* * *

* * *

Мучительно длинно тянулись дни и особенно вечера, свободные от собраний. Преследования членов общины усиливались, и Петр Никитович все реже стал появляться среди верующих. Вера так хотела поделиться с ним своим горем, и была уверена, что он много мог бы сказать ей к утешению; но, прежде всего, было стыдно даже в глаза поглядеть Петру Никитовичу, а кроме того, он редко бывал в семье. Духовные же силы были подорваны, и тронутое сердце, будучи однажды обманутым и оскорбленным, так нуждалось в ласке, в сострадании. Вера встречалась иногда с парнями из верующих семей, как с сыном Кухтина и другими, но они были совершенно чужими по духу. По старой памяти, они при встречах делились воспоминаниями о ранней молодости, когда всеми семьями ходили на собрание. Были случаи, когда некоторые из них, увлеченные привлекательностью Веры, делали ей предложения к замужеству, но она мысленно сопоставляла их с одной стороны, с Андреем, с другой — с Павлом — и отклоняла. Сердце же неумолимо жаждало восполнения потерянного — любви.

Этот духовный кризис положил свой отпечаток и на ее внешности. Она подолгу оставалась задумчивой, молчаливой — это еще больше подчеркивало ее привлекательность. В аптеке, где она работала, сразу обратили на это внимание.

К этому времени, на должность старшего сотрудника, в аптеку был принят мужчина средних лет, с выразительными глазами и приятной внешностью. В первый же день он назвал себя Карлом Карловичем и зарекомендовал себя с самой хорошей стороны. Аккуратность в одежде и сдержанность, в манере обращения с окружающими, говорили о его порядочности и не могли не расположить к себе, вскоре, всех сотрудников аптеки. Особенное впечатление он произвел на Веру Князеву своею мягкостью в беседе, отзывчивостью ко всяким просьбам, аккуратностью во всех своих делах. Вера вскоре почувствовала, что она не осталась, им не замеченной.

Карл Карлович, хотя и не был навязчив в беседах и в услугах, но общество его было приятно всем, в том числе и Вере; однако, он, поняв это, не злоупотреблял. С Верой они стали чаще встречаться, вначале взглядами, а потом, не замечая того, и в беседах. Но, к сожалению, из всех бесед она узнала о нем только то: что он имел медицинское образование, немец по национальности, но совершенно обрусевший, лютеранин по вероисповеданию и, что Вера на него произвела очень приятное впечатление, особенно тем, что, как стало ему известно — она убежденная христианка.

Об этом недвусмысленно стали выражаться все сотрудники.

Вера не впервые встретилась с подобным явлением и многим влюбленным, по-христиански, решительно давала надлежащую отповедь; здесь же она впала в затруднение.

В том, что у Карла Карловича возрастает к ней влечение, она не сомневалась, но он не давал никакого повода, чтобы оговорить его; между тем влияние его росло, а у нее, во внутренней борьбе, силы слабели. Вера стала за собой замечать, что она думает о нем чаще, чем о других сотрудниках. Ей стало приятнее, подольше оставаться в его обществе; тревожно поглядывала на входную дверь, если он запаздывал на работу. Особенно тревожило ее обручальное кольцо на его руке.

Много усердных, горячих молитв принесла она к Господу, чтобы Он избавил ее от приближающегося страшного греха, и, на первое время, как бы освободилась от этого порочного увлечения; да и Карл Карлович был срочно командирован на целую неделю в другой город. Вера начала было радоваться, но в конце недели заметила, что скучает по Карлу Карловичу, и никакие усилия ей не помогают освободиться от порочных мыслей, напротив, они овладевают ею все больше. Через неделю он возвратился из поездки и приступил к работе. Вера, по своему графику, дежурила с вечера до полуночи.

В одно из вечерних дежурств, мысли о Карле Карловиче обрушились с такой силой, что Вера изнемогла от внутренней борьбы, и, выйдя во дворик, завопила в молитве: "Господи, помоги мне, Ты видишь, как я мучаюсь!"

Возвратись на место, она вроде почувствовала облегчение. Ей вспомнились слова мамы и Петра Никитовича: "Дитя мое! Что человек посеет, то и пожнет… Тебе нужно распять плоть свою со страстями и похотями, надо отречься себя, со своими преимуществами". Но после того вспомнила и решение своего сердца: "Нет, я не могу не любить! Я должна любить! Я хочу любить!"

