5. УЧЕНИЕ О СПАСЕНИИ В ПРАВОСЛАВНОМ БОГОСЛУЖЕНИИ
5. УЧЕНИЕ О СПАСЕНИИ В ПРАВОСЛАВНОМ БОГОСЛУЖЕНИИ
Церковное Предание заключено не только в творениях отцов Церкви, и для проверки того или иного догматического учения важно определять его отношение к другому источнику, хранящему это Предание, — православному богослужению.
В православном богослужении выражается голос Церкви при самом важном проявлении церковной жизни — «богослужении» по преимуществу[475]. Текст молитв и песнопений, употребляемых за богослужением, принят Церковью, а потому чистота заключенного в нем догматического учения не должна подлежать сомнению[476].
В «Послании восточных патриархов» имеется следующее указание на чистоту догматического учения, находящегося в богослужебных книгах Православной Церкви: «Все сии книги содержат здравое и истинное богословие и состоят из песней или выбранных из Священного Писания, или составленных по внушению Духа, так что в наших песнопениях только слова другие, нежели в Писании, а собственно мы поем то же, что в Писании, только другими словами»[477].
При такой высокой оценке текста богослужебных книг было бы естественно, если бы они широко использовались как источник при изложении церковного вероучения[478]. Однако обращает на себя внимание не только недостаточное использование этого источника богословами–систематиками, но и различие в понимании отдельных догматов учения, заключенного в тексте молитв и песнопений, употребляемых за богослужением.
На это обратил внимание еще в шестидесятых годах XIX века епископ Игнатий (Брянчанинов). Одной из неотложных задач будущего Собора, «необходимого по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви», он считал: «Пересмотреть катехизис и богословие и пополнить, дав им характер православно–восточный, подобный характеру богослужения Православной Церкви, так, чтобы познания, оглашаемые богослужением всенародно, были возвещаемы и катехизисом (и богословием)»[479].
Мысль святителя–аскета о замеченном им отличии богословской науки от богослужения разделял и покойный патриарх Сергий: «Кто хочет, — говорил он, — тот находит Православие, но не в науке нашей, а в богослужении нашей Церкви, в кельях старцев, около отца Иоанна Кронштадтского и вообще в жизни»[480].
Поэтому было бы чрезвычайно важно установить, насколько «юридическое» истолкование искупления соответствует пониманию его, заключенному в церковном богослужении.
Об этом живо высказался в речи перед защитой диссертации и упомянутый ранее священник И. Орфанитский. Во время работы над кандидатским сочинением[481]у него «не возбуждалось ни малейшего недоумения по вопросу о каких?либо недостатках богословского термина «удовлетворение правде Божией» как сущности искупления». «Напротив, все мои усилия, — говорит он, — были направлены к тому, чтобы найти самую рациональную аргументацию для оправдания мысли об удовлетворении правде Божией. Так дело шло до Великого Пятка… И вот, когда я присутствовал за вечерней Великого Пятка в трапезной церкви Лавры, как?то невольно для меня самого мне представилась резкая противоположность между трогательным богослужением во славу Распятого за ны при Понтийстем Пилате и между сухою, отвлеченной логической формулой догматики, предназначенной объяснить этот единственный по своему величию и значению факт во всемирной истории человечества. Любовь Божия требовала простить грешника, правда Божия требовала наказать грешника. И вот, чтобы примирить правду с благостью, требовалось удовлетворить правде Божией. Ужели, думал я, эта отвлеченная формула свела с небес на землю Сына Божия, вселила Его в утробу Девы, сделала Его Богочеловеком, привела Его ко Кресту и к крестной смерти? Ужели эта отвлеченная формула заставляет биться миллионы сердец, вызывает на глазах слезы, заставляет громогласно звучать колокола по всему обширному пространству христианских стран; ужели эта формула созывает в храмы многие миллионы верующих в распятого Христа душ? И я сильно усомнился, чтобы это было на самом деле действительно так, и никогда я еще не возвращался из храма столь взволнованным и смущенным, как в этот памятный для меня вечер Великого Пятка… И перестали меня утешать все переводы из немецких догматик»[482].
Это заявление вызвало оживленный обмен мнениями на диспуте[483]. Профессор Беляев как пробел диссертации отметил, что сам автор совсем не использовал богослужебного текста и что если «догматисты мало пользуются содержанием богослужебных книг, то об этом следует только пожалеть».
На что автор заявил: «И не думал, что можно пользоваться церковно–богослужебными книгами как источником для ученой работы… Ведь это — материал далеко научно не разработанный… Я не решился воспользоваться для своей работы церковно–богослужебным материалом и потому еще, что находил в нем нечто несогласное с тем, что пишется в наших догматиках».
