«Отец мой! Благослови и меня»

«Отец мой! Благослови и меня»

Второй плач в Библии — это плач Исава. Он заплакал, когда понял, что брат и мать обманули Исаака и тот отдал свое благословение Иакову. На первый взгляд Иаков и Ревекка воспользовались слепотой Исаака. Но на самом деле они полагались также на его ненасытную страсть к вкусной еде. Библия рассказывает, что Исаак любил Исава, «потому что дичь его была по вкусу его» (Быт. 25, 28). Да и требование Исаака: «Вот, я состарился; не знаю дня смерти моей […] пойди в поле, и налови мне дичи, и приготовь мне кушанье, какое я люблю, и принеси мне есть, чтобы благословила тебя душа моя, прежде нежели я умру», — тоже говорит о жадном желании, в котором на сей раз есть даже оттенок истерически нетерпеливого каприза. Ибо на самом деле Исаак и после этой трапезы жил еще долгие годы.

На первый взгляд плач Исава менее оправдан, чем плач Агари. Та была изгнана с ребенком в пустыню, где их жизни грозила прямая опасность, а в случае Исава такой опасности не было. Его никуда не изгоняли, и к тому же он был взрослым, самостоятельным мужчиной, охотником, а не беззащитной женщиной с ребенком на руках. Тем не менее обе истории все-таки похожи, и это проявляется как в сходстве между Исавом и Измаилом, так и в сходном отношении к ним в их семьях. Оба они охотники: Измаил — стрелок из лука (Быт. 21, 20), а Исав выходит на охоту с луком и колчаном стрел (Быт. 27, 3). И оба они — старшие братья, которых отцы предали и лишили первородства и дальнейшего участия в семейной истории.

Плачу Исава тоже предшествовал вопль. Когда он вернулся с охоты и обнаружил, что Иаков обманом получил отцовское благословение, он «поднял громкий и весьма горький вопль». Вопль, в котором нет слов, ибо весь он — гнев и отчаяние. На мгновение кажется, что с этим воплем из его души изошла и вся горечь, и теперь он успокоится. И действительно, он даже попытался найти выход из ситуации. «Отец мой! Благослови и меня», — предложил он. Но Исаак сказал, что все благословения он уже отдал Иакову. «Что же я сделаю для тебя, сын мой?» (Быт. 27, 37).

Лишь после этих слов Исав окончательно прозрел. «Неужели, отец мой, одно у тебя благословение?» Тон его меняется буквально по ходу разговора, он начинает с гнева и отчаяния, переходит от гнева к просьбе, от просьбы к мольбе, и его частые повторения «отец мой», «отец мой» свидетельствуют о том, что Исав вдруг понял подлинный смысл происшедшего. Понял, что отныне Ревекка от него отказалась. И, поняв это, «возвысил Исав голос свой, и заплакал», даже дожидаясь ответа Исаака на свой последний вопрос. Не об утрате благословения он плакал, а о том, что его предала родная мать. Что она задумала злобные козни против своего же сына, не против чужого, как Сарра, когда изгоняла Измаила.

Я представляю себе, что это было ужасное зрелище. Исав, этот могучий, сплошь поросший волосом охотник, сильный и смелый человек полей, вдруг сломался и заплакал, как ребенок. Мы больше не услышим его рыданий и не увидим его плачущим вплоть до повторной встречи с Иаковом, много лет спустя, уже в момент их примирения. Но сейчас Иаков поспешно покинет родительский дом, чтобы бежать в Харран от возможной мести брата, а Исав — как это естественно, и предсказуемо, и трогательно! — уйдет к тому, кто похож на него, второй изгнанник — к первому изгнанному сыну той же семьи, к своему дяде Измаилу. Уйдет к нему и даже возьмет в жены его дочь.