— Вот и долюбилась, — ответила она сама себе. — Да, я должна порвать со всем этим, окончательно — это же позор! — закончила она и стала собираться домой. Темная ночь встретила ее колючим холодом, а безлюдные улицы — липкой осенней слякотью.

Помолившись на ходу, Вера предалась размышлениям о происшедших событиях в общине.

Летом был арестован и бесследно исчез, ее глубокоуважаемый наставник и духовный отец, Петр Никитович. Вслед за ним так же были арестованы и другие дорогие проповедники. На днях Луша получила письмо от Павла, где он описывает о своих жутких лишениях и опасностях, но и о мужественных подвигах веры. Неоднократно НКВД вызывали и Веру на допросы о братьях и, особенно, о Петре Никитовиче, но она решительно отказалась в дальнейшем давать сведения. Следователь пригрозил ей и заверил, что, в таком случае, пусть собирается и она. Вера все это вынесла и не смалодушествовала. Сколько в прошлом атак выдержала она от кавалеров, а теперь ослабла?

— Нет! — решительно проговорила она про себя, — с этим надо покончить!

На углу улицы мерцал последний фонарь, остаток дороги ей предстояло идти в темноте. Когда-то, и не один год, Андрюша с таким постоянством сопровождал ее в пути, не зная, из-за скромности, как поддержать ее от какого-нибудь неосторожного шага. Как ей было тогда хорошо; они всегда не замечали, как подходили к дому. Вспомнилось даже, где и какие признания высказывал он. Здесь, когда-то провожал ее и Павел, и как в то время, каким-то мужеством наполнялась душа, а теперь она — одна… кругом ночь. Сердце Веры вначале пощипывало обычным девичьим страхом, но тут же сменилось тоскою одиночества: "Ах, как хорошо, в этих случаях, быть с дорогим, любимым человеком, тогда все страхи прочь. — И где-то в тайнике души мелькнуло: — А если бы даже с Карлом Карловичем".

Позади ее послышалась твердая мужская поступь приближающихся шагов. Сердце инстинктивно дрогнуло, и сама не поняла от чего: то ли от опасности, то ли от последнего своего заключения.

— Вера Ивановна! — раздался слева мягкий, приятный голос Карла Карловича, — я вспомнил, что вы дежурите в ночную, ну, и решил проводить вас; ведь такая темь; да и вообще, давно хотелось с вами встретиться наедине и о многом поговорить.

Сердце Веры вздрогнуло, как-то необыкновенно, как бы предчувствуя опасность. Волнения так всколыхнули грудь, что она, от неожиданности, даже пошатнулась. Карл Карлович осторожно, но уверенно взял ее под руку.

— Что вы! Что вы, Карл Карлович, ведь мы же просто сотрудники, вы напрасно беспокоитесь обо мне, я этой дорогой хожу не первый год; да и, вообще, вы же семейный человек; и к чему все это?! — слегка стараясь освободиться от него, возразила Вера.

— Нет! Нет! Не так все это, Вера Ивановна! И я сейчас вам все объясню, вы не спешите меня оттолкнуть! — проговорил ласково Карл Карлович, продолжая крепко держать ее под руку.

Вера, почувствовав теплоту его руки и речи, поняла, что сопротивления ее напрасны.

Карл Карлович с Верой медленно продолжали путь вместе, волнение молотом стучало в ее груди, и она совершенно не находила слов. Остановившись в кустах акации, Карл Карлович так же, как и всегда, сдержанно, но убедительно признался ей в своей любви и рассказал много подробного о себе. Прежде всего, кольцо, которое он носит на пальце, свидетельствует о прежнем его браке; но жена его несколько лет назад умерла, оставив ему двух чудесных деток, что живет он в своем доме с мамой, которая воспитывает деток. Оба с мамой, они глубоко верующие люди, постоянно молятся, читают Библию и другую духовную литературу. В Вере он особенно полюбил ее христианскую скромность и, в дальнейшем, совершенно не намерен посягать на ее духовный мир и религию. Многие предлагали ему очень выгодную семейную жизнь, и с женщинами разных возрастов, но после умершей жены — она первая, на ком он, со всей решимостью, желал бы жениться. Он был старше Веры на десять лет.

