2. УЧЕНИЕ ОБ ИСКУПЛЕНИИ В СВЯЩЕННОМ ПИСАНИИ

2. УЧЕНИЕ ОБ ИСКУПЛЕНИИ В СВЯЩЕННОМ ПИСАНИИ

Но, вопреки этому утверждению, задачей дальнейшего изучения догмата искупления явилась проверка приведенного понимания и установление точного смысла указанных мест Священного Писания и посланий апостола Павла, в частности.

В том же году был издан труд В. Мышцына[380], за который автор был удостоен степени магистра богословия Московской духовной академией[381].

Относя свой труд к области библейского богословия[382], методом своего исследования автор избрал «историко–филологический и археологический экзегез» — глубокий анализ самого текста Священного Писания, исполненный им с большим искусством и эрудицией.

В результате «автор, по выражению его рецензента профессора Муретова, смог дать продуманный и потому краткий и отчетливо систематический обзор главнейших понятий новозаветной догматики»[383]. «Ваши выводы и наблюдения, — повторил профессор Муретов на диспуте, — прекрасно выясняют истинный смысл наиболее важных догматических терминов, вскрывая высоту и чистоту заключенных в них нравственных понятий»[384].

«Устойчивость автора в строго православных взглядах на предмет» отметил и другой его оппонент, профессор И. Корсунский[385].

На выводы и заключения автора как на авторитет неоднократно ссылались впоследствии другие исследователи[386].

Поэтому при изучении обоснованности «юридического» понимания искупления Священным Писанием чрезвычайно важно проверить на основании этого авторитетного исследования точный смысл приводимых для этого текстов.

Все эти места рассмотрены автором в первой главе второй части его работы «Явление правды Божией», и он не находит в них того содержания, которое требуется для «юридического» истолкования сущности искупления[387].

В. Н. Мышцын в своей работе устанавливает точный смысл выражений, употребляемых апостолом Павлом.

Понятиями, необходимыми для правильного разумения цитируемого места из третьей главы Послания к Римдянам, будут понятия «правды Божией» и «жертвы умилостивления ».

Первое — 6iKaio<ri)vr| 0ео) — следует в стихе 21 понимать как праведность от Бога, состояние человека, согласное с волей Божией, получаемое от Бога[388].

Второе — ttaxaif)piov (в русском переводе «умилостивление») — следует переводить как «очищение», как производное от глагола Шкжеабои. «Многие комментаторы, — говорит автор, — и систематики Посланий апостола Павла, основываясь на классическом употреблении этого слова, думают, что оно и в данном месте выражает умилостивление Божества, устранение гнева Его, перемену в Его внутреннем настроении и отношении к человеку. Вследствие этого и самое очищение грехов понимается как перемена только в отношении Бога к людям, простое прощение грехов при их существовании, и имеет, таким образом, значение акта объективного и «юридического», то есть совершающегося не в человеке, а в Боге, в Его сознании. Однако это мнение совершенно опровергается на тех же филологических основаниях… Правда, это слово у Гомера всегда, а у позднейших классических писателей большей частью имеет характер религиозный и значит «делать (богов) благосклонными», «располагать в свою пользу», «оказывать милость», «умилостивлять». Но замечательно, что в то время как у греков объектом Шхокеабои почти всегда является божество, в Священном Писании, напротив, Бог никогда не бывает объектом этого действия, то есть Его имя никогда не ставится в форме винительного или дательного падежа — лица; следовательно, оно никогда не значит «умилостивить Бога», как это всегда у классиков… Поэтому ШкжеоЭси значит в Священном Писании не «умилостивлять», а «очищать», так как умилостивлять грехи и грешника нельзя и умилостивляющим не может быть Бог. Отсюда ttax<xcf|piov означает не «объективно–юридический» акт, в Боге лишь совершающийся, а фактическое очищение человека от греха, преобразование его внутреннего существа и, как следствие, отложение гнева Божия. Примененное ко греху, это понятие должно иметь тот смысл, что Иисус Христос в смерти Своей является для нас Источником внутреннего преобразования, нравственного очищения»[389].

Таким образом, явление правды Божией через веру в Иисуса Христа (см.: Рим 3, 21—23) следует понимать как явление в людях действительной праведности, полученной от Бога даром по благодати искуплением во Христе Иисусе (см.: Рим 3, 24).

