«И возвысил голос свой и заплакал»

«И возвысил голос свой и заплакал»

Третий библейский плач раздастся спустя много недель после второго и на тысячи километров дальше к востоку — у колодца в Харране, что в земле Кедем за Евфратом. Бежав от гнева своего брата, Иаков пересек пустыню, пришел в Харран, впервые увидел Рахиль и разрыдался. Но этот третий плач вызван не изгнанием, не горем и не тяжкой обидой. Напротив, это самый радостный и удивительный плач в Библии. Вот как он описывается там: «Когда Иаков увидел Рахиль, дочь Лавана, брата матери своей, и овец Лавана, брата матери своей, то подошел Иаков, отвалил камень от устья колодезя и напоил овец Лавана, брата матери своей. И поцеловал Иаков Рахиль, и возвысил голос свой и заплакал. И сказал Иаков Рахили, что он родственник отцу ее, и что он сын Ревеккин» (Быт. 29, 10–12).

На первый взгляд кажется, что Иаков смешался от сильного волнения и потому ведет себя весьма странно: ведь ему вроде следовало прежде всего представиться Рахили в качестве ее двоюродного брата, уж во всяком случае раньше этого неожиданного и дерзкого поцелуя. Но по некотором размышлении становится ясно, что в действиях Иакова есть своя логика, пусть даже идущая вразрез с правилами вежливости и традицией. Иаков хотел поразить воображение Рахили в качестве незнакомца, а не родича. Поэтому он демонстрирует ей свою силу и рыцарство именно в качестве незнакомца. И точно так же, будучи еще незнакомым, уже демонстрирует ей свою дерзость и страсть. Кстати, беглый взгляд, который он попутно бросил на овец дяди Лавана, тоже свидетельствует о продуманном и расчетливом поведении. Иаков мгновенно оценил ситуацию также и в ее практическом плане и с радостью убедился, что у дяди вполне приличное стадо, а потому здесь он наверняка найдет работу и пропитание.

В рамках этого расчетливого поведения только плач не был запланирован заранее. И возможно, именно поэтому он сильнее всего поразил воображение Рахили. Ибо силачей, способных откатить камень от устья колодца, есть сколько угодно. И в рыцарях, которые вызовутся напоить овец для красивой девушки, тоже нет недостатка. И нахалов, которые поцелуют без разрешения, — и таких, к великому сожалению, тоже более чем достаточно, и тогда, и сегодня. Но парень, который, впервые встретив девушку, глянет на нее и разразится рыданиями, есть только один — и это Иаков. Его плач — это плач волнения и любви, и этим он отличается не только от отчаянного и безнадежного плача Агари и Исава, но также и от «не-плача» самого Иакова в других случаях, в прошлом и в будущем — во время прощания с матерью, и когда умирала Рахиль, и когда он думал, что хищники растерзали Иосифа, и когда вновь встретил любимого сына в Египте в должности «второго после фараона».

Примечательно: в Библии интересны не только плачи, но и такие вот «не-плачи». Авраам смеялся, когда Бог известил его о рождении Исаака, но не плакал, когда Бог велел принести его в жертву. Давид и Ионафан плакали, когда должны были расстаться, но Давид и Михаль — не плакали. И однажды в Библии дается даже объяснение как плачу, так и «не-плачу» одного и того же человека. Когда Бог поразил болезнью первого ребенка, которого Вирсавия родила Давиду, царь постился и плакал. Но когда ребенок умер, он встал, умылся и сменил одежду.

Слуги спросили его: «Что значит, что ты так поступаешь: когда дитя было еще живо, ты постился и плакал; а когда дитя умерло, ты встал, и ел хлеб?»

И Давид ответил: «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» (2 Цар. 12, 21–23).

Таким образом, плач — не только неподвластная человеку реакция на горе, боль или волнение; плач может быть также целеустремленным, почти демонстративным действием, предназначенным вызвать симпатию и внимание. В данном случае Давид обращал свой плач к Богу, но в другом случае, когда он тоже плакал, он обратил свой плач ко всему народу. Это произошло на похоронах Авенира, убитого Иоавом в Хевроне. В предыдущей главе я уже говорил, что плач Давида по Авениру не исходил из переполненного горем сердца, а предназначен был показать всему народу, что царь не причастен к его смерти. Этот рассказ находится в конце 3-й главы 2–й книги Царств, и читатель может убедиться, что Давид достиг своей цели.

Только о своем сыне Авессаломе, которого тоже убил Иоав, Давид плакал настоящим плачем, противоречившим тому, что он говорил по поводу смерти первого сына, рожденного ему Вирсавией. Этот его плач был предназначен не для того, чтобы вернуть мертвого сына в страну живых или вызвать внимание других людей, это был плач безудержный, плач искренний и подлинный, вопреки тому, что Авессалом был сыном непокорным и хотел отнять у отца не только корону, но и саму жизнь. И плач этот был таков, что в конце концов Иоаву даже пришлось напомнить Давиду, что он не только отец, потерявший сына, но и царь, подавивший опасный мятеж. Он потребовал от него подавить рыдания и выйти к народу, иначе люди вообще отвернутся от него. И Давид опомнился и последовал совету.