Глава 16 О чем молчат «Деяния апостолов»

Вернемся снова к «Деяниям апостолов» и попытаемся восстановить неотцензурированную историю развития христианской общины после казни Иисуса.

Никакой демократии в этой общине не было. Никакие языки пламени на апостолов не сходили. Преемником Иисуса стал его брат Иаков по прозвищу Праведник.

Апостолы проповедовали прямо в Храме, храмовые священники обращались в веру святых, а доказательством истинности этой веры были постоянно творимые исцеления и чудеса. Эти исцеления совершались прямо на ступенях Храма на глазах зевак.

Начиная с эпохи Просвещения либеральные теологи приложили необыкновенные усилия, чтобы вычеркнуть эти чудеса из истории христианства. Мы уже говорили о Рудольфе Карле Бультмане, который предложил удивительную теорию о том, что чудеса, описанные в Новом Завете, не должны отвлекать нас от существа вопроса, а существом вопроса являлась экзистенциальная готовность Иисуса к самопожертвованию.

Проблема заключается в том, что бультмановский экзистенциализм, может, и пришелся бы по вкусу императору Марку Аврелию, но иерусалимской толпе на него было плевать с высокой колокольни. Чихать они хотели на экзистенциализм. С экзистенциалистскими лозунгами бультмановский Христос не собрал бы по всему Иерусалиму и полудюжины верующих.

То, что проповедовал Иисус и апостолы, была возможность стать святыми — то есть смертными, обладающими великим могуществом и стоящими выше ангелов. Верующих ждала вечная жизнь и золотые троны.

Эти обещания пленяли толпу и приводили всё новых и новых обращенных. Каждому хотелось сесть на престоле, вкусить от древа, растущего посереди Рая, и пасти железным жезлом язычников.

Яхад был так силен, что, когда апостолов арестовывали, на следующее утро они вновь проповедовали на ступенях Храма. В конце концов, арестовавшие их стражники вовсе не горели желанием сделаться жертвой людей, которые могли убивать огнем из своих уст.

Всё изменилось после беспорядков, связанных с нападением на Иакова, брата Господня, которого наш хитрый Лука именует «Стефаном».

Почему он дает ему именно такое прозвище?

Мы можем только догадываться, но самое простое предположение заключается в том, что «Стефанос», т. е. Венец — это греческое название тиары иудейского первосвященника. Именно о «золотом тройном кованом венке» (????????) пишет Иосиф Флавий[545]. О «стефаносе» с золотой табличкой пишет Филон Александрийский[546] и «Завещание Леви»[547].

Лука лжет — искусно и изощренно. Он хорошо знает, что удивительный персонаж, лицо которого сияло, как лицо ангела, претендовал на статус первосвященника по версии праведников. Поэтому он и называет его «Венцом».

В результате беспорядков Иакова чуть не убили, и с группой сторонников он бежал в Кумран. Вскоре после этого в Кумран прибыл и Павел. Он явился туда, разумеется, без всяких писем первосвященника и не как представитель властей, а как представитель другой фракции. Он повинился и признал правоту Иакова, но мир между ним и Иаковом был недолог.

Вскоре Павел бежал из Кумрана/Дамаска, будучи спущен, по его собственному признанию, в корзине по стене (2 Кор. 11:32). Он сделал в точности то, что и Лжец в «Дамасском документе», который увел с собой часть яхада.

Через некоторое время после бегства он объявился в Антиохии, где у него вышел конфликт с бывшим там Петром. Конфликт был связан с тем, что Петр, «до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных» (Гал. 2:11–12).

В разгар этого конфликта из Рима, согласно «Псевдоклиментинам», прибыл императорский курьер с постановлением об аресте всех гоэсов[548]. Вероятно, это постановление и было тем самым сенатусконсультом 36 года, которым верующие «впервые были объявлены христианами» (Деян. 11:26).

Вся публика разбежалась.

Павел свалил в Селевкию, а оттуда на Кипр, где он «проповедовал слово Божие в синагогах Иудейских» (Деян. 13:5).

В числе прочего на Кипре Павел встретил некоего «волхва, лжепророка, иудеянина, именем Вариисуса». Апостол Павел немедленно разоблачил этого диавола/Лжеца в присутствии проконсула Сергия Павла (Деян. 13:10).

Тут надобно заметить, что Вариисус — это бар Иисус, сын Иисуса. Павел встретил в городе Пафос некоего еврея, который именовал себя Сын Иисуса, и совершенно уничтожил его перед проконсулом.

