Христианский социализм прот. Сергия Булгакова Игумен Вениамин (Новик)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Христианский социализм прот. Сергия Булгакова

Игумен Вениамин (Новик)

Христиане должны стремиться к усовершенствованию социального строя.

С. Н. Булгаков[839]

Ни религия без общественности, ни общественность без религии, а только религиозная общественность спасет Россию.

Д. С. Мережковский[840]

Исторический фон

После религиозных войн XVI – начала XVII в. начался процесс вытеснения церкви и религии в целом из сферы политики. Были и есть отдельные святые, но религия как форма общественного сознания все-таки потерпела моральное поражение. Кроме того, начался процесс дифференциации и специализации знаний. Религия превратилась в «одну из сфер». Но на метафизическом уровне христианство не пострадало. Более того, оно может давать этические ценности не только на личном уровне, но и на общественном. Возникает непростой вопрос о том, какая политическая система более всего адекватна христианству.

Политика бывает, конечно, разная. Многое зависит от конкретных исторических, культурных и этнических обстоятельств. Но, упрощенно говоря, есть два вида политических режимов (как бы два полюса):

1. Архаическо-интегристский политический режим. Здесь предполагается некое органическое этническо-религиозное единство. Нация рассматривается по образу большого живого организма, в котором все должно находиться в гармонии. Государственный аппарат во главе с царем рассматривается, а точнее говоря, ощущается, как голова нации. Свобода личности здесь как бы излишня. Зато много говорится об обязанностях. В России это выражалось в идеале «симфонии» церковно-государственных отношений и в прилагаемой к ней известной формуле министра народного просвещения С. С. Уварова: «Православие, самодержавие, народность» (1834).

2. Современный либерально-правовой режим. Здесь предполагается верховенство закона, стоящего на страже свободы и достоинства каждого человека, независимо от его взглядов и социального статуса. Свобода в этом случае определяется как свобода мировоззрения, вероисповедания, слова, печати, собраний, передвижения. Здесь имеется ориентация не на гармонию, а на баланс разных интересов. Граница свободы человека – свобода других людей. Десакрализованное (служебное), само ограниченное законом государство зорко следит за ненарушимостью этой границы, которая называется законом.

Если первая политика хорошо сочетается с древним патерналистским архетипом монархии и с государственной церковностью (при наличии послушных подданных), то со второй политикой дело обстоит значительно сложнее. Здесь требуются ответственные граждане, способные к самоорганизации, ориентированные на свободу самореализации и самовыражения при жестком соблюдении писаных законов. Поскольку в этом случае правит закон, а не личность, то необходима система сдержек и противовесов во избежание узурпации кем-либо власти. Здесь требуется идеологический и религиозный плюрализм при нейтралитете государства служебного типа, а также наличие тщательно продуманных демократических процедур принятия решений.

Возникает вопрос: какой тип государственности более соответствует христианскому идеалу?

Сущность христианского социализма состоит, во-первых, в признании религиозной значимости безликих социально-политических структур. А во-вторых, христианский социализм, по мнению прот. Сергия, более всего сочетается со второй политической моделью, и он имеет два основных измерения.

1. Либеральное измерение, основанное на ориентации на уважение к каждому человеку как сотворенному по образу и подобию Бога, к его свободе с соответствующей поддержкой таких социально-политических структур, которые не допускают надругательства над человеком. Либерализм здесь понимается как культура уважения к внешней свободе человека, не нарушающей свобод других людей. Закон предотвращает такие нарушения. Сущностью права здесь полагается свобода[841].

2. Социальное измерение, основанное на организованной заботе о слабых членах общества. Христианский социализм, по сути дела, есть христиански осмысленная социальная этика.

Христианский социализм, как духовно-интеллектуальное движение, возник в начале XIX в. Это был ответ христиан на проблему неблагополучия больших социальных групп. Характерно название одной из работ Сен-Симона – «Новое христианство». Деятели христианского социализма хорошо известны: священник Ламенне (Франция), Кингсли (Англия), епископ Кеттелер (Германия). В Католической церкви в Европе давно развивались идеи социального христианства. В 1891 г. они получили официальное выражение в известной социальной энциклике «Rerum Rovarum» папы Льва XIII. Это привело к постепенному созданию развитого социального учения Католической церкви, где предлагаются ответы с христианской точки зрения на все вопросы, имеющие этическое измерение, в том числе межрелигиозные, культурные и социально-экономические. Христианский социализм стал возможен благодаря применению рациональных принципов к сердцевине христианского благовестия. Произошло как бы расширение принципа любви, распространение его с персоналистического уровня на социальный. В. С. Соловьев называл это любовью к справедливости.