А показание правды Божией в прощении грехов (см.: Рим 3, 25) заключается в том, что грехи прощаются не после умилостивления за них Бога, а после действительного очищения их Богом. И Кровь Иисуса Христа является не жертвой умилостивления, а жертвой очищения грехов грешника.

Можно было бы, следовательно, так перефразировать выражение архиепископа Филарета (Гумилевского): «Правда Божия явилась в том, что простила людей не иначе, как очистив их Кровию Иисуса Христа».

Такое же значение очищения грехов, а не умилостивления за грехи в искуплении имеет слово Шхацос; и производные от него в других местах Священного Писания (см.: 1 Ин 2, 2; 4, 10; Евр 2, 17), то есть также не имеет такого смысла, который приписывается ему при «юридическом» понимании искупления[390].

Аналогичное значение имеет и понятие аяоАдЗтрсоац, которое значит «искупление, освобождение посредством выкупа, именно, от греха и его следствий — гнева Божия и смерти»[391]. Чисто грамматически нельзя получение выкупа относить к Богу или Его правосудию. «Так как пленяющим человека является не гнев Божий, а сам грех, то понятно, почему апостол никогда не употребляет это слово (Алгсросо) в действительном залоге»[392].

Цель смерти Христовой — избавить нас от всякого беззакония и очистить Себе народ особенный (Тит 2, 14). Интересно, что то слово Ал>трсЬаг|та, которое в других местах переводилось «искупить», переведено здесь «избавить», по его действительному смыслу.

Точно так же на основании филологического анализа автор считает неправильным понятие примирения Бога с человеком: «Конструкция глагола здесь совершенно противоположна классической, как и конструкция МокеаЭои. Если у греков объектом какШласпу, т. е. «примирения», является Бог, а субъектом человек, то у апостола, напротив, субъектом Бог, а объектом человек. Не человек, по нему, примиряет Бога с собою, а Бог человека. Следовательно, примиряется не Бог, а человек, Бог же есть Тот, Кто примиряет человека, и Тот, с Кем примиряется человек»[393]. Таким образом, приписывание, при «юридическом» понимании искупления, апостолу мысли о необходимости «Бога примирить с человеком» является произвольным искажением действительного смысла апостольских изречений (см.: 2 Кор 5, 19–20; Рим 5, 10–11; Еф 2, 11 и др.).

Также и смерть, по мысли апостола, является не «юридически» налагаемым наказанием, возмездием за грех, а его следствием. И ссылка: возмездие за грех — смерть (Рим 6, 23) недостаточна, так как русский перевод неточно передает греческое слово ovj/covia и мысль апостола[394]. Это слово означает, собственно, плату за работу, «жалованье», как и переводится в единственном тексте Нового Завета, где оно еще употребляется: довольствуйтесь своим жалованьем (Лк 3, 14).

В 6–й главе Послания к Римлянам апостол говорит о рабстве, или работе, греху со стороны грешника (см.: Рим б, 16—17, 20). Плата греха (genitivus — Trfca^aprlaq), а не возмездие за грех — смерть. Значение этого текста соответствует смыслу слов апостола Иакова: сделанный грех рождает смерть (Иак 1, 15).

Таким образом, выясняется ошибка вышеприведенного «юридического» толкования указанных мест Священного Писания. Эту ошибку автор устанавливает чисто филологическим анализом текста и видит ее в перенесении в учение апостола Павла классического значения отдельных слов без внимания к конструкции речи.

«Перенесение классических конструкций и значения слов на почву библейскую, и в частности на учение апостола Павла, есть, в сущности, внесение в него элементов классически–языческого миросозерцания»[395].

Как уже было ранее упомянуто, профессор Мышцын относил свое исследование «к области библейского богословия» — специальной дисциплине, имеющей несколько узкое, но от этого не менее важное значение для богословия вообще и для догматики в частности, так как для того чтобы сделать правильный догматический вывод (синтез) из ряда текстов, находящихся в различных местах Священного Писания, следует предварительно путем тщательного анализа установить значение отдельных речений для точнейшего уразумения их догматического смысла.

Выводы профессора Мышцына имеют чрезвычайно важное, если не решающее значение для понимания библейского учения об искуплении.

В отзывах рецензентов (см. выше) выводы эти уже были внимательно проанализированы, но в самом значении этих выводов заключается требование максимальной осторожности в их оценке.