В уже упоминавшемся нами «Вознесении Исайи» подобная же история описана с точки зрения другой стороны. В нем рассказывается о том, как по доносу лжепророка Белхиры/Господа Говна царь Манассия распилил пророка Исайю надвое деревянной пилой. «И пока Исайю распиливали на две части, его обвинитель, Белхира, стоял рядом, и все лжепророки стояли рядом, смеясь и радуясь из-за Исайи»[549].

Не будет натяжкою предположить, что после доноса Павла судьба пророка по прозвищу «сын Иисуса» не сильно отличалась от судьбы пророка Исайи после доноса на него Белхиры, — учитывая только что принятый сенатусконсульт против христиан.

После блестящей победы над сыном Иисуса апостол Павел приплыл в Памфилию, а оттуда отправился сушей в Антиохию Писидию (не путать с Антиохией!) в центральной Анатолии. Там Павел снова проповедовал в синагоге, но иудеи, исполнившись ревностью (?????) (Деян. 13:45), «воздвигли гонение на Павла и Варнаву и изгнали их из своих пределов» (Деян. 13:50).

Негодование иудеев-зилотов было, надо думать, как-то связано с бегством из Дамаска, размолвкой в Антиохии и неприятностями, произошедшими с сыном Иисуса на Кипре.

Из Антиохии Писидии Павел бежал в Иконий, где иудеи снова хотели его побить камнями (Деян. 14:5). Но самое страшное случилось в Листре. Там исполнившиеся ревности иудеи, следовавшие за Павлом еще из Антиохии Писидии, нагнали его, «побили Павла камнями и вытащили за город, почитая его умершим» (Деян. 14:19).

Как мы легко можем заметить, неприятности Павла не имели никакого отношения к властям. С римскими властями у него были прекрасные отношения. Он даже разоблачил перед проконсулом Кипра сына Иисуса. Неприятности Павла были связаны исключительно с исполнившимися ревности иудеями.

Они также могли быть связаны с удивительным происшествием, имевшим место в Листре, когда местный народ начал называть Павла богом. «Боги в образе человеческом снизошли к нам», — говорил народ (Деян. 14:11). Мы не можем не восхититься мастерством, с которым автор «Деяний» рассеивает дошедшие до его паствы слухи, что Павел сам притязал на статус Христа и бога: как всегда, во всём был виноват глупый и не разобравшийся в сути проблемы народ.

Совсем другая картина в это время наблюдалась в Иерусалиме. Там бывший собутыльник Калигулы Ирод Агриппа начал систематические преследования христиан.

«В то время царь Ирод поднял руки на некоторых из принадлежащих к церкви, чтобы сделать им зло» (Деян. 12:1).

Он отрубил голову Иакову, брату Иоанна и бросил в темницу апостола Симона, более известного под своим греческим именем Петр. Из темницы Симона, по уже установившемуся обычаю, вывел ангел, после чего Агриппа в ярости казнил стражников (Деян. 12:19).

Неприятности Петра и Павла, как мы видим, имели принципиально разный характер. Павла преследовали по всем городам иудеи-ревнители. У других апостолов врагами были власти.

Святотатство Агриппы не осталось безнаказанным, и он умер, будучи изъеден червями (Деян. 12:23).

В этот момент, со смертью Агриппы, все прочие апостолы практически исчезают у Луки из повествования. Отныне он ведет рассказ исключительно о Павле. Он даже забывает рассказать, чем кончилось дело с Петром, таким чудесным образом спасшимся из темницы.

Причина этого вполне понятна. Наш условный Лука пытается изобразить дело так, будто преследование христиан было делом еврейских властей, а так как после смерти Агриппы в 44 г. н. э. провинция перешла под прямой контроль римлян, сделать это уже невозможно.

Восполним же за Луку допущенный им пробел.

В 46 г. н. э. прокуратор Куспий Фад, едва вступив в должность, поймал и казнил атамана разбойников Толомея[550].

«Толомей» — это не имя, а прозвище. «Талмай» значит по-арамейски «борозда»: Толомей — это земледелец, крестьянин. Христианство хорошо знает человека по прозвищу Толомей, точнее, бар-Толомей («Сын борозды», что то же самое). Это не кто иной, как один из двенадцати апостолов, Нафанаил по прозвищу Варфоломей (Ин. 1:45).

