21. Чин и метод (К стр. 70)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

21. Чин и метод (К стр. 70)

Владыка Антоний упоминает здесь о «непрестанном правиле» как о постоянной попытке удерживать Иисусову молитву в течение всего дня. О полезности такого занятия речь идет и в «Рассказах странника»: «По прошествии дня, если случится увидеть, что время проведено более в назидательном размышлении и беседе, нежели в существенной безвидной молитве сердца, то и сие почитать неумеренностью или корыстолюбивой духовной жадностью, в особенности для новоначальных, коим необходимо, чтобы время, проводимое в молитве, преимущественно превозмогало большим количеством перед тем временем, которое провождалось в занятии прочими делами благочестия… Частость молитвы, при всем слабосилии, так мощна, безусловно доступна человеку и состоит в полной его воле, — решись испытать, хотя один день на первый раз провести в наблюдении за собой, за частостью твоей молитвы, так чтобы на молитвенное призывание имени Иисуса Христа употреблено было гораздо более времени в продолжение суток, нежели на другие занятия. И сие преимущество молитвы над делами житейскими — во времени — непременно докажет тебе, что сей день не потерян, а приобретен во спасение; что на весах Правосудия Божия частая молитва перетягивает доску слабостей твоих и проступков и заглаживает грехи оного дня в памятной книге совести, поставляет тебя на степень праведности и дарует надежду получить освящение и в Вечной Жизни»{300}.

Варсонофий Великий на вопрос инока о ежедневном правиле отвечает следующее: «В псалмопении же и молитве изустной не связывай себя, но делай, сколько Господь тебя укрепит; не оставляй также чтения и внутренней молитвы. Несколько того, несколько другого, и так проведешь весь день, угождая Богу. Совершенные отцы наши не имели определенного правила, но в течение целого дня исполняли свое правило: несколько упражнялись в псалмопении, несколько читали изустно молитвы, несколько испытывали помыслы, мало, но заботились и о пище, и все сие делали со страхом Божиим». Преподобный старец советует: «За все воздай благодарение Богу; ибо благодарение ходатайствует о немощах. Правило твое да будет в том, чтобы жить внимая своим помыслам и иметь страх Божий, говоря себе: как я встречу Бога? Как я провел прошедшее время?»{301}.

В уставе прп. Паисия (Величковского), писанном для Драгомирнской обители по чину Святой Горы, предусмотрено безусловное посещение всех богослужений, а кроме того: «В кельях братия должны сидеть со страхом Божиим, по преданию святых отец более всякого подвига предпочитая умную молитву, как любовь Божию и источник добродетелей, в сердце умом совершаемую, как многие богоносные отцы о ней учат. Кроме молитвы, иметь пение псалмов, умеренное чтение Ветхого и Нового Завета, учительных и отеческих книг. Кроме того, иметь и в келье, и на всяком месте, и во всяком деле память смерти и грехов своих, Страшного Суда Божиего и муки вечной и Царствия Небесного, и самоукорения и упражняться в назначенном от настоятеля рукоделии»{302}.

В письмах свт. Феофана Затворника встречаются интересные замечания по поводу распорядка: «Что касается до молитвенного правила домашнего, то оно не имеет неизменности, а может быть изменяемо и во времени, и в длительности, и в составе; одно иметь во внимании — чтобы все делалось не в угоду лености… Всяко действовать с полной свободой. Иной раз и все время молитвенное молиться своими молитвами по настоящей нужде… или без слов, только чувство к Богу держа… Если келейное ваше правило вы сами себе определили, то в вашей власти и изменить его всячески. Но если оно дано тем, с кем вы прежде советовались в делах своих, то об изменении сего правила с ним же и говорить надо. Изменить можно, но уже порядок того требует, чтобы спросить… Правило не существенная часть молитвы, а есть только внешняя ее сторона. Главное дело есть — молитва ума и сердца к Богу, возносимая со славословием, благодарением и прошением и, наконец, с преданием себя Господу всецело. Когда есть такие движения в сердце, есть там и молитва, а когда нет — и молитвы нет, хотя бы вы целые дни простояли на правиле»{303}.

Общая мысль свт. Феофана такова: «Правила нужны для поступающих в монастырь, чтоб они навыкли деланиям, или занятиям монастырским. Потом же, когда они дойдут до внутренних неких ощущений, и особенно до сердечной теплоты, правила и им не строго нужны. Вообще к правилам не следует пристращаться, а быть свободным в отношении к ним, одно имея в намерении: как бы внимание к Богу благоговейное не отходило»{304}.

Епископ Вениамин (Милов)[109] в своих письмах, подчеркивая значение внимания в молитве, советует мирской женщине основные молитвенные занятия совершать с утра: «Правило, при утомляемости, оставлять на вечер едва ли полезно, поскольку ум вечером притуплен и не работает и сердце закрыто для чувствительности. Достаточно вечерних молитв и нескольких воззваний к Богу, Божией Матери и святителю Николаю, в которых участвовало бы сердце. А прочитать все механически и ничего не сказать от чувства и сознания менее ценно»{305}.

