II.
Давно, еще на ранней заре дней безмятежного детства, довелось мне слышать от проживавших в то время в Москве простеньких, но богобоязненных старичков о дивной красоте местности Саровской пустыни, просиявшей изумительным подвигом жизни старца-иеромонаха отца Серафима. Нет, кажется, православного, который не знал бы его хотя бы по имени.
Серафимо-Дивеевская женская обитель, на которой почиет особое благословение отца Серафима, дух которого до сих пор невидимо, но действенно там присутствует, в летописи своей с любовью и в ярких красках описала житие своего основателя и отца-попечителя (на нее я указывал в предыдущей главе). К этой летописи я и отсылаю читателя, еще незнакомого во всей красоте с духовным обликом, житием, прижизненными и посмертными чудесами этого угодника Божия.
Я могу как христианин, как беспристрастный свидетель и как человек, несмотря на свое недостоинство, сподобившийся получить телесное исцеление в прославленных Серафимом Саровским местах, рассказать, что я слышал, видел и, наконец, на себе испытал за краткий промежуток времени, от февраля до августа 1900 года.
30 января 1900 года, один близкий мне по духу человек доброй христианской жизни видел удивительный сон. Знакомство мое с человеком этим завязалось незадолго до этого времени, и хотя мы с ним очень быстро сошлись и часто стали видаться, но обстановка моей домашней жизни в деревне ему была совершенно неизвестна. Жил я в деревне, а он жил в городе, и свидания мои с ним происходили у него, на городской его квартире. Объясняю я это попутно для того, чтобы подчеркнуть необычайность сновидения, о котором я сейчас поведу свою речь. По обстоятельствам, от меня не зависевшим, я не мог рассказать в подробностях этого сна в то время, когда моя поездка в Саров печаталась в ноябре 1901 года в «Московских Ведомостях»; теперь же, когда сбылось все, что предвозвещал этот изумительный сон, я не считаю себя даже вправе умолчать о нем — слишком явно стало его, во славу Божию, пророческое значение.
Приезжаю я как-то, в начале февраля 1900 года, к этому моему знакомому, прямо с вокзала. Поезд мой, из деревни, приходит в город в десятом часу вечера. Застаю моего знакомого и его семью за чаем. Не успел я со всеми поздороваться, а он мне и говорит:
— Знаете, я ведь вас насилу дождался: очень любопытный сон я про вас видел. Садитесь-ка рядышком, да за чайком-то я его вам и расскажу...
— А вы снам верите?
— Смотря по тому — каким, а этому сну, — сказал он серьезно и проникновенно, — нельзя не верить. Вот сами посудите. Видел я, что будто я с женой у вас в деревне: небольшой такой домик — маленькая передняя, из передней направо комната побольше. В этой комнате посредине стоит обеденный стол. В углу довольно большая икона. Мы сидим с вами и беседуем; и так все это последовательно, ясно, — ну совсем как наяву. Один из членов вашей семьи все что-то плачет... Подают обед. Кончили обедать; смотрю, — опять стол накрывают на четыре прибора.
«Это для кого же?» — спрашиваю я, а вы мне отвечаете:
«Царь поблизости охотится — как бы не заехал!»
Вот, думаю, радость-то какая: Царя Господь удостоит видеть! Вот радость-то!...
Только проходит времени немало: уже дело идет к сумеркам. Царь не едет. А мне и Царя-то хочется повидать, да и ехать пора. Вижу — Царя все нет; и стали мы с женой собираться уезжать. Подают нам тройку лошадей рыжих, великолепных. Только что с женой собрались сесть в коляску, как вдруг в лесу, что против подъезда вашего дома, такая поднялась пальба, что я приостановился да и спрашиваю вас:
«Что это, точно война какая?»
А вы мне на это в ответ:
«Это, видно, Государева охота стреляет!»
И правда. Смотрю — из лесу скачет Царская охота на конях, красиво так разряженная, и все стреляют, все птичек бьют. А мне все кажется, что это война, а не охота. Такое у меня чувство: не то охота, не то война, а разобраться не могу.