Вслед за этим Куспий Фад казнил пророка Феуду, который обещал своим последователям раздвинуть воды Иордана[551]. Роберт Эйзенман считает, что мы хорошо знаем пророка Феуду, правда, под немного другим именем. Это не кто иной, как апостол Иуда Фома, т. е. «близнец». Апостол Иуда Фома претендовал на то, чтобы быть «духовным близнецом» Иисуса. Если ученикам Павла Христос являлся в облике Павла, то ученикам Иуды Господь Иисус являлся «в облике Иуды Фомы»[552].

Преемником прокуратора Куспия Фада стал Тиберий Александр. Он распял сыновей Иуды Галилеянина, Иакова и Симона[553]. По случайному совпадению, они носили имена двух апостолов Христа. Казнь Иакова и Симона удивительно напоминает казнь «двух светильников», «двух маслин», которые умели выдувать огонь из уст и воскресли прямо на глазах всего Иерусалима через три дня после распятия (Откр. 11:12).

Еще одним «разбойником», бесчинствовавшим в Иудее в течение 20 лет, был атаман Елеазар бен Динай, для подавления восстания которого в начале 50-х в Иудею были введены сирийские когорты наместника Уммия Квадрата.

Елеазар бен Динай известен Талмуду как убийца и сын убийцы[554], а позднеантичному комментатору Песни Песней — как мятежник, пытавший насилием, как и Бар Кохба, до времени избавить Израиль[555]. Но самую интересную историю о Елеазаре бен Динае раскопал Роберт Эйслер, показавший, что в одном из первых печатных изданий «Иосифона», подвергшихся христианской цензуре, Елеазар бен Динай называется учеником «сына Иосифа»[556].

Человек с именем Елеазар известен нам из Нового Завета очень хорошо. Елеазар — это не кто иной, как Лазарь, сторонник Иисуса, брат Марии и Марфы, житель Вифании, которого воскресил Иисус (Ин. 11:43). Если Елеазар и Лазарь — это действительно одно и то же лицо, то мы встречаемся тут с любопытной тенденцией. В ранних милленаристских текстах немедленному воскресению подлежали люди, которые имели особые революционные заслуги, т. е. шахиды, мученики. Девица Тавифа в «Вознесении Исайи» воскресла не просто так, а потому, что боролась с Антихристом. В «Деяниях апостолов», однако, ее просто воскрешает Петр.

То же и Лазарь: если это Елеазар бен Динай, то понятно, чего он воскрес. За какие такие подвиги воскресение во плоти раньше Страшного суда случилось с неким Лазарем, не имевшим никаких революционных заслуг, — непонятно.

Подавив восстание, Уммий Квадрат назначил прокуратором Иудеи Антония Феликса. Тот арестовал и выслал в Рим нескольких храмовых священников, придерживавшихся веганской диеты Иоанна Крестителя. Это происшествие напоминает нам о большом количестве храмовых священников, которые «покорились вере» (Деян. 6:7).

С Елеазаром бен Динаем (который был усмирен, но не пойман) Феликс поступил еще проще: он пригласил его на дружеский ланч и арестовал.

К сожалению, это изумительно простое решение не принесло покоя провинции. После ареста Елеазара зилоты перешли к тактике индивидуального террора. Появляясь со скрытыми под платьем кинжалами посереди толпы, они убивали тех, кто недостаточно ревностно служил богу. Это боевое крыло зилотов начали называть сикариями.

Это оживление сикариев совпадает со временем, указанным в «Апокалипсисе Исайи», согласно которому Второе Пришествие должно было свершиться через 1335 дней с начала царствования Нерона (Вознесение Исайи, 4:14), то есть на Пасху 57 года.

Именно около этого времени, указанного в пророчестве, пророк «четвертой секты» родом собрал огромную толпу на Елеонской горе, — той самой, откуда Иисус вознесся на небеса и куда он и должен был прийти во время Второго Пришествия (Деян. 1:9–12). Вместо Мессии толпу встретили присланные из Кесарии когорты. Толпу нашинковали, пророк сбежал[557].

Именно в это-то самое время, согласно «Деяниям», Павел и возвратился в Иерусалим. Первым делом он отправился засвидетельствовать почтение Иакову.

«На другой день Павел пришел с нами к Иакову; пришли и все пресвитеры», — вспоминает автор «Деяний» (Деян. 21:18).

«Братом Господним» автор «Деяний» Иакова не называет, да и не может: ведь автор «Деяний» считает Иисуса Сыном Всевышнего. Такая возвышенная христология удивительно кстати позволяет исключить брата Иисуса из божественного престолонаследия.

Однако скрыть важного положения Иакова автор «Деяний» не в состоянии. Ибо сразу после отчета Павла Иаков показывает ему собравшуюся толпу и говорит буквально следующее: «Видишь, брат, сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они зилоты» (Деян. 21:20).