В письмах свт. Игнатия встречается ряд замечаний на обсуждаемую тему. Вот некоторые из них: «Сущность исполнения молитвенного правила заключается в том, чтоб исполнялось оно со вниманием. От внимания дух наш приходит в смирение, от смирения рождается покаяние. Чтоб можно было совершать правило неспешно, надо правилу быть, умеренным. Святые отцы, очень похваляя умеренное правило, советуют исполнять его неупустительно… Более других полезен для новоначальных акафист Господу Иисусу. Прочитывайте его в неделю однажды, стоя или сидя, как вам будет удобнее, но непременно со вниманием и не спешно. Также никак не позволяйте себе читать поверхностно и бегло Евангелие и прочие священные книги, — читайте не спешно и со вниманием. При чтении соблюдайте умеренность. Умеренность поддерживает постоянную охоту к чтению, а пресыщение чтением производит отвращение от него».

Святитель, назначая правило мирянину, велит читать, по обычаю, молитвы утренние и вечерние и акафист Иисусу Сладчайшему, но читать непременно «очень не спешно, даже протяжно, не стремясь к тому, чтобы прочитать за один раз весь акафист или все собрание вечерних и утренних молитв, но заботясь о том, чтобы читаемый вами известный отдел этих молитвословий был прочитан со вниманием, как во уши Господа Бога, а не на воздух… Величайшие святые отцы повелевают, чтоб правило для христианина было как можно проще и малосложнее. Великий Варсонофий говорит, что врата в Царство Небесное узки и что не надо давать широкого правила для вшествия в них; широкое правило даже может помешать вшествию в них, потому что, гоняясь за мелочами, мы можем упустить важнейшее».

Святитель пишет о постоянстве распорядка, о том, что установившийся чин желательно сохранять неизменным. Напоминая, как всегда, о рассудительности, святитель призывает не переусердствовать на поприще телесной самоотверженности. Здесь высказывается очень важная мысль о благоразумном соотношении внешних и внутренних усилий, в зависимости от душевно-телесного устроения подвижника: «Надо умеренной наружной жизнью сохранить тело в ровности и здравии, а самоотвержение явить в отвержении всех помышлений и ощущений, противных Евангелию. Нарушение ровности нарушает весь порядок и всю однообразность в занятиях, которые необходимы для подвижника. „Плоть и кровь“ не в плоти и крови собственно, а в плотском мудровании… Иные так устроены Создателем, что должны суровым постом и прочими подвигами остановить действие своих сильных плоти и крови, тем дать возможность душе действовать. Другие вовсе неспособны к телесным подвигам — всё должны выработать умом; у них душа сама по себе, без всякого предуготовления, находится в непрерывной деятельности. Ей следует только взяться за оружия духовные. Бог является человеку в чистоте мысленной, достиг ли ее человек подвигом телесным и душевным или одним душевным. Душевный подвиг может и один, без телесного, совершить очищение; телесный же, если не перейдет в душевный, совершенно бесплоден — более вреден, чем полезен».

В письмах свт. Игнатия немало советов по молитвенной практике и наставлений относительно внешнего благочестия: «В церкви иногда внимайте богослужению, а иногда умом произносите молитву [Иисусову], не преставая внимать и богослужению… Церковную службу, когда остаетесь дома, можно заменить чтением которого-либо из акафистов: акафиста Господу Иисусу или акафиста Божией Матери. В церкви не становитесь на колени и вообще по наружности не отделяйтесь от прочих какими-либо особенностям, но сохраняйте и внутреннее, и наружное благоговение. Поклонов кладите как можно меньше. Земных поклонов полагайте всего два в течение Литургии, в конце ее: когда дважды выносят Чашу со Святыми Тайнами. Удерживайте себя от разгорячения и от всех порывов, столько противных смирению. Требуйте от себя тишины и внимания и при молитве, и при чтении, и при всех действиях ваших. Таким поведением доставляется духу смирение…

Никакими мелочами не связывайте себя и не засуживайте себя по причине мелочных погрешностей и проступков. То и другое служит источником смущения и уныния. Мелочные погрешности, в которые впадает ежечасно каждый человек, врачуются ежечасным покаянием перед Богом, покаянием, состоящим из немногих слов при сочувствии им сердца… Слова покаяния произнести только умом — и этого достаточно, лишь бы они произнесены были со вниманием. В церкви, когда найдете нужным сесть, садитесь, потому что Бог внимает не тому, кто сидит или стоит, а тому, чей ум устремлен к Нему с должным благоговением… Когда найдете нужным прибавить или убавить что в вашем молитвословии и чтении по случаю немощи или встретившихся независимо от вас других занятий, делайте это, не сомневаясь и не смущаясь. Будьте свободны! Не связывайте себя никакой скрупулезностью. Правило для человека, а не человек для правила»{306}.

