8.3. ОРАКУЛЫ

Божественное присутствие проявлялось в культах, закрепленных за определенными святилищами. По этой причине божественные знамения также группировались вокруг культовых мест. Что же касается успешного толкования божественных знамений, то оно могло как ничто другое способствовать широчайшему распространению славы бога и его святилища. Начиная с VIII в. некоторые из этих мест таким путем обрели надрегиональное и даже международное значение — в них бог подавал ищущим его совета «помощь», chresm?s. Греки называли подобные места chrest?rion или mante?on, римляне — oraculum¹. Еще раньше в подобной практике преуспели восточные и египетские святилища. Оракул Дафне недалеко от Антиохии², Моп-суестия в Киликии³, Сура⁴ и Патары в Ликии⁵ и Телмесс в Карии⁶ составили малоазийскую традицию. Оракул Аммона в оазисе Сива⁷ стал известен грекам, по-видимому, вскоре после основания Кирены около 630 г. К тому времени лидийский царь Гигес уже пожертвовал золото в святилище Аполлона в Дельфах⁸.

Техника возвещения оракула была почти столь же многообразна, что и формы отправления культа, но на первый план все же выходит самая фантастическая разновидность передачи божественной воли, когда бог непосредственно вещает устами медиума, впадающего при этом в состояние enthusiasmos.

Славой древнейшего оракула пользовалась Додона, святилище Зевса в Эпире⁹. В «Илиаде» говорится о том, как Ахилл молится «Зевсу Пеласгийскому, Додонскому»: «Зевс Пеласгийский, Додонский, далеко живущий владыка // Хладной Додоны, где селлы, пророки твои, обитают, // Кои не моют ног и спят на земле обнаженной!»¹⁰. В дальнейшем об этих странных жрецах («селлах» или «геллах») больше ничего не слышно, даже в споре о том, как они на самом деле назывались, исследователи основываются лишь на тексте «Илиады». Одиссей собирается отправиться в Додону, «чтобы из высокого высокого раскидистого дуба узнать планы Зевса»¹¹. О трех голубях, которые живут в ветвях дуба, возможно, говорилось уже в гесиодовых «Каталогах»¹². Согласно позднейшим источникам, это были три жрицы, называвшиеся «голубками»¹³, они впадали в экстатическое состояние и «после не помнили того, что сказали»¹⁴. В ходе раскопок на свет явилось простое святилище у дерева. Лишь в IV в., после того, как молосские цари Эпира установили над Додоной свое покровительство, — к нему добавился маленький храм. С этого времени Додона стала пользоваться относительной популярностью, хотя к оракулу, в основном, обращались частные лица, спрашивавшие у бога совета в своих повседневных делах. Доказательством тому служат сохранившиеся свинцовые таблички с надписями соответствующего содержания.

Вероятно, с древнейших времен был известен оракул мертвых в Эфире¹⁵, ведь имя живших в тех местах «феспротов», очевидно, должно указывать на их «божественное» предназначение. Связь с этим конкретным местом путешествия Одиссея в царство мертвых, по-видимому, восходит к более раннему времени, чем текст «Одиссеи»¹⁶. Две реки, протекавшие здесь, носили названия Ахеронт и Коцит — как и реки подземного царства¹⁷. Около 600 г. на этом месте вызывал душу своей умершей жены коринфский тиран Периандр¹⁸. Однако сооружения, обнаруженные во время последних раскопок, относятся лишь к IV в., более древние постройки, возможно, были разрушены, чтобы освободить площадку для нового монументального строительства. В центре находился квадратный в плане комплекс, окруженный полигональными ^«циклопическими» стенами трехметровой толщины, вокруг него вел совершенно темный коридор: мимо купальни, помещений, предназначенных для сна и приема пищи, мест, где происходило очищение, где кидали жребий, наконец, мимо алтаря, залитого кровью жертвенных животных, через лабиринт, имевший множество входов, к находившемуся в центре помещению — здесь, под ним, располагалась крипта со сводчатым потолком, изображавшая царство мертвых. Вероятно, имелся также механизм, при помощи которого совершалось явление духов (так истолковывают назначение найденных на этом месте железных блоков), предполагают также, что употребление в пищу особого вида бобов вызывало галлюцинации. переживание сверхъестественного и манипуляция тем самым могли накладываться одно на другое.

С эфирским оракулом сопоставим оракул Трофония в Левадии¹⁹. О самом настоящем путешествии в подземный мир рассказывает Павсаний, основываясь при этом на собственных впечатлениях от посещения этого места. Нуждавшегося в совете оракула, ночью, после долгих приготовлений, проводили в помещение со сводчатым потолком, из которого его затем чудесным образом увлекал сквозивший в небольшое отверстие над полом воздушный поток. По возвращении этот человек терял способность смеяться — об этом, так же как и о «спуске» (katabasis), говорится уже в древних источниках²⁰. В то же время остается спорным, в какой мере театральная обстановка, для создания которой, возможно, использовались специальные технические приспособления, относится уже к императорскому времени.