Вслед за этим Иаков велит Павлу прийти в Храм и принести жертву, и этот поход оказывается ловушкой.

Какие-то фанатики, напав на Павла, начинают кричать, что «этот человек всех учит против народа и закона», и вот уже огромная толпа тащит Павла на растерзание: насилу римский тысяченачальник, увидев новые столкновения в городе, отбивает его и первым делом принимает Павла за того самого гоэса-египтятина, который собирал народ ждать Мессию на Елеонскую гору.

«Так не ты ли тот египтянин, который перед сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню четыре тысячи человек разбойников» (Деян. 21:38).

Беспокойство тысяченачальника нетрудно понять: в Иерусалиме в это время царят паника и террор, а за стенами города зилоты грабят дома облеченных властью лиц, а их самих убивают и сжигают целые деревни.

Именно в это самое время, согласно «Деяниям», апостол Павел беседует в Кесарии с прокуратором Феликсом и его супругой Друзиллой, а спустя пару лет — с братом Друзиллы Агриппой.

Именно во время этой беседы с Павлом Агриппа расхохотался: «Ты немного не убеждаешь меня сделаться христианином» (Деян. 26:28). Этот царь Агриппа II, который так запанибрата перешучивался с Павлом, был сыном того самого Агриппы I, который убил Иакова, сына Зеведеева, и заточил в тюрьму Петра.

Преемник Феликса прокуратор Фест отправил Павла в Рим, где и жил Павел, «проповедуя Царство Божие и уча о Господе Иисусе Христе со всяким дерзновением невозбранно» (Деян. 28:31). Этот политически корректный конец позволяет автору «Деяний» завершить свое повествование хеппи-эндом и ничего не говорить о том, что случилось после отъезда Павла в Иерусалиме с теми самыми сикариями, которые «поклялись ни пить, ни есть», пока не убьют Павла, и отношения которых с официальными властями не отличались таким взаимопониманием и теплотой.

Восполним же то, что по какой-то причине упустил рассказать наш условный Лука.

После убийства первосвященника Ионатана в стране окончательно воцарилось двоевластие. Разгром, учиненный «египтянину», помог мало. Религиозные террористы убивали своих врагов, храмовые священники противились начальству, и «обманщики и прельстители, которые под видом божественного вдохновения стремились к перевороту и мятежам, туманили народ безумными представлениями и манили его за собой в пустыни, чтобы там показать ему чудесные знамения его освобождения»[558].

Два наместника подряд — Феликс, а потом Фест — оказались совершенно бессильны совладать с этим религиозным бардаком, и только после отставки Феста первосвященник Анания, пользуясь тем, что новый прокуратор Альбин еще не достиг провинции, решился наконец предпринять действия против того, кто на самом деле стоял за всеми обманщиками, прельстителями, пророками и сикариями — против верховного главы всего христианского яхада, Иакова, брата Господня.

Гибель его мало напоминала смерть маргинала. Как и распятие Иисуса, она произошла на Пасху, когда в город стекалась взбудораженная толпа.

Вот накануне этой-то Пасхи, в 62 году, «книжники и фарисеи», по словам Гегесиппа, приступили к Иакову с просьбой успокоить народ.

Причиной их просьбы, согласно Гегесиппу, была распространившаяся среди многих иудеев уверенность, что Иисус есть Христос.

Гегесипп утверждает, что представители всех семи известных ему иудейских сект (т. е. саддукеи, фарисеи, иродиане, самаритяне, галилеяне, ессеи и масбофеи) спрашивали у Иакова, что такое «двери Спасения», и он отвечал им, что таковой дверью является его брат.

«Некоторые из них уверовали, что Иисус есть Христос… Кто же поверил, тот обязан этим Иакову»[559].

Это-то и послужило причиной обеспокоенности Синедриона.

«Так как уверовали многие, даже из властей, то иудеи пришли в смятение: книжники и фарисеи стали говорить, что так, пожалуй, весь народ будет ожидать в Иисусе Христа. Все вместе пошли к Иакову и сказали ему: „Просим тебя, удержи народ: он заблуждается, думая, что Иисус и есть Христос. Просим тебя: вразуми всех, кто придет в день Пасхи, относительно Иисуса; тебе мы все доверяем. Мы и весь народ свидетельствуем о тебе, что ты праведен и не взираешь на лица. Убеди толпу: пусть не заблуждаются об Иисусе, и весь народ, и все мы послушаем тебя. Стань на крыло Храма, чтобы тебя видели и чтобы слова твои хорошо слышал весь народ“»[560].