В одной из своих проповедей свт. Игнатий напоминает: «Принимая участие в церковных последованиях, остережемся от проявления при них каких-либо особенных порывов нашей набожности, которые бы резко отличали нас от братий наших. „Обрати внимание на то“, — сказал святой Иоанн Лествичник, — „чтоб, находясь между братиями твоими, тебе отнюдь не показаться праведнее их в чем-либо. Поступая иначе, соделаешь два зла: братий уязвишь твоим притворным усердием, а себе непременно дашь повод к высокомудрию. Будь усерден в душе твоей, не обнаруживая этого ни телодвижением, ни видом, ни словом“»{307}.

Не лишним будет иметь в виду и такие высказывания из писем преподобных отцов Амвросия и Льва Оптинских: «Господь не сказал: аще хощеши внити в живот, исполни правило; но: аще хощеши внити в живот — соблюди заповеди»{308}. «Нигде прямо не сказано в Св. Писании, что для спасения души необходимо морить себя голодом, делать многочисленные поклоны, носить вериги и предпринимать тому подобные подвиги; между тем Евангелие говорит ясно, что именно за нелюбовь к ближнему осудятся на Страшном Суде грешные, а праведные за исполнение [заповеди о любви] будут оправданы»{309}. Отеческую снисходительность проявляет к пасомым строгий аскет Антоний Оптинский[110]. Он пишет своему духовному чаду, иеромонаху: «Правило келейное или молитвы, читаемые Вами ко Святому Причащению, ежели бы прочитаны были Вами рассеянно и невнимательно, то повторение оных должно оставить, ибо Бог видит нашу немощь; видят и чудотворцы, что мы не богомольцы»{310}.

Вместе с тем, мы встречаем в наставлениях иных подвижников предельно строгое и требовательное отношение к правилу, к своему распорядку. Ватопедский старец Иосиф Монах рассказывает о своей жизни при старце Иосифе Исихасте: «Бесспорно утверждение, что распорядок в жизни является главнейшим средством духовного преуспеяния… В отношении чина и устава молитвы никаких уступок быть не могло. Строгость и настойчивость старца в божественном деле молитвы свидетельствовали о высоте и широте его усердия. Очевидными были и соответствовавшие этому усердию результаты… Одной из важнейших отличительных черт благословенных подвижников была строгость распорядка их жизни. Этим отличался и наш старец, который требовал от нас такого же поведения. Он говорил нам, что характер и личность человека складываются прежде всего благодаря неизменному следованию упорядоченному и правильному образу жизни. Человек, приняв решение не нарушать распорядка, приобретает решительность и мужество, которые весьма важны и необходимы в нашей жизни, коль скоро подвижничество наше есть борьба, и притом жестокая… Никакой другой зависящий от человека фактор не способствует успеху в такой степени, как наша твердая и неизменная решимость и продуманный распорядок жизни. Отличительной чертой житий святых отцов является их настойчивость в сохранении порядка и устава, которые предстают важнейшими элементами их личного опыта»{311}.

О силе и значении уставной монастырской службы размышляет архимандрит Афанасий (Нечаев)[111], вспоминая о своей жизни на Валааме в 20-е годы. «В два с половиной часа утра иду прямо в церковь и потом выстаиваю все службы — восемь часов молитвы ежедневно. Что-то есть в этом всепоглощающее. Точно жернов мелет твой дух в течение восьми часов каждый день. Одно из двух: или ты не выдержишь и сбежишь, или выдержишь — и тогда и ты приобщишься к исполинам духа. Да, основу монашеской жизни составляют богослужения, и непременно продолжительные. Пусть не каждый день их посещают, но если ты пришел, то знай, что уйдешь только после того, как перемелешься в жернове молитвы, перемелешься, сделаешься мягче и познаешь на всю жизнь силу монастырского богослужения. Есть в этой уставности службы что-то настоящее, вековое, непоколебимое, — как в гипсовый корсет вставляют больную, расслабленную спину, так закаляется твой дух в уставной молитве… Нужно было прослушать всю всенощную под воскресные и праздничные дни, которая тянулась от 7 до 11 вечера, а то и долее, чтобы понять всю силу уставной службы»{312}.

Духовный сын и постриженник отца Афанасия — ныне здравствующий митрополит Сурожский Антоний (Блюм) [112] вторит своему наставнику: «Молитва литургическая и молитва частная подобна жерновам, которые нас мелят, мелят, мелят — вначале с трудом, с болью, с криком, но которые рано или поздно могут нас перемолоть в такую муку, из которой можно сделать хлеб Христов». Митрополит Антоний сторонник непродолжительного правила для начинающих, так как опасается уклонения в механистичность. В одной из бесед он замечает: «Люди, которые выполняют большие молитвенные правила, часто теряют молитву, потому что — когда же им молиться, когда они молитвословят?!.. Мой духовник, когда я был студентом последних курсов, дал мне молитвенное правило, которое занимало сверх моей нормальной работы восемь часов. Но через какое-то время, годика через два, он мне сказал: „Теперь ты знаком с богослужебным строем, учись молиться“. Я сделал тот же опыт с одной старушкой у нас, монахиней… Через годик я ее спросил: „Ну как, мать Антонина, с молитвой?“ Она говорит: „Ну что, я выполняю свои восемь часов, потом крещусь, говорю: Слава Тебе, Господи; теперь, наконец, помолиться можно“».