Обращает на себя внимание следующее: если выводы эти правильны, то отдельные речения в синодальном (русском) переводе Нового Завета были переданы неправильно. Но и до появления рассмотренного исследования можно было видеть, что в передаче этих речений синодальный перевод отличается от принятого в богослужебном употреблении славянского текста. Исследование же профессора Мышцына устанавливает большую точность передачи рассмотренных текстов в переводе славянском, а не синодальном.

Не имея оснований ставить вопрос о сравнительном достоинстве этих двух переводов, автор ограничивается в настоящем исследовании только изучением вопроса, как он отразился в русской богословской науке, о переводе греческих слов ttaxaxripiov, Шхацо<;, Шхакеавт — терминов, имеющих в «юридическом» истолковании догмата искупления центральное значение. Как уже отмечалось, термина «удовлетворение» в Священном Писании нет, ошибочность перевода itaxaxf|piov —itaxa^ioq как «умилостивление» показывает, что и равнозначного понятия — «умилостивление» — в Новом Завете также не имеется.

Часто высказывалось мнение, что последняя редакция русского синодального перевода принадлежит митрополиту Московскому Филарету (Дроздову). Это не совсем точно. Отдельные книги Нового Завета были распределены для перевода между духовными академиями. Текст перевода представлялся Святейшему Синоду. «В Святейшем Синоде пересмотр академических переводов происходил в следующем порядке: члены Синода и присутствующие в оном разделяли между собою по частям книгу, следующую к пересмотру, и вносили свои части в общее собрание со своими замечаниями; один из членов, протопресвитер В. Б. Бажанов, делал общий свод и держал редакцию текста, установленную общим рассуждением. По пересмотре перевод был препровождаем митрополиту Филарету, который делал свои исправления с указанием во многих случаях и оснований их. Эти исправления и замечания еще раз были предметом общего суждения в Святейшем Синоде»[396]. Следовательно, последняя редакция принадлежала Синоду, который не всегда принимал исправления митрополита Филарета.

В цитированном издании приведены все те места Нового Завета, на которые были сделаны замечания, в редакции, представленной академиями и предложенной митрополитом Филаретом.

Классический, как его назовут сторонники «юридической» теории, текст (Рим 3, 25) был переведен Московской академией: «в очистилище, даруя очищение в Крови Его чрез веру, чтобы показать правду Свою, по невзысканию за грехи, совершенные прежде».

Перевод митрополита Филарета: «в жертву, очищающую Кровию Его через веру, к показанию правды Его, для прощения соделанных прежде грехов»[397].

Следовательно, «переводной комитет» Московской академии и митрополит Филарет Шхот|рюу переводили как «очищение», усваивая «жертве» или «Крови» Христовой действие очищающее — грехи, а не умилостивляющее — Бога[398].

Признание за синодальным переводом значения только «первого опыта» перевода Нового Завета на русский язык явилось причиной, побудившей обер–прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева «предложить новый опыт» перевода, где указанный текст (Рим 3, 25) изложен следующим образом: «Егоже (Христа Иисуса) поставил Бог в жертву очищения Кровию Его чрез веру, да явит правду Свою, в отпущение, долготерпением Божиим, грехов, прежде соделанных»[399].

В 1897 году была опубликована статья профессора священника М. Орлова[400]. Напечатанная в академическом органе и снабженная множеством ссылок и примечаний — «громоздким научным аппаратом», она, как и замечания митрополита Филарета, осталась почти неизвестной, за исключением узкого круга специалистов. А между тем выводы этой статьи полностью совпадают с выводами исследования профессора Мышцына, хотя последнее и не было использовано автором.

Рассмотрев указанные термины и исследовав употребление их в Священном Писании, автор приходит к заключению, что Шхакеавт, обычно в связи с ацар–пац, твердо стоит в круге отношений между Богом и человекомгрешником. В собственном смысле Один Бог — ttacoq, Который очищает грехи человека и дает ему оправдание[401]. Обращаясь же к «спорным» (в смысле передачи на русский язык) новозаветным текстам, автор везде устанавливает более точный смысл этого глагола с производными от него как «очистить», «очищение».

Апостол «писал евреям, что Христос во всем должен был уподобиться братии, чтобы Ему быть милостивым (еХетщсоу) и стать верным Первосвященником для очищения перед Богом людских грехов (см.: Евр 2, 17: ец то Шхкеовш)»[402]. «Совершитель нашего спасения называется в апостольских посланиях ttaxarr|piov и Шхацод потому, что Он искони был предназначен для очищения наших грехов (см.: 1 Ин 2, 2; 4, 10: rcecpi xcov ацасрпсоу гщсоу), и именно через Кровь Его (Рим 3, 25)»[403].