В США, начиная примерно с 1880 г. до начала Великой депрессии 1929 г., было целое движение в среде евангелических христиан, которое было частью Великого Пробуждения (Great Awakening) в Америке (третьего по счету), получившее название “Социальное Евангелие” (Social Gospel). Это движение пыталось с христианской точки зрения дать ответы на социальные проблемы того времени. Конечно, это не было чем-то радикально новым. Тесная связь между личной религиозностью и социальной ответственностью людей была характерна и для предыдущих великих (религиозных) пробуждений в США, начиная с XVIII века.

Это была одна из причин преодоления последнего серьезного экономического кризиса 1929 г. и постепенного построения современного общества в США.

В Стокгольме (1925) состоялась учредительная конференция одного из направлений всемирного экуменического движения Life and Work («Жизнь и деятельность»), в которой принимала участие православная делегация во главе с патриархом Фотием Александрийским. Там была создана постоянная международная организация для разработки вопросов социального христианства.

С. Н. Булгаков писал: «Православная Церковь de facto определила свое отношение к социальному вопросу. Правда, доселе так и не было дано “вероучительного определения” о природе социализма ни в русской церкви, ни во вселенском православии. Но социализм, как социально-экономическая доктрина, вовсе и не является вопросом вероучения». С. Булгаков считал, что «цель социализма, понятая как осуществление социальной справедливости, защиты слабых, борьбы с бедностью, безработицей, эксплуатацией, – в такой степени нравственно самоочевидна, что разногласие может быть только относительно практической целесообразности или осуществимости тех или иных мероприятий»[842].

Религия, таким образом, может побуждать людей не только к личному благочестию и благотворительности, но и к честной работе в «миру», к улучшению политической и экономической систем, к доброжелательному диалогу со всеми людьми доброй воли. Т. е. к активности в той сфере, которую традиционная религиозность полагает светской (религиозно нейтральной).

С. Булгаков высоко отзывается о протестантской трудовой этике, легализировавшей активность христианина в этой сфере, в своей статье «Народное хозяйство и религиозная личность» (1909).

В России идея «социального евангелия» (без употребления этого термина) примерно в то же время развивалась В. С. Соловьевым в его учении о «Богочеловечестве». Ранее П. Я. Чаадаев, говоря о влиянии христианства на западную цивилизацию, имел в виду и ее социальный аспект, хотя он и не говорил прямо о христианском социализме.

Рассуждения В. С. Соловьева о «правде социализма», о «христианской политике» по своему духу хорошо вписываются в философию «христианского социализма».

Ни Чаадаев, ни Соловьев не были поняты общественностью, что объяснялось особенностями российской религиозности, где то, что сегодня называют «духовностью», ассоциировалась с узкомонашескими кругами, с отрешенной спиритуальностью, морализмом и фатализмом («на все воля Божия»), а на бытовом уровне – с официальной казенной церковностью.

Главная сложность, таким образом, здесь состояла (и продолжает состоять!) не столько в обычной трудности осмысления религиозной значимости безличных социальных структур как таковых, сколько в религиозном осмыслении социально-правовых структур, соответствующих модернизированному (либеральному) общественному режиму и десакрализованному государству.

Религиозность, с одной стороны, касается самых интимных глубин человеческой души, что может способствовать интровертивному типу сознания, а с другой (что значительно реже) – может пробуждать в людях чувство ответственности за происходящее вокруг, способствовать внешней активности. В одном человеческом сознании редко совмещается одно и другое.

Здесь многое определяется также тем, где проводится линия между религиозным и светским (которое обычно изымается из религиозного дискурса и из сферы христианской ответственности). При понимании христианства как этической, а не магической религии (где существует жесткое различие между сакральным и профанным) проблема соотношения добра и зла не изымается из сферы светского.

