* * *

* * *

Через несколько дней Комарова вызвали в тюремную канцелярию и объявили, что его уголовное дело рассмотрено особым совещанием при НКВД, и он без суда, обвиняемый в контрреволюционной религиозной деятельности, приговорен к лишению свободы сроком на пять лет отбытия в лагерях заключенных.

Началось напряженное ожидание судьбы: когда и куда отправят в этап. Муки терзания души заключенного от мучительных допросов сменились томлением от неизвестности будущего. Много усердных молитв приносил Комаров к Господу о том, чтобы Он усмотрел его будущее, и, получив от Него ясный ответ, успокоился: "Ибо только Я знаю намерения, какие имею о вас, говорит Господь, намерения во благо, а не на зло, чтобы дать вам будущность и надежду" (Иер.29:11).

Мощным потоком, осенняя прохлада вливалась сверху через окно камеры, но казалось, что она нисколько не освежала той духоты, какой были заполнены многолюдные камеры. Жене посчастливилось поместиться прямо под окном, и он с жадностью вдыхал свежий воздух, особенно ночами. Хотя за свою судьбу он был спокоен, однако размышления, об оставшихся на воле друзьях, не давали покоя: "Где и как там, Миша Шпак, дорогая молодежь, Наташа и другие? Как дорогие милые старцы — любимцы молодежи, а особенно семья Кабаевых — Гавриил Федорович и Екатерина Тимофеевна?" Все это сильно волновало его душу, и только усердные молитвы приносили некоторое успокоение.

Наконец, настал день, когда и его с вещами вызвали на тюремный "вокзал", где он увидел много подобных себе, собранных со всех корпусов, для отправки на пересыльную тюрьму. Это обрадовало Женю, потому что тюремная духота и однообразие истощили физические и духовные силы.

"Черный ворон" был набит арестантами до такой степени, что Женя, впервые в жизни, испытал на себе грубость конвоя и суть бесчеловечности и жестокости безбожного сердца. В каком-то полусознательном состоянии, буквально мокрых с головы до ног, их разгрузили на дворе пересыльной тюрьмы, и после мучительных процедур распределения, санобработки, медицинского осмотра и личного обыска каждого, уже поздно вечером завели, наконец, в одно из огромных помещений.

Единственная лампочка за решеткой, находясь высоко под потолком, едва освещала камеру. Гнетущий полумрак вместе с людским гомоном и табачным чадом был точным подобием того, что в народе называют — адом.

Войдя в середину, Комаров остановился в нерешительности, стараясь что-либо разглядеть и собраться с мыслями: что делать, где приютиться в этом кошмаре.

— Женя! Женя! — послышался ему знакомый старческий голос, — иди сюда!

Из полумрака, под нижними нарами, протянулись к нему руки, а вслед за тем милые родные лица ташкентских братьев: Феофанова — пресвитера церкви

и Ковтуна, в доме которого почти все годы христианская молодежь находила приют. Мгновение — и он оказался в радостных объятиях братьев, не зная, что и сказать от необычайного волнения.

Что значит, в таком ужасном вертепе, встретить дорогого, любимого человека?! Братья потеснились и поместили его между собою и, несмотря на поздний час, делились впечатлениями пережитого.

Братья были арестованы, как слуги Божий, под тем же предлогом, что и Комаров, и приговорены к той же участи. В совместной молитве они просили Бога, чтобы им, если угодно Ему, быть неразлучно вместе на протяжении предстоящего пути. Почти всю ночь, в радостном волнении, они утешали друг друга обетованиями Божьими, а Женя рассказал им о своей встрече с Александром Ивановичем Баратовым, о его руке, поднятой вверх. Братья это поняли так же, как и Женя, вместе поскорбев о дорогом благовестнике Евангелия. Много, в свою очередь, делились воспоминаниями о подвигах веры и пережитых скорбях первых вестников Евангелия в России: Кальвейта, Ворошина, Рябошапки, Павлова и других братьев Союза баптистов.

Кроме того им было известно, что на пересылке находится старичок, который всем говорит о Боге, и они предполагали, что это брат Мазаев, об аресте которого было слышно давно. Следующий день был также проведен в дорогих беседах, так что узники, наслаждаясь общением, забыли о своей кошмарной обстановке и были счастливы благословениями, какие изливал на них Господь, в этой тесноте.

Однажды днем, проходя по коридору на прогулку и заглядывая в камеры, Женя в одной из них увидел старца, голова и густая борода которого, были украшены почетной сединой. Спокойными и проникновенными словами он свидетельствовал окружающим о могуществе, великолепии Божьем и Его любви к людям и Своему творению.

В камере царила абсолютная тишина; с нижних и верхних нар, наклонившись к нему обнаженными по пояс, разукрашенными разнообразными татуировками телами, слушали его речь преступники.

Женя, протиснувшись к передним рядам и прислушавшись к словам старца почувствовал, каким живительным потоком его речь изливалась на окружающих. Женя не видел Мазаева никогда и не знал, кто это, но духом почувствовал, что это служитель Божий, близкий и родной. Глядя на старца и обезображенные тела его слушателей — представил себе Даниила, окруженного львами, на дне глубокого рва.