Автор воздержался от критических замечаний в отношении передачи этих текстов в синодальном переводе, но заметил: «Данные богослужения подтверждают, в главных частях, наши выводы из новозаветных мест Слова Божия»; «славянский текст везде передает Шхавтуп — очисти»[404].

Установление точного смысла этого глагола в каждом из указанных новозаветных текстов нашло свою проверку в специальных экзегетических исследованиях, причем авторы их в основном повторяют аргументацию и выводы профессора Мышцына.

Профессор Санкт–Петербургской духовной академии Н. И. Сагарда в «исагогико–экзегетическом исследовании»[405] определяет значение греческого термина Шхацос;, употребляемого в двух стихах послания (см.: 1 Ин 2, 2; 4, 10)[406].

Значение слова Шх<хгг|рюу в Рим 3, 25 не менее определенно выяснено в статье М. Ф. Оксиюка (впоследствии — Макария, митрополита Варшавского)[407]. Наконец, аналогичное значение слова Шхакеавои в последнем тексте (Евр 2, 17) установлено профессором Н. Н. Глубоковским[408].

Правильность этих выводов «библейского богословия» находит полное подтверждение в употреблении этого глагола (с производными) в богослужении. Здесь, как и в Священном Писании, «конструкция совершенно противоположна классической». Субъектом (действующим) предполагается Бог, а объектом действия — человек, его грех, скверна и т. д.[409]

Установление точного смысла греческого (подлинного) текста Священного Писания и родственного ему по языку богослужения дает основание для сравнения с ним славянского и русского переводов: в русском — «искупление», в славянском — «избавление»; в русском — «умилостивление», в славянском — «очищение»; в русском — возмездие за грех — смерть (Рим 6, 23), в славянском — оброцы (плата) греха — смерть и др.

Это показывает, что славянский текст Нового Завета, не имея «юридического» смысла, ближе выражает мысль подлинника и что «юридический» смысл этих выражений в русском переводе явился следствием влияния «юридического» направления в богословии в период его перевода в середине XIX века.

Указанные выводы явились в основном результатом изучения посланий апостольских, в которых находится большая часть текстов, объясняющих учение об искуплении. Но не менее важное значение имеет в этом отношении и содержание Евангелий, в которых, «как на иконе», изображено само совершение искупительного дела Сыном Божиим.

Учение об искуплении в трех первых Евангелиях рассматривал С. Песчанский в своей диссертации[410].

Автор не ставил целью полемику в отношении учения об искуплении, но изложил результаты своего труда в главе 5: «Иисус Христос — Спаситель».

«Спасение людей от греха и зла составляло, по словам Христа, Его главную задачу»[411]. Его страдания и смерть «неразрывно связаны с Его делом спасения людей»[412].

Смерть Христову автор неоднократно называет «заместительной и искупительной ценой»[413]. Но в этом названии только и заключается все общее, что есть в его книге, с «юридическим» пониманием искупления.

Смерть Христова, «очевидно, потому избавляет людей от вечной смерти, что уничтожает самый грех»[414]. Значение ее раскрывается на Тайной Вечери, при установлении Евхаристии — она есть «Жертва очищающая»[415].

О значении для спасения мира воскресения Христова Песчанский говорит словами профессора В. Несмелова[416].

Понятие жертвы «очищающей», а не «умилостивляющей» резко отличает понимание автора от «юридической» теории и приближает к пониманию патриарха Сергия. «Все дело спасения и искупления есть проявление любви Бога к человеку, не восхотевшего погибели грешного мира»[417]; «искупительная смерть и жертва Христа есть спасительный дар Бога человеку»[418].

Несколько ранее аналогичное по теме исследование, но относящееся к Евангелию от Иоанна, за которое автор также был удостоен ученой степени магистра богословия, было представлено в Киевскую духовную академию Д. Знаменским[419].

Смерть Христова рассматривается здесь как предел Его самоуничижения, причем автор имеет в виду «современные теории кенотизма» и обращается к «внимательному рассмотрению внутренней стороны тайны домостроительства нашего спасения»[420].