Именно так в духе этического универсализма, включающего в себя и социальную этику, не знающую жесткого разделения на религиозное и светское, понимали христианство П. Чаадаев, В. Соловьев, С. Булгаков, Г. Федотов, С. Франк, Н. Бердяев. Они были теми немногими, которые совместили в своем сознании христианскую и социальную парадигмы в их иерархическом соподчинении, предложили концепции христианских гуманизма и социализма.

XIX век был веком социального вопроса. Социализм же становился все более безрелигиозным. Религиозность в России становилась все более социально маргинальной, поэтому русский коммунизм оказался атеистическим. Интеллигенция в то время была увлечена новомодным марксизмом. Прошел через него вместе с другими и С. Булгаков, точно указав на самое слабое место марксизма: неадекватную антропологию, редуцирующую человека к социальному фактору, представляющую человека функцией социальной среды. Преодолев марксизм, Булгаков пришел к новому пониманию идеализма, христианства, православия.

Концепция С. Н. Булгакова

С. Булгаков мыслит христианскую актуализацию в социальной сфере в духе аналогичных концепций В. С. Соловьева. Так, он писал в своем сборнике статей «От марксизма к идеализму» (1903):

«Идеализм в России родился и стоит под знаком социального вопроса и теории прогресса. Он нужен его представителям не затем, чтобы уйти от земли и ее интересов – на небо ли, или в “болото реакции”, или куда-нибудь еще, – но чтобы придать абсолютную санкцию и тем непререкаемо утвердить нравственные и общественные идеалы; поэтому он не мирит с действительностью, а зовет к борьбе с ней во имя абсолютного идеала. Между марксизмом и идеализмом, при всей противоположности их в области “теоретического разума”, существует поэтому значительная близость в сфере “разума практического”, социальных стремлений и идеалов. Идеалы социальной справедливости и общественного прогресса, свободы и равенства, политического либерализма и социального демократизма или социализма с необходимостью вытекают из основных принципов философского идеализма; они не только не составляют монополии марксизма или какой-нибудь другой доктрины, но лишь на этих принципах и могут вообще обосновываться»[843].

Вместо старого, изрядно одряхлевшего и бессильного идеализма С. Булгаков предлагает волевой, действенный идеализм, как философско-этическую проекцию универсально понятого христианства, как глобального проекта. Такой идеализм не отворачивается ни от материи, ни от политики, а ставит задачу преображения этих сфер.

Вслед за В. С. Соловьевым он называет себя «религиозным материалистом», использует методологию «критики отвлеченных начал». Одним из таких начал является отвлеченный спиритуализм. С. Булгаков, в духе В. С. Соловьева, убедительно показывает нравственную обязанность христианина отвечать не только за свою душу, но и за целое общество.

Кроме того, старый добрый идеализм получил, по мнению С. Булгакова, как бы новый импульс-прививку от молодого, энергичного марксизма. Он называл марксизм «источником бодрости и деятельного оптимизма, боевым кличем молодой России, как бы общественным бродилом», «первым горячим ручейком, растопляющим зимний лед»[844]. Это новое понимание идеализма и религиозности, просветляющих все сферы, и составило сердцевину известного «нового религиозного сознания» начала XX века.

Наиболее ярко С. Булгаков представил свои взгляды на социальный вопрос в своей статье «Неотложная задача» (журнал «Вопросы жизни», 1905, сент.). Там говорится:

«По учению христианства история есть богочеловеческий процесс, в котором собирается и организуется единое человечество, “тело Христово”. Для этой задачи мало одних усилий личного усовершенствования и душеспасительства, но необходимо воздействие и на общественные формы и на внешние отношения людей между собою, необходима не только личная, но и социальная мораль, т. е. политика. Политика есть средство внешнего устроения человечества, и в этом смысле средство хотя и преходящего значения, но неоспоримой важности. Для того чтобы отрицать политику и общественность, нужно отрицать историю, а для того чтобы отрицать значение истории, нужно отрицать и человечество, как целое, рассыпая его единое тело на атомы – отдельные личности; наконец, отрицая целокупное человечество, неизбежно приходится отрицать, в конце концов, Христа и христианство. Отсюда вывод: христианин не может и не должен быть индифферентен к задачам политики и общественности, выдвигаемым современностью»[845].