С волнением он ожидал, когда старец закончит свою речь; дождавшись, порывисто схватил его руки и сказал:

— Брат! Позвольте мне от глубины души поприветствовать вас именем Того Иисуса Христа, о Котором вы сейчас возвещали! Я тоже христианин, зовут меня Женя Комаров.

— Милый юноша! — ответил старец, — откуда Господь послал тебя сюда?

Женя еще несколько раз крепко поцеловал брата и рассказал:

— Я здешний, член ташкентской церкви, приговорен за моего Господа и Его свидетельство на пять лет лишения свободы. На воле остались жена и дочурка, а здесь, со мною в камере, есть еще наши братья: Феофанов — пресвитер и проповедник, брат Ковтун.

— О, слава Господу! — воскликнул старец, вытирая слезы радостного волнения. Я очень рад, наконец, увидеть моих родных, да еще такого юного прекрасного брата, как ангела Господня среди раскаленной печи. Дай, я еще раз тебя поцелую, дитя мое.

Затем, продолжая, сказал Жене:

— А меня зовут Гавриил Иванович Мазаев, баптист я с молодых лет.

Прерывая их разговор, к старцу подошел один из татуированных и тоном, не допускающим возражений, сказал:

— Батя! Давай-ка, закругляйся, да пора перехватить немного, уж скоро обед. — С этими словами он поднял Мазаева и подвел к нарам, где в кругу подобных ему, на шелковом покрывале был поставлен чай и всякие восточные пряности.

С тех пор, как Гавриил Иванович пришел в эту камеру, ему оказали особое расположение урки-воры, а один из них был неотступным его покровителем и усердно ухаживал за ним. В это время Мазаеву было 79 лет.

Когда он сел на нары к завтраку, окружившие его преступники с искренним расположением угощали его гостинцами, но Гавриил Иванович попросил своих покровителей и о Жене:

— Детки! Если вы уважаете меня, то уважьте и этого юношу, потому что это мой самый близкий и дорогой брат!

После этих слов урки пригласили к своему столу и Комарова, и особенно расположились к нему, когда он рассказывал им историю своей жизни и причину ареста. После чаепития Женя обратился к Мазаеву и сказал:

— Брат Гавриил Иванович! В одной из соседних камер нахожусь я с братьями-служителями, в этих местах наши встречи очень кратковременны и дороги. Поэтому я предлагаю вам перейти в нашу камеру, так как один Бог знает, сколько нам придется быть вместе, а это очень дорого, особенно для меня.

Мазаев с радостью согласился на предложение Жени, но тут ревностно загорелись сердца его татуированных покровителей, они обиделись и запротестовали. Гавриилу Ивановичу пришлось им убедительно разъяснить причину такого переселения, и те неохотно, но заручившись обещаниями дедушки Мазаева посещать их, сами собрали его пожитки.

С радостными восклицаниями братья приняли Гавриила Ивановича в свою семью. Его приход внес большое ободрение всем, особенно Жене. Весь день прошел в оживленной беседе между собой и заключенными. Осмотревшись и отдохнув в дорогом общении, брат Мазаев почувствовал в сердце побуждение к проповеди и попросил братьев помолиться за него, затем встал среди камеры и начал проповедовать.

Слово Божие от начала до конца проповеди лилось благословенным потоком и оживляло сердца многих, безнадежно опустившихся людей. На лицах преступников и отверженных, потерявших веру в человеколюбие и надежду на что-то светлое в будущем, появилось умиление, суровые складки ожесточения, может быть, впервые за долгое время, расправлялись, отражая искорки доверия и любви.

Брат Мазаев проповедовал о любви Божьей, пренебрегая которой, люди сами себя обрекли на медленную гибель и потеряли смысл жизни. В камере все затихло, и глубокие вздохи слушателей свидетельствовали о том, как людские сердца, истомленные жаждой справедливости и угнетенные пустотой потерянной жизни, оживали.

Проходящие по коридору останавливались, особенно, заключенные женщины и, удивленные необыкновенными словами, задерживались у двери. Среди них была еще юная девушка, которую, как впоследствии выяснилось, осудили за подозрение в шпионаже, потому что она при продаже мороженого перемолвилась с иностранцами на их языке. Тюремная среда, мучительный следственный период и суровый приговор обвинителей повлиял на нее так, что она была на грани падения, потеряв всякую надежду на будущее. Ее приятная внешность ускоряла этот страшный исход, особенно когда она оказалась на пересылке, получив некоторую свободу в передвижении.

Проповедь Г.И. Мазаева остановила ее. "Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее", — услышала она слова из уст старца. При этом жестом руки, как ей показалось, он указал, именно на нее. Слова проповеди были для нее такой неожиданностью, что она ловила их, и расширенными глазами смотрела на проповедника, боясь пропустить, хоть одно слово.