Владыка советует поначалу читать небольшое количество Иисусовых молитв, но следующим образом: «Во-первых, с предельным вниманием, которое ты можешь вложить в молитвы; во-вторых, со всем благоговением, которое ты можешь вложить в действие, когда подходишь к Живому Богу. В-третьих, с надеждой и мольбой о покаянии, о том, чтобы Бог тебя изменил, — и ничего другого. Не вкладывай чувств и мыслей в нее, пока молишься. Предоставь Богу дать тебе любые мысли, любые чувства, какие Он захочет; а ты Ему просто говори, предстоя перед Ним. Если навыкнуть этому, если Иисусова молитва привьется, тогда можно молиться немножко больше».

Особо важной представляется следующая мысль владыки: «Но совершенно необходимое условие: вначале выбирать такое время, когда можно ею [молитвой] заниматься без развлечения, без помехи, со всем вниманием и благоговением; причем заниматься не долгое время, а, скажем, прочесть десять раз. Если есть возможность — сказать молитву, помолчать, положить земной поклон, встать, дать себе телесно успокоиться и произнести молитву еще раз. Если класть поклоны и произносить Иисусову молитву одновременно и в быстром ритме, тогда постепенно от телесного упражнения рождается какое-то полуистерическое состояние, набегает одно на другое, так что человек теряет трезвость. В Иисусовой молитве, как во всякой молитве, надо избегать того, чтобы нарастало какое-то настроение; все, что произойдет в душе, должно быть от Бога. Он должен вложить в нас чувства; Он должен дать нам мысли; Он должен исправить нашу волю; Он должен как-то дойти до нашего тела. Но мы не должны это делать [молиться] как бы взвинчивания себя, — это очень важно»{313}.

Важнейшей частью распорядка является удачно выбранное для молитвенного правила время. Известная подвижническая заповедь Исаака Сирина гласит: «Всякая молитва, произносимая тобою ночью, да будет пред очами твоими важнее всех дневных деяний»{314}. И не одним только отшельникам и пустынникам рекомендовано для молитвенных занятий темное время суток, но всем тщательно подвизающимся. «Лучше всего отбывать сей урок ночью», — наставляет свт. Феофан начинающего делателя, желающего приступить к молитве Иисусовой.

О предпочтении ночного времени для молитвенных занятий пишет в своих «Наставлениях о молитве и трезвении» свт. Иоанн Златоуст: «Будем приучать себя к тому, чтоб прилепиться к молитве и молиться и днем, и ночью, особенно ночью, когда никто не докучает делами, когда улегаются помыслы, когда вокруг все безмолвствует и ум полную имеет свободу возноситься ко Врачу душ. Если блаженный Давид, царь вместе и пророк, столькими озабоченный и утомляемый делами, полночь посвящал молитве… то мы, частную и немногодельную проводя жизнь, что можем сказать в свое оправдание, не поступая так, как он?.. Не для того дана ночь, чтобы мы всю ее спали и бездействовали… Тогда [ночью] душа бывает чище, легче и бодрее, бывает особенно способна воспарять и возноситься горе; самый мрак и совершенное безмолвие много располагают к умилению. Преклони же колена, воздохни и моли Господа твоего быть милостивым к тебе. Он особенно преклоняется на милость ночными молитвами, когда ты время отдохновения делаешь временем плача… Для чего Сам Христос провел на горе целую ночь (Лк. 16:12)? Не для того ли, чтобы подать нам Собою пример? Будем же подражать Ему, хотя отчасти, чтобы не напрасно украшаться именем Его»{315}.

Иоанну Златоусту вторит свт. Игнатий: «Темнота ночи закрывает предметы от любопытных взоров, тишина безмолвия не развлекает слуха. В безмолвии и ночью можно молиться внимательнее. Господь избирал для молитвы своей преимущественно уединение и ночь», чтобы и мы «последовали Его примеру. Господу, для него Самого, нужна ли была молитва?.. Многие благоговейные христиане, в особенности иноки, совершают очень продолжительное вечернее правило, пользуясь тишиною и мраком ночи… В те часы, в которые слепотствующий мир предается буйным и шумным увеселениям, рабы Христовы плачут в тишине своих келий, изливая усердные молитвы пред Господом»{316}.

При чтении Иисусовой молитвы может возникать искушение спешкой, когда человек невольно начинает торопиться, чтобы побыстрее пройти положенное число сотниц. Этим, конечно, ослабляется внимание, рассеивается ум. Во избежание непроизвольной спешки признано полезным отказаться от счета и ограничивать правило не количеством молитв, а определенным промежутком времени. Насколько прост этот способ, настолько же эффективен, и подвижники часто пользовались им, отводя на правило нужное количество часов.