Сделка, которую первосвященник Анания предложил Иакову, один в один напоминает сделку, которую Сатана предложил Иисусу и которую Гиркан предложил пророку Хонии Рисовальщику Кругов, умевшему вызывать дождь[561].

Иаков, брат Иисуса, выбрал тот же путь, что и Хоний. Он не стал отказываться от своих убеждений. Наоборот, он счел свое выступление подходящей оказией, чтобы свидетельствовать о Христе.

«Упомянутые книжники и фарисеи поставили Иакова на крыло Храма и закричали: „Праведный! Мы все обязаны тебе доверять. Народ в заблуждении об Иисусе распятом; объяви нам, что это за „дверь Иисуса““. И ответил он громким голосом: „Что спрашиваете меня о Сыне Человеческом? Он восседает на небе одесную Великой Силы и придет на облаках небесных“»[562].

«Крыло Храма», на котором стоял Иаков Праведник — это вполне конкретное место. Это — верхний краеугольный камень стены, слегка выдававшийся на высоте тридцати метров над собравшейся на Пасху толпою. Один из этих гигантских камней, расколотый, до сих пор возвышается в проломанной им мостовой, будучи сброшен с высоты в ходе штурма Храма. Надпись на его боку возвещает, что именно с этого места звучал шофар, возвещавший наступление праздников и начало войны.

Можно себе представить, какое впечатление произвели на Пасху на четыреста тысяч набившихся на площадь паломников эти слова Иакова, прозвучавшие вместо шофара.

«Многие вполне убедились и прославили свидетельство Иакова, говоря: „Осанна Сыну Давидову“. Тогда книжники и фарисеи стали говорить друг другу: „Худо мы сделали, позволив дать такое свидетельство об Иисусе. Поднимемся и сбросим его, чтобы устрашились и не поверили ему“»[563].

После этого взбешенные книжники сбросили Иакова со стены и побили его камнями, так же, как в «Деяниях апостолов» они за несколько десятилетий до того побили «Стефана».

«Они поднялись и сбросили Праведника. И говорили друг другу: „Побьем камнями Иакова Праведного“, и стали бросать в него камни, так как, сброшенный вниз, он не умер, но, повернувшись, стал на колени, говоря: „Господи Боже, Отче! Молю тебя, отпусти им, ибо не знают, что делают“»[564].

Наступило всеобщее замешательство. Кто-то из священников, сочувствовавший Иакову, кричал: «Остановитесь! Он молится за вас!» В этот момент, однако, какой-то суконщик ударил Иакова по голове скалкой. Иаков мученически скончался. «Он правдиво засвидетельствовал и иудеям, и грекам, что Иисус есть Христос. Вскоре Веспасиан осадил их»[565].

Смерть Иакова произвела такое впечатление на современников, что рассказ о ней сохранился сразу в нескольких местах, в частности, в гностическом «Втором Апокалипсисе Иакова», найденном в Наг-Хаммади.

«Священники… нашли его стоящим у колонн Храма, у большого краеугольного камня. И они решили сбросить его с высоты, и они низвергли его. И… они схватили его и били его, влача по земле. Они растянули его и положили камень ему на живот. Они встали на него ногами, говоря: „Ты ошибался!“ И снова они подняли его, еще живого, и заставили его выкопать яму. Они заставили его встать в нее. И, засыпав его по живот, они побили его камнями»[566].

Не менее поразительную историю о смерти Иакова рассказывает нам Иосиф Флавий. Он утверждает, что после того, как усилиями Анана Иаков был приговорен к смерти, «усерднейшие и лучшие законоведы, бывшие тогда в городе, отнеслись к этому постановлению неприязненно» и даже «нажаловались на него за превышение полномочий к едущему в Иудею новому префекту Альбину»[567].

Это сообщение не менее удивительное, чем вымаранная из Флавия фраза об Иудейской войне, случившейся «в отмщение за Иакова Праведника, который был братом Иисуса, известного как Христос»[568].

В тот момент, когда в городе царила полная анархия, когда сикарии безнаказанно убивали людей, «обманщики и разбойники» жгли села и враждующие фракции забрасывали друг друга у Храма камнями, первосвященник Анания приговорил к смерти руководителя этих обманщиков, разбойников и сикариев. И это решение так перепугало половину священства, что они поспешили откреститься от него.

«Эллинизированное заморское движение, которое мы теперь называем христианством, было зеркальной противоположностью того, что происходило в Палестине при Иакове», — замечает Роберт Эйзенман[569].