IV.

Прошло с того времени сколько-то месяцев. Я как-то летом заехал в Саров. Зашел к о. игумену — славный был такой монах и не глупый. За чайком разговорились. Я вспомнил о темниковском деле.

— А что, батюшка, у вас все та же артель пильщиков работает, что и прежде, когда у них убийство случилось?

— Все та же! А что это вас так интересует?

— Так! Вспомнил об этом деле да и спросил... А малый, которого судили, где теперь — не знаете?

— Да со старой артелью у нас работает. Хороший человек.

— Будто уж такой хороший?

— А то нет! Как назовете вы человека, который из чувства товарищества, один, было хотел понести наказание за грех всех?

— Как так?

— Изволите ли видеть: убитый был у них в артели на плохом счету. Воровал ли он у них, или еще какие за ним проделки водились, того я доподлинно не знаю, только артельные крепко его недолюбливали. Надо же было, истинно по вражьему наущению, греху такому случиться: повздорь он под пьяную руку с артелью, да и артель-то была подвыпивши — ну и вспомнились тут шумевшим головам старые счеты. Долго ли до греха! Началась свалка, в свалке и убили. Кто убил? Били все, может, и этот судимый тоже бил — как это знать? А когда начался суд да дело, стали артель-то по судам таскать, так артель и порешила тому и вину на себя принять, чей жребий вынется. Решили, значит, что лучше, чем всем погибать, погибать одному, тем более что грех был общий. Вот вашему подсудимому-то и выпал жребий тяготу всех понести. Семьи его артель бы не бросила, если бы ему довелось идти на каторгу, только, видно, Бог отвел — теперь с товарищами работает.

Я рассказал о. игумену, что произошло тогда перед судом в Темникове.

— Ну и что же он? — спросил я.

— Приписал, конечно, как и ты бы приписал, заступничеству о. Серафима, даже, помнится, какую-то из Божественного цитату привел о суде Божием и человеческом и в довершение перекрестился. Ну, да он монах! На то и профессия!

Перекрестился и я.

Батюшка, отец Серафим! В день памяти святой твоей кончины, вспоминая молитвенно о твоей чистой, святой душе, славящей с Херувимами и Серафимами в селениях горних Приснославимаго в Троице Всемогущаго Бога, молим тебя — воспомяни нас молитвенно перед Престолом Всевышняго! Молит тебя о том Церковь Христова Святая, тяжко страждущая в своих членах. Молит тебя и мір православный, верующий уже давно тебе, как Божиему угоднику, молит о том, чтобы в наказаниях, на нас праведно ниспосылаемых, мы понесли не превыше разумения нами содеянного и непрестанно творимого зла и греха!

2 января 1903 г.

Как верный свидетель и сказатель того, о чем повествует моя книга, я не смею не покаяться перед моим читателем в грехе неточности рассказанного мною в этом очерке со слов моего приятеля. Произошел со мною этот грех не преднамеренно и не ради красного словца, а по вине памяти. По требованию друга моего и по моему обещанию, ради полноты истины, исправляю при втором издании моей книги невольный грех мой.

Саровскому убийце не снисхождение было дано, а он был совершенно оправдан присяжными.

Это-то более всего и поразило моего товарища прокурора, а теперь председателя одного из окружных судов. Слава Богу, дивному во Святых Своих!