Рождение Серафимчика

Рождение Серафимчика

Когда подходили дни рождения моего второго ребёнка, то родители мои, напуганные первыми родами, увезли меня в Москву за целый месяц вперёд. Уж как не хотелось уезжать в летнюю пору из Гребнева! Мы катали Коленьку в колясочке, он начинал ходить. Погода стояла чудная, все цвело, благоухало, птицы пели в роще. Но в половине июня я очутилась на пыльных, душных улицах Москвы. Чёрная гарь оседала на столах, на белье, даже при закрытых окнах — до того загрязнён был воздух столицы в летнюю жару! Ждала родов, как и первых, в конце июня. Но с Колей получилось на две недели раньше, а второй ребёнок будто не хотел расставаться с мамой. Прошёл уже день Петра и Павла. «Значит, не назовём дитя уже этими именами», — решили мы с Володей, но кто-то ещё родится? А я ходила очень солидная, врачи обещали мне двойню. На этот раз я все документы выправила, а крест решила не показывать и не говорить никому, кто мой муж. На следующий день после Петра и Павла мама отвезла меня в роддом. И попала я в какой-то «пробный» роддом. И чего только не выдумывали при советской власти! В этом роддоме отменили палатных врачей, врачей по отделениям, так что не стало никакого контакта больного с врачом. Ежедневно приезжали поочерёдно врачи из разных роддомов: отдежурили свою смену, сдали рожениц другому и уехали, так что никто не отвечал за состояние здоровья матерей и детей, не на кого было нам надеяться. Только директор да заведующий обегали «тяжёлые случаи», а «своего» врача никто не имел. «Ничего не попишешь», — говорили. Субботу я пролежала безрезультатно, скучала по Коленьке до того, что даже слезы текли, ведь я впервые с ним рассталась. «Наверное, ищет повсюду свою маму», — думала я. А в воскресенье к началу обедни в храме мне было уже не до чего. Когда отвезли меня в родильный кабинет, то схватки стали ужасно сильные. Я рычала, как дикий зверь. На меня сердились, меня ругали, но мне казалось, что это не я рычу.

Какая-то сила охватывала меня, вместе с дыханием вырывались звуки, похожие на львиный рёв.

Я просила дать мне лечь на пол, но меня держали, называли сумасшедшей. И вдруг около девяти утра всю меня свело, как судорогой. Я поднялась не на ноги, а на плечные лопатки и затылок. Туловище моё словно силой какой-то подняло кверху. Вертикально вверх, прямо к небу, вылетел мой ребёнок, которого поймали в воздухе дежурившие около меня сестры. Это произошло за несколько секунд. «Я еле поймала его!» — кричала сестра. Меня ругали кто как мог, но я уже лежала ровно, обливаясь потом и сияя от счастья. Я слышала, что ребёнок закричал, благодарила Бога в душе и ждала, когда же кончится шум вокруг меня. Хотелось узнать, кто родился, а мне даже не говорили. Наконец подошла ещё одна молоденькая сестра, пожалела меня, поздравила с сыном-великаном. А кругом продолжался шум:

— Девки, девки, бегите сюда, смотрите, какой народился!

— Да ему три месяца дашь!

— Сообразила мать!

И все наперебой хвалили ребёночка, удивляясь нежно-розовому цвету его тельца, его длинным ноготкам и волосикам. Через час я лежала уже в палате и вспоминала слова Спасителя: «Мать уже не помнит скорби от радости, ибо родился человек в мир».

Теперь меня волновало одно: почему никто ко мне не приезжает уже второй день? Уж не арестовали ли всех дома? Ведь времена были тогда страшные — 1951 год. Но в этом «пробном» роддоме по воскресным дням передачи и письма не передавали, чего я не знала.

За семьёй моих родителей следили. Над папиным кабинетом поставили специальные аппараты, которые должны были записывать все разговоры и звуки, доносившиеся через вентиляционную трубу. Мы видели незнакомых людей, которые с чемоданами поднимались наверх по нашей крутой лестнице. Соседка, жившая над нами, по секрету рассказала моей маме, что её выселили на время и велели ей об этом молчать. Но она приходила за вещами, наблюдала и обо всем нам доносила: «Мешает им подслушивать вас бой часов, тиканье их, шумный ребёнок, его крики, плач». Тогда папа поставил под вентиляцию на буфет ещё несколько будильников, завёл их на треск... А один из старинных будильников играл чудесную мелодию, сопровождающую песню «Коль славен наш Господь в Сионе, не может изъяснить язык...» А вскоре в квартире появился второй ребёнок, шуму стало ещё больше. Разговоры шли о кормлении, о бутылочках, сосках и т. п. Бабушка с соседкой решили: «Детки спасли!» Не подслушав ничего подозрительного, люди с тяжёлыми чемоданами спустились вниз и уехали. Вскоре и мы переехали в Гребнево.