Анализу текстов Евангелия, говорящих об искуплении, что является главной темой его исследования, автор предпосылает «общеапостольское учение о сем предмете» — учение, изложенное им чрезвычайно неясно[421]. У автора нет понятия ни о примирении Бога с человеком, ни об «удовлетворении» правде Божией. Он постоянно подчеркивает, что в основе отношений Бога к человеку «лежит не формальная справедливость»[422], «но именно любовь, по которой Бог допускает человека к самому тесному внутреннему общению с Собой и готов сообщить человеку без всякой «юридической» заслуги с его стороны столько благ, сколько последний вместить может»[423]. Стараясь, так сказать, оттолкнуться от «юридического» понимания, автор все же сохраняет понятие «искупительной заслуги», усвояемой человеком[424].

Наиболее ценным выводом для настоящего исследования из анализа автора является следующий:…по мысли апостола, дело любви Христовой, центральным моментом которого является смерть Его за грехи рода человеческого, не ограничивалось одним только нравственным воздействием на людей, а состояло в существенном восстановлении поврежденной грехом природы человека»[425].

Аналитическим изучением отдельных частей Священного Писания не ограничиваются труды русских ученых по «библейскому богословию» Нового Завета.

Наиболее авторитетные представители этой отрасли богословской науки сочли возможным высказать в рассматриваемый период свое мнение, касающееся понимания учения об искуплении, как результат долговременного и внимательного исследования новозаветных Писаний.

Профессор Н. Н. Глубоковский[426] в своем основном труде приходит к следующему заключению: «Христианское оправдание у апостола Павла есть, безусловно, реальное благо освобождения от клятвы осуждения и дар внутреннего обновления всей природы при наследовании обетования Божия в Сыне»[427]. «Искупительное значение воплощенного Сына Божия получает Божественную державность самого решительного акта, а он заключается в кабокрктцсх;, или в очищении, изглаждающем пятно (см.: Мф 8, 3; Нав 7, 13; ср.: Исх 30, 10) и освобождающем от него замаранный предмет»[428].

«Все попытки «юридического» комментирования голгофского подвига неудачны по своей непригодности и в крайнем развитии граничат с голым абсурдом, слабо прикрытым дымкою внешней разумности»[429].

«Подобное (иудейскому) воззрение навязывается и святому Павлу с категоричностью конфессионального исповедания и уже по мотивам веры, а не одного разума. Католическое понятие сатисфакции было насквозь проникнуто «юридическою» стихией, и ее влияние господственно восторжествовало в протестантстве»[430].

Следует заметить, что как в отзывах о труде профессора Мышцына, так и в отзывах о трудах Н. Глубоковского рецензенты подчеркивали не только их научную значимость и эрудицию авторов, но также верность «истинному пониманию христианства» (архиепископ Феофан (Быстрое), ректор Санкт–Петербургской духовной академии), «православный взгляд» (профессор Бронзов)[431] и «устойчивость на твердой почве беспристрастности, основательности и правоверия» (профессор Муретов)5.

Профессор М. Д. Муретов в статье «Новый Завет как предмет православно–богословского изучения», представляющей, по его собственному замечанию[432], изложение содержания его курсов по Священному Писанию Нового Завета, говорит: «Главным предметом евангельского благовестил служит спасение людей как преимущественно дело Божественной любви. Бог открывается здесь как любовь или как Отец, рождающий Сына и посылающий Его в мир по любви к нему для спасения его (см.: Ин 3, 16—17)»[433].

«В основе понятия (спасения) лежит представление о целении (приведении в цельность) или оздоровлении раздвоенного или больного человека (аак; — цельный, здоровый, acorripta — целение, оздоровление), для того чтобы он мог достигать на земле будущего совершенства или своего идеала в вечной жизни»[434]. «Таким образом, спасение состоит в сообщении человеку безгрешности и цельности пред судом как Бога, так и самого человека»[435].

Во всей работе даже не упоминается о таких понятиях, как удовлетворение правде Божией и заслуги. В отношении «юридического» понимания искупления у автора находится только следующее замечание: «Некоторые писатели по вопросам богословским, смешивая ясно и непререкаемо данное в Новом Завете учение о богословском значении Голгофской жертвы и недостаточно уразумевая идеологию жертвы, по богословскому недомыслию каким?то образом ухитряются отождествлять, или хотя бы соединять, с этой идеологией так называемую «юридическую» теорию оправдания, превращающую спасение человека из внутреннего духовно–телесного перерождения человека душевно–плотяного, по образу перстного Адама, в духовно–небесного, по образу Спасителя–Богочеловека, — во внешне–юридическое сложение греха со счетов Божественного правосудия и освобождение от наказания за грех»[436].