Старец Феодосий Карульский в своем дневнике записал: «Правило свое я… сократил на две тысячи молитв, или двадцать четок, по времени около двух часов. И правило молитвенное отселе я буду совершать, несмотря на количество молитв или четок, а [устанавливая] время, какое требуется для совершения их, и это для того, чтобы иногда, гоняясь за количеством положенных молитв, не поспешить в ущерб качеству молитвы. При наблюдении же одного времени легче избежать этой нашей человеческой немощи»{317}. А в жизнеописании Иосифа Исихаста встречается такой эпизод: «Туда [в пещеру] он удалялся каждый вечер и оставался там в течение шести часов после захода солнца, непрестанно повторяя молитву… Чтобы добиться точности распорядка, он брал с собой будильник… так что звонок [через шесть часов] означал завершение ежедневного правила»{318}.

Отказ от подсчетов благотворен не только в отношении молитвы, он с пользой применим и к другим подвигам. Назидательный пример являет монах Мартирий Глинский[113], имевший правилом «полагать бесчисленные земные поклоны, которых никогда не считал, и другим при наставлении говаривал: „Когда кладешь поклоны, не считай их, вот и не будешь думать, сколько положил… не будут беспокоить тщеславные помыслы. Бог все видит и знает, а нам-то для чего знать“»{319}.

«При совершении правила и поклонов никак не должно спешить, — пишет свт. Игнатий, — должно совершать и правила, и поклоны с возможною неспешностью и вниманием. Лучше менее прочитать молитв и меньше положить поклонов, но со вниманием, нежели много без внимания». Позаботься «не столько о количестве молитвословия, сколько о качестве его, то есть о том, чтоб оно было совершено со вниманием, и, по причине внимания, чтоб освятилось и оживилось сердце молитвенным умилением и утешением». А для этого потребна рассудительность при соизмерении своих возможностей с назначаемым правилом. О разумном подходе к делу святитель напоминает неоднократно: «Избери себе правило, соответствующее силам… Правило для человека, а не человек для правила. Оно должно способствовать человеку к достижению духовного преуспеяния, а не служить бременем неудобоносимым, сокрушающим телесные силы и смущающим душу. Тем более оно не должно служить поводом к гордостному самомнению, к пагубному осуждению и унижению ближних. Благоразумно избранное молитвенное правило, соответственно силам и роду жизни, служит большим пособием для подвизающегося о спасении своем… Избрав для себя соразмерное силам и душевной потребности молитвенное правило, старайся тщательно и неупустительно исполнять его, — это нужно для поддержания нравственных сил души твоей, как нужно для поддержания телесных сил ежедневное в известные часы достаточное употребление здоровой пищи»{320}.

В письме к знакомой монахине святитель пишет: «Относительно правила вашего, нахожу нужным, чтоб вы читали как кафизмы, так и каноны, равно и молитву Иисусову, произносили слова помедленнее, напрягая больше внимание, чтоб ни одно слово не было произнесено без внимания»{321}. Многие, говорит в своих поучениях свт. Игнатий, произносят Иисусову молитву «с величайшею поспешностью, заботясь только о исполнении положенного числа их [молитв]. Таким образом моления они не допускают молитве проникнуть в сердце и произвести свойственное ей действие, заключающееся в умилении… Действие на душу продолжительной, но невнимательной молитвы подобно действию обильного дождя на железную крышу, с которой сбегает вся вода, в каком бы количестве она ни пролилась… Напротив того, внимательную молитву можно уподобить благотворному дождю, орошающему засеянное поле… При поспешном чтении вниманию нет места. Молитва, лишенная внимания, лишена сущности своей, лишена жизни. Тогда бывает она подобна телу, оставленному душою, — не благоухает она смирением, не восходит к Богу… Доставим нашей молитве два свойства: внимание и покаяние… Эти два свойства имела молитва блаженного мытаря. Проникнутый сознанием своей греховности, он не находил в делах своих никакой надежды на получение спасения, видел эту надежду в едином милосердии Бога»{322}.

Свт. Феофан в письме к известному валаамскому подвижнику — схимонаху Агапию пишет: «Скорое читание заученных молитв, конечно, нехорошо; а ведь это же в вашей же власти; как заметите это, прекращайте и начинайте читать неспешно. Мера для читающих молитвы по молитвеннику или на память: имейте понимание и сознание читаемого, так читайте, чтоб все читаемое сознаваемо было. Этим и скорость определяйте»{323}.