«Пора, наконец, понять в самом деле, что Христова заповедь: одеть холодного, накормить голодного, посетить заключенного в тюрьме – исполняется в настоящее время более чем в какой бы то ни было другой форме посредством сложной социальной техники – социального законодательства, рабочих организаций, стачек, кооперативного движения. Ведь если искренне желать исполнять заповедь Христову, то нужно и уметь ее исполнять, знать нужные и пригодные средства к ее исполнению. Все это совестно и скучно говорить и доказывать, и было бы совершенно излишне на Западе и в Америке, где движение так называемого христианского социализма давно не новость, но, к сожалению, приходится у нас»[846].

Более того, С. Булгаков во многих работах утверждает по-христиански понятый западный правовой либерализм, в основе которого лежит уважение к человеческой личности, сотворенной по образу и подобию Бога[847].

«Христианской формой правления по преимуществу является никоим образом не деспотический автократизм татарско-турецкого типа, возведенный в этот ранг Византией и раболепствующей официальной церковью, но федеративная демократическая республика, как это хорошо понимали в свое время английские диссиденты, эмигрировавшие в Америку. Какова бы ни была форма политического устройства, она должна ограждать естественные священные права человеческой личности: свободу слова, свободу совести, свободу общения людей между собой, иначе говоря, свободу союзов и собраний и т. д. и должна исключать сословные и всякие иные привилегии, нарушающие правовое равенство людей. Эти права должны быть аксиомой христианской политики»[848].

«Христианская история знает власть, признающую себя утвержденной Божией милостью и осуществляющуюся народом, а не царем: таков в Америке строй на основе права человека и гражданина как сына Божия»[849].

«Не менее ясны христианские идеалы и в области социальной политики. Если недопустимо политическое порабощение, то еще менее простительно порабощение экономическое, как более жестокое и унизительное, превращающее человека в вещь и средство для удовлетворения низших потребностей»[850].

С. Н. Булгаков в 1905 г. жестко критиковал современный ему капитализм. Он призывал к общности имуществ, которая была характерна для благодатно-анархического коммунизма первых христиан. Но он решительно отвергал тотальную, якобы необходимую связь христианской экономики с христианской общиной (по аналогии с церковным хозяйством в монастырях). Признавая удачное ведение хозяйства в некоторых монастырях, Булгаков не мыслил экономическое устройство России по типу монастырского, как это делают некоторые околоцерковные моралисты сегодня. Он говорил не о «церковном (или клерикальном) социализме», а об «экономическом социализме» для всех граждан независимо от вероисповедания.

С. Н. Булгаков понимал социализм как необходимое условие для материального благоустройства людей, называя такой социализм «нейтральным», понимая его как «социальную технику», в противоположность социализму «научному» как идеологизированной псевдорелигии.

В статье «Неотложная задача» содержится проект программы «Союза христианской политики». Завет Христа (одеть нагих, накормить голодных, заботиться об узниках) может быть решен только посредством социального законодательства, с помощью профсоюзов, кооперативов, объединений трудящихся, посредством всего того, что на Западе называют «христианским социализмом». С. Булгаков определял «христианский социализм» как «социализм во имя Богочеловечества» в отличие от марксизма как «социализма во имя религии человекобожества»[851].

В христианском социализме, по С. Булгакову, должен быть еще один очень важный аспект, о котором много писал ранее В. С. Соловьев. «Учением о Богосыновстве, об абсолютном достоинстве человеческой личности, носящей образ Божий, христианство утвердило непоколебимые основы всякого освободительного движения – идеал свободы личности. Идеал свободы личности и уважения человека к человеку и должен быть руководящей идеей христианской политики в области отношений как политических, так и экономических»[852].

Задачи христианской политики могла бы решать христианская общественность, а пока предполагаемый «Союз христианской политики» мог бы, по мнению С. Н. Булгакова, сотрудничать в деле реализации «правды социализма» с социалистическими и социал-демократическими партиями. Члены предполагаемого «Союза христианской политики» могли вступать в другие партии, чтобы там продвигать идеи христианской политики. Опасаться следовало только превращения социализма в псевдорелигию, что и произошло в России несколько позже. Самому «Союзу христианской политики» не обязательно было становиться политической партией, он мог бы быть фактором формирования христианской общественности.

