениями в том, что ждет его в далеком Кронштадте, с риском отчаяния — пан или пропал — Альяш поднял свой мешок и не без робости направился к вагону. Бабки засеменили вслед, слезно умоляя:

— Ты уж там умилостиви, упроси Иоанна, Альяшок, пусть замолвит словечко перед богом, нашлет наконец погибель на Полторака!..

Сын немой уже не первый год играл в шайке роль пугала. Ее прибрал к рукам известный всей империи налетчик на банки Лука Михайлович. Но в сознании людей еще срабатывал старый рефлекс.

— Ой, правда! — подхватила другая женщина. — Грех за Голубов, за немую припадочную мы давно искупили, пусть уж смилуется, отменит кару! Опять же — видение было!..

Альяш молчал. Он кинул мешок в тамбур и словно не своими ногами полез в вагон. Не оборачиваясь пробурчал:

— Ну, я поехал!