После объяснения, он убедительно просил ее о взаимности, но Вера была так ошеломлена, что первое время ничего не могла ему ответить, особенно после его откровенного признания, что и в ней он замечал неравнодушное отношение к нему. И только подходя к дому, она тихо ответила ему:

— Карл Карлович! На ваше предложение я затрудняюсь сейчас конкретно ответить. Но, прежде всего, я должна вам сказать, что я христианка; соединясь с вами, я должна оставить Церковь, а это значит, оставить моего Господа. Если вы, действительно, верующий человек, то желать этого для меня не будете. Относительно моих чувств к вам, если они и были, то они только греховные, а на греховных связях мы счастья с вами не построим. Я прошу вас, вы оставьте меня, ведь мы с вами ничем не связаны.

На этом они расстались, хотя Карл Карлович свое намерение не переменил.

Вера не сразу открыла свой секрет маме, но, несколько позже, после повторных предложений Карла Карловича, она рассказала ей все. Екатерина Ивановна, услышав об этом, со скорбью в голосе, ответила ей:

— Вера, Вера! Я говорила тебе, да и напомню слова Петра Никитовича, что если не раскаешься перед Господом в жизни, если не осудишь свои чувства и не отвергнешь себя ради Господа, если не предашь Ему, с полным упованием, судьбу свою, грех твой, живущий в тебе, ослабит душу твою и подготовит тебя к самому позорному падению. Несколько лет назад ты решительно отказывала всем мирским женихам, и не чета твоему Карлу Карловичу, теперь у тебя уже колебания, а завтра появится измена или возможность греховного союза.

Дитя мое, дочь моя! Бог поругаем не бывает, если ты, как Апостол Павел не сможешь твои преимущества почитать за сор, то они тебя, в свое время, повергнут в позор.

Вера внимательно выслушала Екатерину Ивановну и со слезами ответила ей:

— Мама! Я мучаюсь в душе и верю, что все это так, как ты говоришь, но у меня нет силы. Я не могу уже отказать на его предложение, как это могла раньше. Пока я его не вижу, я, кажется, полна решимости, по-прежнему постоять за свою христианскую честь, но как увижу его — во мне все опускается. Только один Бог может удержать меня от падения. Молись! Не оставляй меня!

Вера решилась даже оставить работу и перейти на другое место, но Екатерина Ивановна решительно возразила ей, что от греха укрыться можно только в Господе Иисусе Христе, в Его ранах, а перемена места не поможет. "Грех твой, найдет тебя и там", ответила она ей, словами великого богослова.

Наконец, Вера все же согласилась на союз с Карлом Карловичем, но с условием, чтобы он еще немного подождал; а чего подождать, она не знала и сама; но душа ее чувствовала, что должны быть какие-то перемены.

В один из осенних дней, 1937 года, Вера утром, расставаясь с мамой, как-то необыкновенно обняла и поцеловала ее. Екатерина Ивановна, с оттенком нескрываемой грусти, ответила ей;

— Вера! Дочка моя милая, что-то сердце мое сильно волнуется о тебе, да и ты никогда так не целовала меня, как сегодня; скажи мне, ты ничего от меня не скрываешь?

— Нет, мама, я и сама не знаю, но сердце болит и у меня! — ответила Вера и вышла из дому.

Всю дорогу Вера шла с поникшей головой, и как ни пыталась поднять ее, голова беспомощно опускалась вниз.

Не доходя до аптеки, Веру встретил, на тротуаре, ее прежний знакомый следователь:

— Князева! Я прошу вас, не заходя на работу, пройти со мною, — сказал он ей.

Вера, ничего не подозревая, с оттенком негодования заявила ему:

— Я сказала вам в последний раз, что никаких разговоров у меня с вами не будет больше, и оставьте меня в покое!

Сзади, по мостовой, поравнялась с ними крытая автомашина, из открывшейся дверцы вышли два человека и остановились рядом с Верой.

— На сей раз, ни вам меня, ни мне вас, оставить не придется, я, ведь, предупреждал вас — вы арестованы!