Христианскую общественность с ее «новым религиозным сознанием» не так легко определить. Но можно попытаться это сделать, исходя от противного. Так, С. Булгаков писал: «В среде христиан, вернее, лжехристиан, существуют только два отношения к общественным и политическим вопросам: или черносотенное, или мертворавнодушное. Конечно, среди исповедующих истины христианства есть немало лиц, вовсе не индифферентных к общественности и принимающих горячее участие в делах современности, но они делают это не как христиане, а как политики, выполняя какое-то внешнее, нерелигиозное дело»[853].

Задача, таким образом, состояла в том, чтобы создать новое (третье) измерение в христианском сознании, которому соответствовало бы христианское осмысление «правды социализма» и прав человека.

Важно отметить, что «Союз христианской политики» должен был быть открыт всем людям (в том числе и не христианам), разделяющим идею христианской политики[854]. С. Булгаков предостерегал предполагаемый «Союз христианской политики» от возможности клерикализации, борьбы за собственные групповые интересы, печальный пример чего он видел в немецкой христианской партии «Zentrum».

По поручению патриарха Тихона С. Булгаков выступил на Первом Всероссийском съезде духовенства и мирян (2.06.1917) на тему: «Церковь и демократия». В послеэйфорийной атмосфере февральской революции С. Булгаков, рассматривая демократию в социально-техническом смысле в должной соподчиненности высшей Истине, о которой свидетельствует Церковь, предостерегал в своей речи от абсолютизации демократических методов, от идолопоклонства перед новой демократией.

В своем докладе «Об отношении Церкви к государству» на Поместном соборе Православной российской церкви (1917) С. Булгаков, вопреки своим прежним высказываниям, выступил против отделения церкви от государства. «Такое требование подобно желанию, чтобы солнце не светило, а огонь не согревал». Он полагал, что «государство Российское, если оно не хочет отрывать себя от духовных и исторических своих корней, само должно охранять первенствующее положение Православной Церкви в России».

Начиная с 1918 г. прот. Сергий Булгаков, ощутив бесперспективность идей христианского социализма в России, отходит от «мирских» тем, но не изменяет своим теоретическим взглядам на христианский социализм до последних своих дней.

В одной из своих поздних книг «Православие» он писал: «Пророки Израиля имели в составе своей проповеди социальные мотивы, поэтому в них не без основания видят ранних провозвестников социального христианства на ветхозаветной основе». «В православном предании, в творениях вселенских учителей церкви (свв. Василий Великий, Иоанн Златоуст и др.) мы имеем совершенно достаточное основание для положительного отношения к социализму, понимаемому в самом общем смысле, как отрицание системы эксплуатации, спекуляции, корысти». Русский социализм оказался безбожным и богоборческим. «Однако возможен иной, так сказать, свободный и демократический социализм, и, думается нам, его не миновать истории. И для православия нет никаких причин ему (свободному и демократическому социализму. – В. Н.) противодействовать, напротив, он является исполнением заповеди любви в социальной жизни».

Важно, что прот. С. Булгаков связывает развитие такого социального христианства с пророческим служением. «Речь идет о большем, даже неизмеримо большем, нежели “христианский социализм” в разных его видах, как он существует во многих странах. Речь идет о новом лике христианства общественного, о новом образе церковности и творчества церковного социального; то, что ныне называется социализмом, есть только один из внешних прообразов того изобилия даров, которые содержит в себе Церковь. Да, и христианство имеет свою социальную и коммунистическую “утопию”, которая совершится здесь на земле, и имя ей на языке ветхозаветных и новозаветных пророчеств есть Царствие Божие, которое принадлежит в полноте своей будущему веку, но явлено будет – во свидетельство истины – еще здесь, на земле». Но «православие не может себя связать ни с каким из существующих классов, как таковым (хотя это и хотят ему навязать справа и слева). Христианство стоит выше классов с их ограниченностью и эгоизмом. Еще меньше оно может быть связано с какой-либо одной определенной системой хозяйственной организации, для каждой из которых существует историческая очередь».

Для С. Булгакова самоочевидны следующие два положения.

«Первое положение состоит в том, что православие не стоит на страже частной собственности как таковой, даже в той степени, в какой это делает католическая Церковь, видящая в ней установление “естественного права” (Энциклика Папы Льва XIII “Rerum Novarum” и др.). Частная собственность есть исторический институт, который все время меняется в своих очертаниях, как и в своем социальном значении, и ни один из образов ее существования не имеет самодовлеющего, пребывающего значения.