Проще были устроены оракулы, основанные на толковании сновидений. Принеся необходимые жертвы, приходивший туда проводил ночь в святилище, тут же находились жрецы, которые оказывали необходимую помощь в интерпретации снов²¹. Такая «инкубация» была распространена прежде всего среди оракулов богов-целителей — в амфиарайоне, находившемся поблизости от Оропа²², в асклепиейонах. Этот тип оракула восходит к традиции, существовавшей в Малой Азии: и оракул Мопса в Киликии (см. прим. 40), и оракул телмессцев в Ка-рии (см. прим. 43) были местами, где толковались сны.

Мопс, внук Тиресия и соперник Калханта, считался также основателем оракула в Кларосе близ Колофона²³. Этот оракул просуществовал очень долго, пережив не один период упадка и многократные разрушения, до времен императоров, на которые и приходится его настоящий расцвет. В постройке, относящейся к этой эпохе, сводчатый коридор вел под храмом к священному источнику, забившему, согласно мифу, из слез дочери Тиресия Манто. Из этого источника пил thespiod?s, после чего он становился ?ntheos. Тот, кто хотел «войти» к оракулу, должен был сначала совершить обряд посвящения, m?esis²⁴.

Священным источником располагал и другой крупный оракул Аполлона, находившийся тоже в Малой Азии—Дидимы близ Милета. Здесь было устроено иначе: жрица, держа в руке лавровый жезл бога, омыв ноги в воде источника и вдыхая его испарения, впадала в экстатическое состояние²⁵. В ликийских Патарах (см. прим. 42) жрицу на ночь запирали в храме: там ее посещал бог и на нее нисходил дар прорицания.

Ни об одном другом оракуле не известно так много, и в то же время, ни об одном не ведется столько споров, как о Пифо, святилище Аполлона в Дельфах²⁶. Известно, что сначала бог вещал здесь только раз в году, весной, во время праздника своего прихода²⁷. Однако слава, которую снискал оракул, впоследствии привела к тому, что «рекомендации» стало возможно получать круглый год. Три «пифии», чередуясь, несли здесь свою службу. «Пифией» становилась женщина, посвятившая себя пожизненно служению богу и одевавшаяся как девушка²⁸. Искупавшись в водах Кастальского ключа и принеся в жертву козу, она вступала в храм. Там она совершала воскурение, бросая в огонь ячменную муку и листья лавра на никогда не потухавшую hestia, и затем «нисходила» в адитон, комнату, расположенную в самом конце храма, пол которой был ниже уровня пола остального помещения. Здесь находился Омфалос, здесь, над круглым, похожим на колодец отверстием в полу, был водружен закрытый крышкой треножник, на который пифия и садилась. Садя над провалом, окруженная поднимавшимися испарениями, размахивая свежесрезанной лавровой ветвью, она впадала в транс. Современные исследования опровергли эллинистическую теорию о том, что в этом месте из земли вырывались на поверхность вулканические пары, экстаз был аутогенным. Медиумические способности не такая уж редкость. Однако не исключалось и то, что пифия могла быть подкуплена. Слова, произнесенные пифией, фиксировались затем жрецами, облекаясь в общепринятую литературную форму «гомеровского» гекзаметра.

Теменос Аполлона в Дельфах был основан, очевидно, не ранее 750 г.²⁹, однако уже в «Илиаде» говорится о богатых сокровищах, хранимых за божественным порогом³⁰. Не подлежит сомнению, что при основании греческих колоний на Западе и на побережье Черного моря, начиная с середины VIII в., указания дельфийского бога приобретают решающее значение³¹. При этом речь вновь идет не столько о предсказании, сколько о помощи в принятии рещения — о том, в чем нуждались люди, пускавшиеся в рискованные, нередко заканчивавшиеся неудачей предприятия. Дельфийскому богу приносили на утверждение и целые государственные законодательства, как, например, приписывавшуюся Ликургу спартанскую «ретру»³², и даже вполне рациональную конституцию Фив, составленную афинянином Клисфеном в 510 году³³. В компетенцию Аполлона входили преимущественно культовые вопросы, нововведения, реставрация, очищение в области культа. Дельфами был ратифицирован сакральный закон Кирены и афинский декрет-араг-che³⁴. То обстоятельство, что во время Персидских войн Дельфы, судя по всему, не смогли предсказать победу греков, но, напротив, совершенно открыто призывали их подчиниться, впоследствии сильно пошатнуло их положение, несмотря на попытки дать иную интерпретацию. Политика в дальнейшем все меньше и меньше подчинялась влиянию оракула³⁵. Зато мы узнаем об обращениях к нему частных лиц: например, Херефонт вопрошал, есть ли человек, мудрее Сократа³⁶. Ксенофонт, перед тем, как примкнуть к авантюристам, поддержавшим Кира в поднятом им восстании против персидского царя, спрашивал в Дельфах — не о том, стоит ли ему принять в этом участие, но о том «каким богам должен он принести жертву, чтобы остаться целым и невредимым»³⁷. В согласии с полученным ответом, Ксенофонт совершил жертвоприношение «Зевсу-Басилевсу», и если ему и не сопутствовала особая удача, то, во всяком случае, ему удалось «спастись».

