ЗАМЕТАНИЕ СЛЕДОВ
ЗАМЕТАНИЕ СЛЕДОВ
Прямо из столицы воевода и староста прикатили в Соколку и принялись действовать.
В морг сейчас же приехала военная машина. Завернутый в мешковину труп бедного Юзика сыщики из дефензивы[33] втиснули в зеленый ящик и куда-то увезли.
Обоих следователей, ведших дело, перевели на работу в другие уезды. Перевели в Яловку и начальника кринковского постерунка толстого пана Клеманского.
Полиция получила приказ арестовывать всякого, кто хоть одним словом попытается оскорбить Климовича.
Подпольщики как раз вывесили карикатуры на Альяша. Кринковская полиция устроила засаду. Староста с воеводой присутствовали при допросе первого задержанного.
На постерунок притащили богомольца Мовшу. Семидесятилетний дед с пейсами до плеч перепуганно таращил на полицейских слезящиеся глаза, пока те ковырялись в его торбе с ободранным Талмудом и такими же бедными приспособлениями для молитвы: потрескавшимися ремешками да засаленным куском полосатого шелка.
Полицейский брезгливо вытер пальцы о галифе, стукнул каблуками, доложил:
— Ниц нема, пане комэнданце!
— Старик просто шел помолиться, — подумал вслух шеф полиции. Ему было очень неудобно перед гостями, поэтому новый комендант напал на задержанного: — Почему пан молчал, когда пшодовник[34] спрашивал, куда пан идет?
Старик сразу осмелел.
— Откуда теперь можешь знать, куда ты идешь? — пожал он удивленно плечами. — Я направлялся в синагогу, а попал к вам! Что я уважаемому пану пшодовнику мог сказать? Разве теперь можешь быть уверен, куда ты идешь?!.
Староста с воеводой разразились хохотом. Насмеявшись вволю, они оставили нового коменданта самого выявлять преступников и отправились к солтысу в Грибовщину, чтобы приглядеться на месте, нельзя ли пророку чем-нибудь помочь еще.
В свое время пророк передал церковь на баланс кринковскому протоиерею отцу Савичу. Но Альяш недаром был крестьянином — горький опыт многих поколений вселил в душу мужика извечный страх перед каждым подписанным документом. А уж та бумажка, которую он перед пострижением в монахи подмахнул для отца Савича, и вовсе не давала старику покоя.
Когда по воскресеньям телохранитель докладывал, что какой-то священник едет служить литургию, Климович настороженно спрашивал у своего Фелюся Станкевича:
— А с какой стороны?
— Из Острова, отец Альяш.
— О-о, Яков едет подлизываться?! Несет сюда этого жеребца?! — Пророк делался сразу храбрым. — Покажи ему фигу, сами службу отправим! Скажи, пусть приезжает после дождика в четверг, тогда меня купит!
Зато покорно вытаскивал из-за голенища ключ, когда ехал кринковский поп.
— Открой, пусть Савич пока что служит, его трогать не нужно. И не задирать! Может, как-нибудь вырву у него документ — поцелует он меня тогда вот сюда…
Получив исчерпывающую информацию от солтыса, начальники вернулись в Соколку и срочно вызвали уездного судью:
— Акт передачи грибовщинской церкви считать недействительным, бумагу Климовичу вернуть! Пана Климовича немедленно выпустить!
— На каком основании я это сделаю, пане воевода, пане староста?! — взмолился слуга Фемиды.
— Вам что-нибудь известно о фанатизме его единомышленников? — приступил пан воевода к судье с другой стороны.
— Говорят, тысячи паломников бывают у него каждый день. Но какое нам дело?
— Вы желаете, чтобы все эти дикари хлынули на нас?!
— Об этом я и не подумал, виноват, пане воевода…
— Основание тут одно, пане судья: чтобы не вызвать в народе нежелательных для Речи Посполитой настроений и эксцессов! Найти статью! И сделать это немедленно. Дело государственной важности!
— Слушаюсь, пане воевода, будет исполнено!
— И передайте прокурору: завести уголовное дело на жену Чернецкого за самогон, она главный виновник убийства — подстрекательница!