Говоря о вредоносной спешке, расстраивающей молитвенное дело, уместно вспомнить слова великого молитвенника — праведного Иоанна Кронштадтского: «Можно ли молиться с поспешностью, не вредя своей молитве? Можно тем, которые научились внутренней молитве чистым сердцем. В молитве надобно, чтобы сердце искренно желало того, чего просит; чувствовало истину того, о чем говорит, а чистое сердце имеет это как бы в природе своей. Потому оно может молиться и с поспешностью, и в то же время богоугодно, так как поспешность не вредит истине (искренности) молитвы. Но не стяжавшим сердечной молитвы надо молиться неспешно, ожидая соответствующего отголоска в сердце после каждого слова молитвы. А это не всегда скоро дается человеку, не привыкшему к молитвенному созерцанию. Поэтому редкое произношение слов молитвы для таких людей должно быть положено за непременное правило. Ожидай, пока каждое слово отдастся в сердце свойственным ему отголоском…

Если я молюсь устами или читаю, то многие слова не ложатся на сердце, я двоюсь, лицемерю; устами выговариваю одно, а на сердце другое; уста говорят истину, а сердечное расположение не согласуется со словами молитвы. А если я молюсь внутренне, сердцем, то, не обращая внимания на выговаривание слов, я сосредотачиваю его на содержании, на силе их, приучая сердце постепенно к истине, и вхожу в то самое расположение духа, в каком написаны молитвенные слова, и таким образом приучаюсь мало-помалу молиться духом и истиною… У многих причетников, бегло читающих, образуется совершенно ложная молитва: устами они как будто молятся, по всему зришь их аки благочестивых, а сердце [их] спит и не знает, что уста говорят. Это происходит оттого, что они торопятся и не размышляют сердцем о том, что говорят… Помните, что ни одно слово даром не пропадет в молитве, если от сердца говорится: каждое слово Господь слышит, и каждое слово у Него на весах… Господь отвечает на каждое желание сердца, выраженное в словах или не выраженное…

Когда совершаешь молитву, правило, особенно по книге, не спеши от слова к слову, не прочувствовавши его истины, не положивши его на сердце, но… [дай] себе труд чувствовать сердцем истину того, что говоришь; сердце твое будет противиться этому — иногда леностью и окамененным нечувствием к тому, что читаешь, иногда сомнением и неверием, каким-то внутренним огнем и теснотой, иногда рассеянностью и уклонением к каким-либо земным предметам и попечениям, иногда припамятованием обиды от ближнего и чувством мщения… Не будь самолюбив, побеждай сердце твое, дай его Богу в жертву благоприятную: Даждь Ми, сыне, твое сердце (Притч. 23:26), и твоя молитва сроднит, соединит тебя с Богом… Тебе хочется скоро кончить молитвенное правило, чтобы дать покой утомленному телу? Сердечно помолись и заснешь спокойным, здоровым, тихим сном. Не поторопись же помолиться кое-как: выиграешь на полчаса молитвы целых три часа самого здорового сна. На службу или на работу торопишься?.. Помолись усердно — стяжешь спокойствие, энергию и успех в делах на целый день. Рвется сердце к делам житейской суеты? Преломи его; пусть будет сокровище его не суета земная, а Бог… да не посрамишься во дни болезни твоей и в час смерти твоей…

Не твори на молитве угодия ленивой плоти — не торопись: плоть, скучая и тяготясь святым делом, поспешает скорее к концу, чтобы успокоиться или заняться делами плотскими, житейскими… Не верь плоти своей, угрожающей тебе несостоятельностью во время молитвы, — лжет. Станешь молиться — увидишь, что плоть сделается покорной твоей рабой. Молитва и ее оживит. Помни всегда, что плоть лжива»{324}.

Скорость чтения Иисусовой молитвы бывает весьма различной и изменяется со временем. Скорость увеличивается при переходе от словесной молитвы к умной, так как последняя не требует времени на артикуляцию, ведь мысль, единовременно объемлющая всю молитвенную фразу целиком, может быть мгновенной, как вспышка. Кроме того, не все подвижники читают полную восьмисловную молитву — встречаются различные формы сокращений.

При обычной практике обучения рекомендуется начинать с очень медленного чтения молитвы и выдержки пауз, на чем настаивает свт. Игнатий. Но возможны иные подходы. Старец Иосиф Исихаст, например, советует некоторым начинающим быстрое чтение, чтобы в паузах не успевали вклиниваться помыслы: «Делание умной молитвы — это принуждение себя [поначалу] говорить непрестанно молитву устами без перерыва. Вначале быстро, чтобы не успел ум образовать помысел рассеяния»{325}.