Второе положение состоит в том, что православие не может защищать капиталистической системы хозяйства как таковой, ибо она основана на эксплуатации наемного труда, хотя и может до времени мириться с ним ввиду его заслуг в поднятии производительности труда и его общей производственной энергии. Но есть одна высшая ценность, при свете которой и нужно давать сравнительную расценку разных хозяйственных форм. Это есть свобода личности, правовая и хозяйственная. И наилучшей из хозяйственных форм, как бы она ни называлась и какую бы комбинацию капитализма и социализма, частной и общественной собственности она ни представляла, является та, которая наиболее обеспечивает для данного состояния личную свободу как от природной бедности, так и от социальной неволи. Поэтому в своих суждениях о хозяйственных формах и отношении к ним православие исторично. Это есть область релятивизма средств, при неизменности цели».

Догматическим обоснованием христианского социализма, по С. Булгакову, является «общая идея Церкви, которая, подобно закваске, действует во всем мире, а эта идея есть не что иное, как идея боговоплощения. Христос принял человеческое естество во всей его полноте и во всем его историческом объеме. Освящение, и искупление, и конечное преображение относятся не только к личному бытию, но и к человеческому роду, к социальному бытию, – о нем вопрошается и по нему судится человек на Страшном суде. И христианская общественность несет эти новые заветы боговоплощения, которое раскрывается в силе своей во все времена человеческой истории разными своими сторонами, и в наше время хочет раскрыться в области социальной»[855].

Важно заметить, что концепция христианского социализма включает в себя признание общечеловеческих ценностей. «Противопоставляясь в том, в чем существует глубокая и непримиримая противоположность между христианским и языческим отношением к социализму, не следует без крайней необходимости разъединяться в том, что соединяет, является общим, и в преследовании таких объективных задач следует идти в стройной армии прогресса, в общих рядах социализма, ибо в социализме как хозяйственной организации содержится христианская идея, заложено организующее начало социальной любви»[856]. На практике это означает открытость церкви к сотрудничеству со всеми людьми доброй воли.

Сущность христианского социализма, таким образом, состоит в концептуальном сочетании «правды социализма» и христианской этики. Это, по сути дела, христианская социальная этика, лежащая в основе социального учения Католической церкви, да и в «Основах социальной концепции РПЦ МП».

До сих пор в России религиозность понимается как «частное дело граждан» (чуть ли не на уровне патриотического или эстетического вкуса, а о вкусах, как известно, не спорят). Конечно, это частное дело в том смысле, что принадлежность к определенному вероисповеданию не должна как-либо сказываться на социально-правовом статусе граждан. Но отсюда не следует, что религия (как частный случай мировоззрения) не может быть ориентирующим и мотивирующим фактором в политической деятельности как отдельного человека, так и группы или партии.

Причин отрицания христианского социализма в России много. Здесь и тип русской религиозности с жестким делением на светское и церковное, и духовность, понимаемая в восточном стиле как внутреннее совершенствование, и отсутствие гражданского общества с социально активными группами. Попытки привнести христианские принципы в общественную жизнь (не в духе триады «Православие, самодержавие, народность», а в духе либеральноправовых ценностей) вызывают отторжение и в среде церковных, и в среде светских людей.

Есть и общая причина неприятия идей христианского социализма в России, связанная с неудачей социально-политической модернизации. Социально-правовая модернизация (либеральная модель права), как известно, связана с рационализмом. Специфика же православно-славянофильского типа сознания состояла и в том, что рационализм рассматривался исключительно с моралистической точки зрения как мелочная расчетливость и формализм, которым противопоставлялась «сердечность веры»[857].

Эти же причины привели к быстрому вырождению российских христианско-демократических партий, возникших во время «перестройки».

Церковь как организация не участвует в политике, но в правовом демократическом государстве ничто не должно препятствовать гражданам объединяться по любым мировоззренческим (включая религиозные) принципам, получать легальный статус. Недавно принятый Закон о партиях запрещает создание партий на религиозной основе. Но церковь как организация остается субъектом гражданского общества, она может и должна воздействовать на людей на уровне непосредственного общения. Так что идеи прот. Сергия Булгакова все еще могут быть востребованы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.