Тут вы мне говорите:
«Должно быть, и Государь сейчас приедет — оставайтесь!»
Я и остался. Пошли назад к вам в дом, а по дороге, смотрю, лежат две собаки: одна рыжая, другая черная. Собак я до смерти боюсь; вот вы рыжую схватили за шею да к себе под мышку, а черная убежала да на крыльце дома и легла. А вы мне и говорите:
«Не бойтесь-эта не тронет!»
И верно — мы вошли на крыльцо, она даже и не залаяла... Следом за нами в дом вошли генералы, все такие важные, а с вами ласковые и говорят вам:
«Сейчас к вам Царь приедет. Он вас очень любит и какое-то хочет поручить вам важное дело!»
Смотрю, входят Царь с Царицей и с ними гувернантка с двумя маленькими Великими Княжнами. Государь вас обнимает и говорит:
«Я тебя очень люблю и хочу тебе поручить одно очень важное дело!»
Государь говорит и со мной необыкновенно ласково и для меня чрезвычайно и незаслуженно лестно...
Садимся за стол. А вы и говорите Государю:
«Ваше Императорское Величество! Как же это Великим Княжнам-то нет приборов: надо велеть поставить!»
«Ничего, — говорит Государь, — мы их с Императрицей на колени посадим!
— Каково это во сне-то просто как!
Сидим это мы, только вдруг смотрю я, — из передней выходит и идет к нам отец Серафим Саровский; лицо у него цвета некрепкого чая, и я чувствую, что это его мощи восстали. Проходит он мимо нас, становится перед иконой и начинает молиться.
Мы все встали и тоже молимся.
Только вдруг Государь обращается к отцу Серафиму да и говорит:
«Отец Серафим, помолитесь за меня!»
Отец Серафим не обернулся на эти слова и все продолжает молиться... Опять Государь говорит:
«Отец Серафим, помолитесь за меня грешного».
Отец Серафим все продолжает молиться не оборачиваясь.
Тогда Государь сказал:
«Отец Серафим! Я — Николай Второй, Император Всероссийский, помолитесь за меня грешного!»
Отец Серафим обернулся, взглянул на Государя и ответил:
«Помолился, да и помолюсь!»
И с этими словами благословил всех нас, проходя от иконы к столу, и сел за столом рядом со мною.
Я и спрашиваю его:
«Батюшка, отец Серафим! Это мощи ваши восстали?»
«Да! — ответил он мне. — Мои мощи! — И добавил затем: — Сегодня умрет!»
Я и подумал тут во сне: «Это мать моя, должно быть, сегодня умрет», — и с этим проснулся...
— Ну, что вы мне скажете — не удивительный это сон? — спросил меня мой знакомый.
— Признаюсь, — и меня он поражает, хотя я и не особенно склонен доверять сновидениям!...
— Как же вы его толкуете?
— Толковать трудно. Что сон этот, очевидно, возвещает события не особенно отдаленного грядущего, в этом, сдается мне, сомневаться не следует, потому что он мне кажется по своей последовательности пророческим, тем более что и касается-то он такого святого лица, как о. Серафим. Не приблизилось ли время прославления мощей о. Серафима?
— Это похоже, что так, хотя слухов об этом что-то не предвидится... Слова «сегодня умрет» — думаю я, относятся к моей больной старушке матери, но и это только гадательно. Я думаю так только потому, что и во сне так подумал. Но вот этот день «сегодня» уже прошел, и никто, слава Богу, не умер. Что означает эта — не то охота, не то война — около Государя? Да! Трудно, трудно нам в этом сне разобраться. Одно кажется ясным в этом знаменательном сне, что отец Серафим скоро будет прославлен в святых мощах и что вас он взял под свое покровительство, раз в доме вашем молился. Не поехать ли вам к нему в Саров поклониться его могилке? Здоровье-то ваше не из крепких: у него там целительный источник — помолитесь — Бог даст и выздоровеете!
Я ничего не ответил. Но этот сон врезался в моей памяти4.