«Оба вместе»

«Оба вместе»

И вот так начинается первый библейский рассказ о любви: «Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собой двоих из отроков своих и Исаака, сына своего; наколол дров для всесожжения, и встав пошел на место, о котором сказал ему Бог».

Любящий отец старателен и прилежен. Работа успокаивает его, дает душевный покой и утешение. Он появляется на сцене первым, ибо он — главный герой и к тому же только он знает, куда и зачем они пойдут. Вслед за ним упоминаются осел и два отрока, его слуги, и все трое не знают ничего, кроме своих обязанностей — нести и служить. После них появляется Исаак, второй герой рассказа, который тоже не знает правды, а под конец возникает и все необходимое для предстоящего действа: дрова для всесожжения — безмолвные, возбуждающие удивление и тревогу поленья, к которым позже присоединятся огниво и нож для убоя. Как мы помним, в заключение Бог пошлет еще агнца и ангела, которые, по Его мнению, решат все проблемы, но на самом деле породят другие трудности, которые никоим образом не будут устранены.

А что же Сарра? Где она? Понимает ли, о чем речь? Попрощалась ли с сыном? Похоже, что нет. Сарра уже показала в прошлом, что умеет навязать свою волю Аврааму и даже способна усомниться в словах самого Господа. И если она молчит, то это молчание свидетельствует о том, что она ничего не знает. Авраам, очевидно, придумал для нее какую-то отговорку, и даже ей, в свое время принудившей мужа выгнать сына-первенца в безводную пустыню, не может прийти в голову такая чудовищная мысль, что на сей раз речь идет о принесении в жертву их общего сына.

Три дня шли они вместе, любящий отец и любимый сын, и не обменялись ни единым словом. На третий день Авраам увидел место жертвоприношения и велел отрокам подождать с ослом. «Я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам», — добавил он.

Авраам здесь лжет дважды. Он говорит о поклонении Богу, а не о жертвоприношении Ему, и он говорит о возвращении во множественном числе — своем и сына. Заговори он сейчас о жертвоприношении, отроки наверняка обратились бы к нему с тем же вопросом, который задаст ему потом Исаак: «Где же агнец для всесожжения?» А скажи он «возвращусь», а не «возвратимся», слуги поняли бы, что с Исааком что-то должно случиться. Кто знает, может быть, именно это он сказал и Сарре: «Ты тут займись чем-нибудь, а мы с Исааком пойдем поклониться Богу. Пойдем и вернемся, не волнуйся, Сарра».

«И шли далее оба вместе». Любящий отец и его любимый сын. И на этом этапе на сцену выходят те предметы, которые не появлялись в первом акте, — нож и огниво, два специальных орудия, ранее, очевидно, спрятанные, а теперь снимающие всякие сомнения и подтверждающие все подозрения. Любящий отец нес орудия всесожжения: нож, чтобы зарезать им сына, и огниво, чтобы разжечь огонь и изжарить на нем сыновнюю плоть. Любимый сын нес то, что предстояло сжечь: дрова и себя. Кто знает, может быть, Авраам извлек нож и огниво из потайного кармана, чтобы намекнуть сыну, что его ожидает, и дать ему возможность спастись бегством? Даже если так, Исаак все равно пошел с отцом. Возможно, он не убежал, потому что не понял, а возможно — понял и все же не убежал. Но сейчас, когда слуг рядом нет, он осмелился выразить тревогу, гнездившуюся в его сердце с самого начала.

«Отец мой», — обратился любимый сын к своему любящему отцу, словно желая подтвердить, что человек с ножом — действительно его отец, а не кто-то чужой, задумавший лишить его жизни. «Отец мой» — это первые слова, сказанные между ними после трех дней пути.

«Вот я, сын мой», — ответил любящий отец, словно желая подтвердить существование семейных уз между ними.

«Вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?»

Исааку трудно упомянуть нож, но он там, у отца в руках.

«Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения сын мой».

Так ответил Авраам, и читатель не знает, какие знаки препинания поставить в этой фразе — запятую или двоеточие? То ли «Бог усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой», то ли «Бог усмотрит себе агнца для всесожжения: [это] сын мой». Что такое «сын мой» — обращение к Исааку или объяснение предназначенной ему роли?

Но кроме того (и читатели поймут это вскоре, а сами Авраам и Исаак — лишь много лет спустя), слова «отец мой» и «сын мой» будут последними словами, которыми обменяются эти двое, — не только здесь и сейчас, на месте и во время жертвоприношения, но также до конца их жизни. Отныне они продолжат идти к назначенному месту в полном молчании. Отец соорудит там жертвенник, не сказав сыну ни слова. Он свяжет его, не сказав ни единого слова. И он занесет над ним нож — тоже в полном молчании.

Исаак тоже не скажет ни слова, даже не вскрикнет. Ни в ту минуту, когда отец будет связывать его веревками, ни в ту минуту, когда он занесет нож над шеей сына. Эта покорная пассивность невольно вызывает недоумение. Библия не говорит, сколько лет Исааку. Однако ясно, что он не был маленьким и слабым мальчиком. Он шел три дня пешком, а потом еще поднялся на вершину со связкой дров на спине. Аврааму же давно перевалило за сто.