В детстве она слышала о Христе, но имела самое искаженное понятие о Нем, как о чем-то далеком, недосягаемом. Теперь она впервые услышала о Нем, как о Сыне Человеческом. Это определение приблизило Христа к ней; она узнала о Нем, что Он сделался достоянием падших, погибших людей. Тот ужасный, нависший над нею, сгустившийся безнадежностью, мрак вдруг рассеялся. Она увидела смысл жизни. Слезы брызнули из ее глаз, и она всеми силами души потянулась навстречу евангельскому призыву. Тут же, в этом людском водовороте, отойдя немного в сторону, она в коротких словах, при участии братьев, обратилась ко Христу, как к своему Спасителю, и верою в Него получила мир с Богом.

К сожалению, ее скоро отправили на этап, и братья больше не имели возможности видеть ее. Только по отдельным слухам было известно, что приняв Христа как своего Спасителя, она оставалась хранимой Им, и верной, рассказывая о Нем очень немногое, то, что познала сама, а именно: что Он — Сын Человеческий, пришедший взыскать и спасти погибшее.

После этой проповеди братья рассуждали, и Женя, наблюдавший за всем происшедшим, сказал своим друзьям:

— Братья, какою ценою или какими связями можно было бы проникнуть проповеднику сюда, в эту гущу погибших, отверженных осужденных, чтобы сказать здесь проповедь о любви Божьей? Никакой!

— Да, брат! — ответил ему Феофанов, — с одной стороны, вроде бы никакой, но ведь цена дороже золота внесена; ценой свободы, а для некоторых из нас, ценой жизни. Сегодня мы здесь, и среди нас наш дорогой брат Гавриил Иванович.

— Так-так, братья, но эту же цену внес наш Отец Небесный и Сам Агнец Божий, чтобы спасти род человеческий и нас с вами. И это сделала любовь Божия к погибшему, — дополнил в общей беседе брат Мазаев.

— А что же нас побудило оставить наши дома, деток, свободу и прийти сюда, принеся Слово о потерянной любви этим несчастным? Разве не любовь Его? Вы посмотрите, как слова любви возвратили юную душу к борьбе за жизнь. Как свирепые лица этих погибших воров и разбойников просияли от дыхания любви Божьей, а что Дух Божий говорит через Евангелие от Иоанна? — "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную" (Иоан.3:16).

Этот же Апостол обращает наше внимание на величие любви Божьей: "Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими" (1Иоан.3:1). А какой смысл в этих словах? Тот — что Христос отдал для нас не только богатства Свои, богатства неба, но и Самого Себя. Без Него Самого не было бы той полноты любви и ничто не могло бы покорить сердце погибшего грешника.

Вы слышали, что сказала эта погибшая юная душа? Она слышала о Божественности Христа, она пользовалась Его великими милостями, но сердце ее было мертво, пока Христос не предстал перед ней как Сын Человеческий т. е. Бог снизошел до ее уровня. Не этот ли принцип великой любви Он оставляет и нам?

"Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Иоан.15:13).

Вот эту жертву потребовал от нас Господь, и только наша жертвенная жизнь может породить другую жизнь, спасая грешника от гибели.

Все это с упованием слушал Женя Комаров, находясь среди дорогих братьев, и любовь новой, и новой волной вливалась в его юное сердце. Никто не знал, что через самое короткое время, некоторым из них, суждено будет здесь положить свою жизнь, а юной душе Жени — формироваться для благовестия на предстоящие годы.

Десять дней Гавриил Иванович Мазаев пробыл вместе с братьями, но эти дни были до того насыщены благословением для них, что годы, проведенные в богословских школах, не могли бы их обогатить так, как на пересылке. Никто из них, в том числе и Мазаев, не жаловались на тесноту, на недуги, до конца они были бодры и жизнерадостны.

Гавриил Иванович много делился с братьями о пережитом и с восторгом заявил: "Если еще Бог даст выйти на свободу, то издам календарь для пробуждения мусульман".

Рассказывал, как в беседе с ним, следователь обрушивался на него с угрозами, но убедившись, что он человек с великой прожитой жизнью, и тем более, отданной в жертву Богу, и он запугать его ничем не сможет, решил упрекнуть его:

— Гавриил Иванович! Неужели вы, прожив восемь десятков лет, не убедились в вашем самообмане, ведь все ваши доводы и само исповедание вашей веры не что иное, как глупость и только глупость?!

Старец, посмотрев на следователя, протянул свою руку, едва не касаясь его лба и внушительно ответил:

— Вот, где глупость, а тюремные рубища — ее следствие, уважаемый начальник.

Ответ был исчерпывающим и прекратил всякие разговоры. Очевидцы свидетельствовали, что в жесте руки Мазаева была большая сила.

По прошествии десяти дней, Гавриила Ивановича вызвали на этап. Расставаясь с братьями, он близко прижал к груди Женю Комарова и сказал очень коротко:

— Теперь уж… у ног Христа…

Поздней осенью 1937 года Женя получил, облитое слезами, письмо от друзей, из которого узнал, что Мазаева Гавриила Ивановича из Ташкента перевезли в Кустанайский тюремный изолятор, где он, сразу по прибытии, на 80-м году жизни, отошел в вечность — верным слугой Божьим, с не умолкающими устами.