В конце диспута профессор А. П. Голубцов заметил, что высказанное диспутантом суждение о литургических памятниках как сомнительном в догматических вопросах документе ошибочно. При изучении вопроса об искупительной жертве Христовой следовало бы заняться исследованием литургии, которая таинственно связана с тем, что совершено было на Голгофе. «Тем необходимее было вам привлечь к изучению в возможно большем числе списков литургии, что они служили и служат выражением церковного веросознания, а не являются отражением воззрений на изучаемый догмат отдельных только лиц, отцов и учителей Церкви…
И нельзя не удивляться и не пожалеть, что наши отечественные богословы чрезвычайно редко заглядывают в литургические исследования, очень мало пользуются и даже как бы гнушаются церковно–богослужебными книгами в своих богословских работах»[484].
Если священник И. Орфанитский отметил в тексте богослужебных книг «нечто несогласное с тем, что пишется в наших догматиках», то на существенное отличие между «догматиками» и богослужением в понимании искупления указал через десять лет профессор Московской духовной академии архимандрит (архиепископ) Иларион (Троицкий).
«У Церкви и теперь есть своя сокровищница богословия, существенно отличного от богословия «школьного». Это сокровище — в богослужебных книгах. Ведь большая часть наших богослужебных книг составлена тогда, когда даже не было никакого латинства и не было никакой схоластики. Многие из богослужебных песнопений, стихир, канонов писаны великими богословами древней Церкви. В богослужении мы слышим чистый и неиспорченный отголосок богословия святоотеческого, древнецерковного. Уже несколько лет скорбь и горечь теснят мое сердце от сознания того, как искажена в нашем богословии христианская идея спасения, и без радостного трепета сердечного я не могу слышать нашего богослужения. Я радуюсь, как сын Церкви и как богослов, потому что каждую почти минуту в богослужении слышу те самые чистые и высокие понятия об истинах христианской жизни, которые пленили меня в богословии святоотеческом… В самой литургии, приступая к совершению величайшего Таинства, мы, священники, говорим в алтаре пред престолом о спасении совсем не то, чему нас учит «школьная» догматика»[485].
В ряде статей архиепископ Иларион прекрасно иллюстрирует свои мысли выдержками из литургийных молитв и церковных служб на Господские праздники.
В период между приведенными высказываниями о ценности богослужебного текста для выяснения церковного учения появилась прекрасно задуманная статья священника М. Е. Ашихмина[486].
Православное богослужение, говорит он, представляет собою «источник светлой, строго правильной мысли, целое мировоззрение, заключенное в прекрасную песненную форму», и положительно раскрывает истины христианства. При единстве содержания со Священным Писанием (автор ссылается на «Послание восточных патриархов») наше богослужение является его объяснением и раскрытием.
Рассматривая богослужебные песнопения со стороны содержания, безотносительно к их составителям, автор считает возможным привести их в «стройную и цельную систему, объединенную идеей искупления». Таким образом, темой его работы является «великое искупительное дело, совершенное Иисусом Христом». В отношении к этой теме автор и располагает отдельные главы своей работы, представляющей «историю Божественного домостроительства »!.
К сожалению, в исполнении своего намерения автор допустил ряд недостатков, снижающих ценность его работы[487].
В работе не имеется правильно выработанной системы для распределения собранного материала, объяснения автора не исчерпывают всего содержания цитируемых текстов, ряд образов остается нераскрытым, отдельные места понимаются неправильно.
Но эти недостатки, в известной степени неизбежные при первом опыте, не уменьшают интереса ко всей работе и значительности отдельных выводов.
А эти выводы и цитируемые в подтверждение их тексты не содержат в себе «юридического» понимания искупления. Само искупление есть дело Божественной любви и свободы, освобождение человека от греха и смерти, таинственное обновление человеческой природы и уничтожение греха силою крестной смерти Христа и Его воскресения.
Эту свою основную мысль автор обосновывает многочисленными цитатами[488].
Работу священника М. Ашихмина следует считать только началом или возобновлением[489] изучения догматического учения, заключенного в богослужебных книгах Православной Церкви, требующим своего продолжения и развития[490].
Поэтому при рассмотрении вопроса о соотношении этого учения со «школьным» изложением догмата искупления в настоящем исследовании приведено столько непосредственных высказываний. И они свидетельствуют, что «юридического» понимания искупления не содержится и в этом источнике церковного Предания.
Выводы из тщательного изучения источников православного вероучения — Священного Писания и церковного Предания — должны быть использованы при систематическом изложении православного учения об искуплении.