По мнению наших мудрецов, Исааку было тогда тридцать семь лет. При желании он мог убежать от отца или схватиться с ним и без труда одолеть. Но похоже, когда Исаак понял, что должно произойти, его сковал невыразимый ужас. Возможно, впрочем, что в этом есть и более глубокий смысл: жертвоприношение было испытанием не только для отца, но и для сына. Не следует также забывать, что у этой истории, кроме героев, есть и рассказчик, и, как у всех рассказчиков в Библии, у него есть свои цели и он мог с самого начала предназначить Исааку одну-единственную роль в этой пьесе — быть покорной жертвой.

Более того, этот автор даже заостряет обычную для библейского рассказа установку на детальное описание действий и максимальную сдержанность в передаче мыслей и чувств. В истории Авраама и Исаака, как уже не раз отмечалось, нас вообще не посвящают в мысли обоих героев — мы знаем лишь то, что они говорят, да и это передано с предельным лаконизмом.

Как я уже сказал, выражение «сын мой» было последним в их кратком разговоре. И не только потому, что они переживали ужасную минуту, а когда она миновала, отец и сын больше не говорили друг с другом, но еще и потому, что с тех пор они вообще больше и не виделись. Библия не сообщает об этом открытым текстом, но и написанного в ней достаточно. Там, где говорится, что Исаак и Авраам расстались со слугами и направились к месту жертвоприношения, сказано: «И шли далее оба вместе». А после жертвоприношения говорится: «И возвратился Авраам к отрокам своим». А где же Исаак? И где «вместе»? Отныне слово «вместе» будет относиться лишь к возвращению Авраама со слугами: «И встали, и пошли вместе в Вирсавию». А это означает, что Исаак не вернулся с отцом, а ушел с горы Мориа один.

Из последующего рассказа выясняется еще одно любопытное обстоятельство: со дня жертвоприношения и до самой смерти Авраама, то есть в течение многих лет, мы вообще уже ни разу не встречаем его с Исааком «вместе». И Исаака можно понять. После того как твой отец скрывает от тебя правду, связывает тебя на жертвеннике и заносит над тобой нож, ты вряд ли захочешь еще раз оказаться с ним в той ситуации, которая описывается словом «вместе». С того дня и до самой смерти Авраама Исаак избегал встречи с отцом и, только когда тот умер, похоронил его с помощью Измаила (которого тот же отец когда-то выгнал в пустыню). Читателю неясно даже, пришли они отдать ему последние почести или убедиться, что отец действительно умер и наконец засыпан землей.

Тут стоит отметить, что жертвоприношение это разделило не только отца с сыном, но и мужа с женой. Сарру мы тоже больше не встретим рядом с Авраамом. Авраам после жертвоприношения поселился в Беер-Шеве[8], а Сарра уже в начале следующей главы умерла в Кирьят-Арбе[9] — возможно, именно потому, что ей стала известна вся эта история. Библия говорит: «И пришел Авраам рыдать по Сарре и оплакивать ее». Выясняется, таким образом, что он не был рядом с женой, когда та умирала. Он пришел из Беер-Шевы в Хеврон, чтобы похоронить ее в пещере Махпела.

Кстати говоря, всем этим трагическим последствиям жертвоприношения Исаака можно найти весьма многочисленные, хотя и не столь драматичные, аналогии, потому что такая история могла бы случиться и во многих других семьях, похожих на семью Авраама, — в семьях каких-нибудь революционеров, живописцев, исследователей и других выдающихся людей, которые безоглядно служат своей мечте, своей вере, своему идеалу, будь то искусство, наука или революция. И в этом смысле жертвоприношение Исаака — не только теологическая притча, но еще и пример того, что может грозить близким подобных фанатиков. Эти близкие не выбирали себе такую дорогу и тем не менее вынуждены расплачиваться за навязанные им идеалы и чуждую революцию.

И наконец, жертвоприношение Исаака вызвало еще один разрыв — на этот раз между Авраамом и его Богом. Раньше эти двое имели обыкновение часто встречаться и беседовать. Бог явился Аврааму в Харране и сказал ему: «пойди из земли твоей» в Ханаан. Он несколько раз обещал ему Страну Израиля, потом снова явился Аврааму и заключил с ним союз, пройдя в виде огня и дыма между рассеченными на куски жертвенными животными (так называемый «союз рассечения»), изменил ему имя и потребовал обрезать крайнюю плоть, обедал у него и повторил Свое обещание, что у них с Саррой родится сын по имени Исаак. Он спорил с ним о количестве праведников в Содоме, велел ему слушаться Сарру и выгнать Измаила и Агарь и, наконец, потребовал у него принести Исаака в жертву.

Теперь все это кончилось. Начиная с жертвоприношения и дальше, Библия больше не рассказывает о встречах и беседах Авраама с его Богом. Авраам выдержал испытание, но похоже, что оба они предпочли больше не встречаться и что жертвоприношение стало переломным событием для них обоих. Бог больше не являлся Аврааму и не говорил перед ним, и Авраам больше не обращался к Нему и не искал с Ним встречи. Смерть жены и отдаление сына показали ему, как велика цена, которую близким людям пришлось уплатить за его веру. И кто знает, может, и у Бога появились дополнительные соображения. Возможно, Он раскаялся в содеянном, а может быть, решил, что не заинтересован в такой вере и в таком верующем.