Свт. Игнатий пишет: «На неспешное и внимательное произнесение ста молитв потребно времени 30 минут; некоторые подвижники нуждаются и в еще более продолжительном времени»{326}. Схиигумен Герман (Гомзин), определяя правило начинающего, советует творить молитву Иисусову неспешно с поклонами или без оных: «Так делать можно четверть часа, полчаса, больше или меньше, как удобнее. Чем усерднее потрудиться, тем скорее молитва привьется к сердцу. Молитва умная есть болезненное к Богу припадание в сокрушении и смирении»{327}. Прп. Никон Оптинский предостерегал своих чад от спешки и советовал: «Лучше прочитать не все молитвенное правило, по недостатку времени, но со вниманием. Страшные слова сказаны в Священном Писании: Проклят всяк, творяй дело Господне с небрежением… Правило лучше [иметь] небольшое, но чтобы его непременно исполнить. Духовная жизнь требует, чтобы идти все вперед, а если слишком большое правило, то можно и назад пойти, что уже очень нехорошо. Пятисотницу лучше одной справлять, времени на нее требуется не менее 1 ч. 10 мин. или даже 1 ч. 30 мин… Однообразие для проходящих молитву Иисусову очень важно — ум не рассеивается, собранность ума»{328}. Отец Иоанн (Маслов)[114] рассказывал, что лично он, как человек уже опытный, проходит пятисотницу за 45 минут. При этом он пояснял, со ссылкой на свт. Игнатия, что «для новоначальных требуется больше времени, молиться им надо медленно»{329}. В наставлениях отшельника Никодима Карульского мы читаем: «Определи себе время: каждую ночь, или когда спать ложишься, возьми себе полчасика, со вниманием, так, чтоб не подпустить ни одного помысла… И с поклонами… По полчаса одну ночь, другую, третью. И понемножку приучишься к вниманию… Три чёточки. Это как раз выходит полчаса». А старец Феодосий Карульский замечает: «2000 молитв, или 20 четок, — по времени около двух часов»{330}.

По этим высказываниям отцов-практиков можно условно определить то время, которое бывает потребно подвижникам на прохождение одной сотни молитв Иисусовых. Получается примерно следующая картина: свт. Игнатий — 30 минут; прп. Никон — 15 минут; о. Иоанн — 10 минут; о. Никодим — 10 минут; о. Феодосий — 6 минут. Диапазон, как видим, довольно широк, но надо учитывать и тот фактор, что о. Феодосий, например, молился сокращенной — пятисловной молитвой.

В древней греко-афонской традиции, представленной в «Добротолюбии», преобладает применение Иисусовой молитвы, состоящей из пяти слов. В русской традиции предпочтение отдается полной восьми- или семисловной молитве. Вот свидетельство Оптинских святых отцов — прп. Никон, будучи еще послушником, записал в дневнике наставление своего старца прп. Варсонофия: «Я… спросил про Иисусову молитву — нельзя ли читать ее сокращенно. Батюшка не позволил, говоря, что ее всю целиком заповедали читать наши старцы, и ударение делать на последнем слове: грешнаго»{331}.

К сокращениям вынуждено прибегали те, кто использовал художественные приемы. Это связано с тем, что полную молитву трудно вместить в дыхательный ритм, тогда как, сокращенная до пяти, четырех слов, она вполне укладывается в цикл вдоха — выдоха. Помимо этого, укороченная молитва может иметь для некоторых людей серьезное преимущество, связанное с концентрацией. На более короткой молитве не так рассеивается мысль, чем короче фраза — тем собраннее внимание.

Вот несколько высказываний на эту тему.

Григорий Синаит: «Мысленно или душевно восклицай непрерывно: Господи Иисусе Христе, помилуй мя… [Позже], переведя ум на другую половину молитвы, говори: Сыне Божий, помилуй мя»{332}. Ему вторит прп. Нил Сорский: «Подобает зрети присно во глубину сердечную и глаголати: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя“ — все, овогдаже пол: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя“; и паки, пременив, глаголи: „Сыне Божий, помилуй мя“, еже есть удобнее новоначальным, рече Григорий Синаит. Не подобает же, рече, часто пременяти, но косно. Прилагают же ныне отцы в молитве, егда кто изречет: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя“, абие слово „грешнаго“. И сие приятно есть Богу, наипаче же прилично нам грешным»{333}.

Свт. Игнатий: «Некоторые отцы разделяют молитву, для новоначальных, на две половины и повелевают от утра, примерно до обеда, говорить: Господи Иисусе Христе, помилуй мя, а после обеда: Сыне Божий, помилуй мя. Это — древнее предание. Но лучше приучиться, если то можно, к произношению цельной молитвы. Разделение допущено по снисхождению к немощи»{334}.

Схиигумен Герман (Гомзин): «Произносить молитву святые отцы советуют с рассуждением, применяясь к силам подвизающегося. Иному можно говорить всю молитву… иному же по немощи ума и младенчеству духовному лучше начинать с половины молитвы. Сперва можно молитву короче говорить, всего пять слов… „Господи Иисусе Христе, помилуй мя“, так легче, короче и лучше внимание удерживать на словах. Потом, когда укрепится внимание, можно одно слово прибавить: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного“. Так святые отцы советуют новоначальным — это полезнее, и крепче потом молитва будет»{335}.

Схимонах Никодим Карульский: «Григорий Синаит говорит, что для новоначальных лучше пять слов только. А я до сих пор как новоначальный. Пять слов. Так привык… В этом удобнее удерживать внимание»{336}. Пятисловной молитвой молился и Странник, о чем не раз упоминается на страницах книги: «Втягивая в себя воздух, с умственным смотрением в сердце воображал и говорил: „Господи Иисусе Христе“, а с испущением из себя воздуха: „помилуй мя“»{337}.

