«Что это за сон, который ты видел?»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Что это за сон,

который ты видел?»

Иосиф не всегда соответствовал тому званию «праведника», которое венчает его сегодня. В молодости он был весьма избалованным подростком. Он высокомерно относился к своим братьям и доносил на них отцу. Любопытно, что Иаков всегда посылал Иосифа пасти скот вместе «с сыновьями Валлы и сыновьями Зелфы», которые занимали самое низшее положение среди его сыновей. Почему именно с ними? Возможно, он думал, что они будут относиться к Иосифу лучше, чем сыновья Лии, а может быть, пытался этим показать, что ущемляет Иосифа, надеясь смягчить ненависть, которую питали к нему старшие сыновья. Как бы то ни было, эти уловки оказались тщетными, ибо Иосиф, как я уже говорил, сам обострял отношения с братьями, передавая отцу «худые о них слухи» (Быт. 37, 2).

Но еще хуже, чем слухи, которые он доносил, были сны, которые он видел. Один раз он рассказал отцу, что видел во сне, как солнце, луна и одиннадцать звезд (то есть его родители и одиннадцать его братьев) поклоняются ему. В другой раз сообщил, что видел во сне, как снопы, связанные братьями, поклонились его снопу. Иаков всего лишь пожурил его: «Что это за сон, который ты видел? неужели я, и твоя мать, и твои братья придем поклониться тебе до земли?» Но в сердцах братьев этот рассказ возбудил тяжелую ненависть. К сожалению, Иаков не понял, к чему могут привести эти мрачные чувства и какую беду они принесут в будущем.

Свою красоту Иосиф унаследовал от матери, но сны — от отца. Впрочем, его сны не были такими сложными и интересными, как сон Иакова в Бейт-Эле, и не содержали разговоров с Богом. Высокомерные сны Иосифа так примитивны и инфантильны, что закрадывается сомнение: а видел ли он их вообще? Или просто придумал, чтобы подразнить своих братьев? В тексте библейского рассказа настойчивые упоминания о снах Иосифа, видимо, призваны намекнуть на его духовную связь с отцом, который был известным сновидцем, а может быть — на ту решающую роль, которую сны сыграют в жизни Иосифа в дальнейшем. Но на данном этапе никому не дано было предвидеть это — ни ему самому, ни родителям, ни братьям.

Впрочем, мы не можем обвинять Иосифа в том, что ему снились сны. Человек не властен над своими мыслями, а тем более над снами. Нашу настороженность вызывает лишь содержание его снов, а также назойливое желание Иосифа рассказывать о них членам семьи. Конечно, подросток по наивности может не понимать последствий своих поступков, но сомнительно, чтобы Иосиф был настолько наивен, и, уж безусловно, он не был настолько глуп. Вероятней всего, избалованность и та нескрываемая любовь, которую питал к нему отец, вселили в этого красивого мальчика уверенность, что его все любят и ему всё простят.

Конечно, от отца, от Иакова, можно было бы ожидать большей чуткости и осторожности. Однако, как я уже говорил, он только пожурил Иосифа за его сны и хотя заметил, что братья ему завидуют[107], но сразу вслед за этим допустил странную и опасную оплошность. Когда братья отправились пасти семейное стадо в район Сихема (Шхема), он послал к ним Иосифа, обязав его вернуться и сообщить, все ли в порядке с ними и со стадом. Читатель понимает из этого, во-первых, что на этот раз Иосиф вообще не пошел на пастбище с братьями, и, во-вторых, что Иаков не предвидит, какой опасности он подвергает любимого сына, посылая его к братьям одного, тем более с наказом, откровенно утверждающим Иосифа в роли доносчика, которую он раньше играл без санкции отца.

В предыдущем поколении, когда самому Иакову грозила месть брата Исава, их мать Ревекка поспешила отослать любимого сына в надежное место. А сейчас Иаков послал своего любимого сына буквально в львиное логово. Более того — позволил ему идти туда в той самой полосатой рубашке, которая уже вызвала однажды их гнев и вообще настолько не похожа на рабочую одежду, что само появление в ней на пастбище можно расценить как чистой воды провокацию.

Меня это удивляет: что случилось со всегдашней настороженностью Иакова? Куда девался человек, вечно ожидающий самого худшего и заблаговременно защищающий свои тылы? Тот, что сказал матери: «Может статься, ощупает меня отец мой» (Быт. 27, 12)? Тот, что повторил Лавану во избежание ошибки: «За Рахиль, младшую дочь твою» (Быт. 29, 18)? Тот, что перед встречей с Исавом продумал каждую мелочь и рассчитал каждый свой шаг? Может быть, он понимал неминуемость столкновения между Иосифом и его братьями, но надеялся, что оно не будет особенно серьезным? А может быть, даже надеялся, что в результате Иосиф поймет нестерпимость своего поведения?

Но если Иаков и допускал возможность такого столкновения, он, безусловно, не представлял себе, к каким тяжким последствиям оно приведет. Даже он, испытавший на себе ненависть брата, который в гневе хотел его убить, не знал, насколько сильной и опасной была зависть и ненависть его сыновей.