В Дельфах давались предсказания и на основании выпавшего жребия³⁸, об этом напоминает формула «бог вынул» (ane?le), использовавшаяся при возвещении оракула. Из этого делают вывод о кажущейся вторичности той техники предсказания, которая была основана на вдохновении. Согласно распространенному предположению, она вообще негреческого происхождения. «Одержимые» женщины, из которых говорил бог, стали известны на Востоке гораздо раньше — в Мари во втором, в Ассирии в первом тысячелетии³⁹. Мопсуестия, Дафне, Па-тары, Телмесс были негреческими, в то же время здесь нет никаких следов «мантики вдохновения». В предании о Бранхе в Дидимах⁴⁰, так же как и в Кларосе, возможно, мы имеем дело с сохранившимся до-греческим состоянием. Сюда же относится и предание о «Сивиллах», женщинах-прорицательницах древнейших времен, о которых, впрочем, известно только из легенд. Самую знаменитую Сивиллу предание связывало с Эрифрами, однако одна из них, по-видимому, добралась и до Дельф. Примечательно, что в источниках упоминается также Вавилонская Сивилла⁴¹. Наиболее значительную роль в истории сыграла Кумекая Сивилла (по названию города Кима, латинское Cumae) — ее предсказания имели большое влияние на Рим. Завоевание Кимы осками в V в. положило конец этой традиции, но в то же время позволяет установить terminus ante quem⁴². Гераклит как о чем-то общеизвестном говорит о том, что Сивилла «безумными устами» «силою бога» «доносит на тысячу лет»⁴³. Дельфийская Сивилла называла себя «законной супругой» бога Аполлона⁴⁴. В 458 г. Эсхил вывел на сцену одержимую прорицательницу Кассандру. Она отвергла домогательства бога, и в наказание за это ее пророчествам перестали верить⁴⁵. О том, что Сивилла подвергается насилию со стороны бога, свидетельствует также Вергилий⁴⁶. Есть основания подозревать существование подобных отношений между Пифией и Аполлоном, хотя подробностями сексуального характера рассказ об этом снабдили уже христиане⁴⁷. Такого рода связь жрицы с ее богом находит аналоги в Патарах (см. прим. 42) и в других местах в Малой Азии⁴⁸, но, по-видимому, не в семитской практике вдохновенных предсказаний (см. прим. 76). В Кларосе (см. прим. 61) и на горе Птоон⁴⁹ одержим богом бывал прорицатель-мужчина. «Мантика вдохновения» представляется слишком неоднородной для того, чтобы стало возможным однозначно установить ее происхождение и нарисовать точную картину распространения. Фиксация высказываний оракула была, пожалуй, одной из задач, для выполнения которых греками раньше всего стала применяться письменность, начавшая распространяться около 730 г. Значение высказывания тем самым освобождалось от контекста вопроса и ответа, от самого совершения ритуала, и могло актуализироваться в другом месте и в другое время. Древность придавала дополнительный вес. Письменная форма позволяла собрать действительно «древние» высказывания, которыми затем всегда можно было воспользоваться. Вполне понятно, что процессу записи сопутствовала фальсификация. Среди письменных оракулов, по-видимому, самую заметную роль играли Сивиллины оракулы, пережившие «тысячу лет». Затем,, возможно, около 600 г., появились оракулы Эпименида Критского⁵⁰, их впоследствии затмили оракулы древнего певца Орфея и его ученика Мусея⁵¹. Во времена Персидских войн и еще некоторое время после авторитетными считались оракулы некоего «Бакида»⁵², заявившего, что своим вдохновением он обязан нимфам. Само имя «Бакид», скорее всего, малоазийское, лидийское. Его оракулы имели обычную форму обусловленного предсказания: «если же...» — речь здесь шла о каком-то особом событии, которое должно было произойти (все это говорилось при помощи смелых, часто взятых из жизни животных метафор), за которым последует в большинстве случаев что-то ужасное, реже — радостное. К сказанному добавлялись обычные в таких случаях ритуальные советы. Города начали составлять официальные собрания оракулов. Дольше других продолжалась жизнь написанных по-гречески сивиллиных книг, libri sibyllini, собранные в них пророчества касались судеб Рима. В Афинах около 520 г. Ономакрит получил задание собрать вместе оракулы Мусея, но поэт Лас уличил его в подделке, и Ономакрит был вынужден покинуть Афины⁵³. В то время, как Геродот горячо защищает авторитет Бакида⁵⁴, в комедии Аристофана на сцену выходят более чем сомнительные фигуры с пророческими книгами, клянчащие деньги, а у Платона к насмешке добавляется моральное осуждение неподобающего отношения к ритуалу. Собраниям оракулов также не было суждено обрести статус священных книг, сохранившийся сборник Сивиллиных оракулов — иудейско-христианского происхождения. Ономакрит же гораздо больше известен как хрестоматийный пример редакции и фальсификации литературных текстов.