Встречается практика, при которой целенаправленно начинают обучение с краткой формы молитвы, постепенно переходя к полной. Афонский старец Гедеон Грек (1781–1869), наставляя к стяжанию непрестанной молитвы, поучает: «Нужно постоянно нудить себя… При начале, по немощи, произносить только: „Иисусе мой“. Это удерживается легко, что бы человек ни делал и куда бы ни шел, даже при разговоре. Потом, когда усвоится молитва, прибавить „Господи“, потом „Христе“ и далее „Сыне Божий“, а затем „помилуй мя“. Когда молитва внедрится в сердце, то она будет действовать сама постоянно, и благодать Божия нисходит и просвещает человека. При этом надо внимать этой молитве и бояться, чтобы не вознерадеть о ней, так как за малую леность молитва отнимается, и тогда предлежит трудный кровавый подвиг, чтобы снова научиться ей… Надо удаляться от всех вещей мира и не любить их, пребывать в мире душевном и никого не осуждать; кто желает навыкнуть в молитве, должен хранить эти три [заповеди]»{338}.

Но не только начинающие используют укороченную молитву. Бывает наоборот — опытный подвижник от полной молитвы приходит со временем к сокращению ее, так как с обретением навыка молитва все более насыщается чувством, а при этом все менее потребны слова.

Схимонах Иларион Кавказский рассказывает, что продолжительное время молился, «говоря обычную Иисусову молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго — то есть устами произносил тихо, внимательно и, сколько мог, благоговейно, не обращая внимания на помыслы. От времени долгого занятия молитва сия стала сокращаться и наконец остановилась на трех словах: „Господи Иисусе Христе“; а более сего ничего произносить стало нельзя; все было излишним и как-то не стало ложиться в строй внутреннего чувства… Даже почасту только два слова: „Иисус Христос“. И эти два слова всю душу мою наполняют жизнью, питают… льют в душу мою, как источник, живую воду вечной жизни, и невозможно оторваться от них к другому занятию»{339}. Старец Феодосий Карульский незадолго до кончины записывает в своем дневнике: «Я ощущал в сердце только присутствие Божие в Его святом имени и себя самого. Полная молитва, т. е. произношение умно-сердечно пяти слов: Господи Иисусе Христе, помилуй мя — мне стало затруднительно. Тогда я стал умно-сердечно произносить три слова: Иисусе, помилуй мя»{340}.

Очевидно, что, прежде чем избирать те или иные приемы и методы, требуется зрелое рассуждение, особенно при отсутствии руководителя. Ничто не следует перенимать механически, бездумно. Ведь какие-то внешние и внутренние особенности незыблемо сохраняются веками, но что-то неизбежно меняется. В сравнении с прошлым, например, веком непомерно возросла скорость жизни, увеличилась плотность воспринимаемой информации. Учитывая, что зрительные образы являются наиболее информативно емкими, можно предположить, что современный ребенок уже в детстве получает через телевизор объем информации, значительно перекрывающий тот, что получал человек XIX века за всю свою жизнь. Пожалуй, нашим предкам едва ли хватило бы всей жизни, чтоб увидеть то, что наш дошкольник видит сейчас за неделю, — облететь все континенты, побывать под водой, на небе, заглянуть в электронный микроскоп, в телескоп и проч., и проч. Условия жизни не могут не сказываться на состоянии психики и сознания. Вероятно, и борьба с помыслами сегодня носит уже несколько иной характер, чем, скажем, тысячу лет назад. Поэтому читать древних отцов следует вдумчиво, с рассуждением, а применять что-либо из их советов нужно с особой осмотрительностью.

Все отцы предупреждают о важности разумного подхода к делу. Прп. Исаак Сирин: «О всяком деле, если делаешь оное без размышления и исследования, знай, что оно суетно, хотя и благоприлично, потому что Бог вменяет правду по рассудительности»{341}. Свт. Игнатий: «Самые благие и благолепные делания, говорит прп. Нил Сорский, должно проходить с рассуждением, в приличное время, по достижении надлежащей меры преуспеяния. Как говорит Василий Великий, всякому деланию должно предшествовать рассуждение, — без рассуждения и благое дело обращается в злое по безвременности и неумеренности. Когда же рассуждением определяется время и мера благому, тогда бывает чудный прибыток»{342}.

У старца Иосифа Исихаста на эту же тему есть такие мысли: «Рассуждение намного ценнее пророчества. Прозорливость и пророчества приносят пользу Церкви и отчасти созидают ее. Рассуждение же созидает и совершенствует прежде всего самого человека, обладающего этим даром, а затем он может принести пользу всем остальным, поскольку знает и противоборствующие стороны, и врага, и образ ведения брани». А ученик старца Иосиф Ватопедский добавляет: «Если монаху не хватает дара рассуждения или совета опытных наставников, то в настойчивом осуществлении неумеренного подвижничества, будто бы проистекающего из Божественной ревности, истощаются его телесные силы и он бросает свое место в строю, ибо уничтожил собственное оружие, которым являются силы телесные»{343}.