2. ИЗЛОЖЕНИЕ ДОГМАТА ИСКУПЛЕНИЯ В СИСТЕМЕ АРХИЕПИСКОПА ФИЛАРЕТА (ГУМИЛЕВСКОГО)

2. ИЗЛОЖЕНИЕ ДОГМАТА ИСКУПЛЕНИЯ В СИСТЕМЕ АРХИЕПИСКОПА ФИЛАРЕТА (ГУМИЛЕВСКОГО)

Отказавшись от предложения Протасова, архиепископ Филарет (Гумилевский) позднее все же привел в систему и издал свои лекции по догматике, прочитанные в Московской духовной академии в конце тридцатых годов XIX века[51].

Составленная независимо от богословия митрополита Макария и в некоторых частях отличная, система архимандрита Филарета также не была вполне самостоятельной. При чтении лекций им были использованы католические догматики Клее и Бреннера[52].

Влияние их, насыщенность всей системы идеями западного, в том числе и протестантского, богословия проявляется в огромном количестве цитат, ссылок, полемических замечаний и просто упоминаний о мнениях схоластов, протестантских теологов всех направлений, философов и т. д.

Это особенно заметно в трактате об искуплении[53], где взгляд на сущность искупления остается тем же заимствованным от западного богословия, «юридическим», хотя и отличается от изложенного в системе митрополита Макария по терминологии и в отдельных деталях, несколько преувеличиваемых Светловым и Орфанитским[54].

Основа этого взгляда типична для всякого «юридического» понимания искупления. «Бог не только бесконечно благ, но и бесконечно правосуден»[55] — все то же противопоставление благости и правосудия в Боге. «Признавая Его благим, разум соглашается с тем, что грехи человеческие могут быть прощены»[56]. Но одно свойство немедленно ограничивается другим: «Признавая Его правосудным, разум верит, что грехи не иначе могут быть прощены, как по удовлетворении правды»[57].

Доказывается это положение разнообразными, и иногда довольно странными, аргументами[58].

Но для определения сущности искупления вместо долга и оплаты архиепископ Филарет избирает в качестве центрального понятия примирение Бога с родом человеческим: «Преимущественное дело, которое надлежало совершить Спасителю и которого никто другой не мог совершить, было дело примирения правосудия Божия с грешным родом человеческим»[59]. «Примирение Бога с человеком есть тайна великая»[60]. «Правда Божия явилась в том, что простила грехи людей не иначе, как наказав за них Христа Иисуса»[61]. «Смертью Христовой Бог примирился с грешным родом человеческим»[62].

Эти положения вполне совпадают с пониманием митрополита Макария, но в дальнейшем оба автора приходят к неодинаковым выводам.

Митрополит Макарий полагает: «Для того чтобы действительно послужить умилостивительной жертвой Богу за грехи человечества и избавить нас от всех гибельных следствий греха, Христос Спаситель благоволил выполнить за нас два условия, понести двоякий крест… Сам исполнить за людей волю Божию, явить в Себе совершеннейший образ послушания… Это первый крест. Воспринять с людей на Самого Себя весь гнев Божий, соделаться за нас клятвою (см.: Гал 3, 13) и потерпеть за нас все, чего мы достойны были за свои беззакония. Это второй крест»[63].

Архиепископ Филарет называет такое различие протестантским: «Последователи Лютера неосторожно объявили себя восстановителями забытого учения о заслугах Искупителя и, под видом надежды на эти заслуги сняв с себя обязанность христианского подвижничества, различали, по видам самообольщения, повиновение деятельное и повиновение страдательное»[64].

Митрополит Макарий полагает, что «Господь Иисус Своими страданиями и смертью принес за нас правде Божией плату не только совершенно полную и удовлетворительную за долг наш, но и преизбыточествующую, и таким образом не только искупил нас от греха, но и приобрел нам вечные блага»[65].

Архиепископ Филарет так представляет происхождение этого мнения: «Фома Аквинский, не умея понять полноту заслуги Христовой, расширял пределы Ансельмовой теории и говорил, что Сын Божий принес удовлетворение преизбыточествующее…

Из мысли Аквинского схоластики вывели заключение о сокровищнице дел преизбыточных, о различии заповедей и советов евангельских, об индульгенциях… Невежество и страсти освятили темное суеверие»[66].

Истолкование митрополита Макария отнюдь не было общепринятым ко времени издания богословия архиепископа Филарета.

Отличия этих систем были отмечены современниками, но, к сожалению, не в пользу обоих авторов[67].

Но едва ли приведенные выше доводы теоретического и практического разума удовлетворяли самого архиепископа Филарета, человека молитвенной настроенности и духовной жизни. Коррективом к его системе, в отношении понимания догмата искупления, можно считать его «Беседы о страданиях Господа нашего Иисуса Христа»[68], где уже нет подобных доводов и само настроение их совсем иное: «Что подвигнуло Отца Небесного пожертвовать Сыном Своим для людей, если не любовь к людям грешным? Так, Крест — проповедник любви Божественной, благости непостижимой… Чего надлежало ожидать от Мессии? Спасения людей? Оно совершено. Тайны Царствия Божия возвещены людям; закон любви открыт и уяснен; путь самоотвержения показан в слове и жизни. Божество открыто людям, как никто в мире не мог открывать Его, кроме Сына Божия»[69].