Упокоение

Упокоение

Огонь небесный затухает,

Мой бренный остов покидает

Не вдруг, но в трепетном томленьи.

Блаженна боль! И смерть — забвенье,

Так сжалься, о Природа, надо мной

В грядущее жизни даруй мне покой.

Уходит мир, он исчезает

Мне небо очи отверзает.

Я серафимам внемлю. Чу!

Так дайте ж крылья! Я взлечу!

Ну, что, могила, где ж твоя победа?

Ну, что же смерть, так где ж твоя коса?

Из «Слова умирающего христианина своей душе».

Александр Поуп.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ ПОСЛЕ Преображенской всенощной о. Серафим отслужил последнюю литургию в жизни. Вскоре он заболел и долее не мог присутствовать на монастырских богослужениях. И раньше случалось недомогание, но о. Серафим уединился в своей келье, в одиночку сражаясь с недугом. Жара, спавшая было в дни паломничества, воцарилась снова, что лишь усугубляло самочувствие больного. Вышеупомянутый студент Джон, ныне находившийся в монастыре и готовившийся ко крещению, зашел к о. Серафиму с вопросами по Священному Писанию. Он вспоминает: «От сильной боли у него даже путались мысли. Он, как всегда терпеливо, выслушал меня, стараясь не выдавать своего самочувствия, но в конце концов признался, что сейчас не в состоянии что?либо мне посоветовать».

Несколько дней боли не прекращались. Стало очевидно, что недуг серьезный, и как ни отказывался о. Серафим ложиться в больницу, надеясь на выздоровление, он всё же уступил настояниям о. Германа.

После осмотра врачи нашли его состояние очень серьезным. В сосудах кишечника образовались тромбы, кровь не поступала, началась гангрена. Случай весьма редкий, как указали врачи, и болезнь эта коварна, она разрушает кишечник без видимых симптомов, и долгое время больной ничего не подозревает. Удивительно, как о. Серафим столько дней терпел жуткую боль, не прибегая ни к каким болеутоляющим. По мнению врачей, от невыносимой боли впору было кричать.

Отцу Серафиму тут же сделали операцию, удалив омертвелую часть кишечника. Когда к нему впустили, то картина была такая. Лежал он связанный по рукам и ногам, во рту вставлена трубка в дюйм шириной, говорить он не мог, шипел, стараясь шепотом что?то сказать, но уловить только о. Герман и мог кое?что: что Владыка Иоанн явился и что?то предсказал. Никто другой о. Серафима не понимал и не был допущен. Боль его была неимоверна. Но в глазах его лучились невиданная неземная святая любовь к сотаиннику. Находясь под противным его духу посторонним влиянием извне, духом он был волен — во взгляде запечатлелась душа.

После первой операции врачи полагали, что о. Серафим выживет. Однако последующие анализы показали: тромбы стали образовываться снова. Провели вторую операцию. Врачи столкнулись с неразрешимой задачей: если вводить препараты, разжизающие кровь, она не будет свертываться и пациент умрет от кровоизлияния. Если таких лекарств не давать, кровь будет загустевать, по- прежнему образовывая тромбы, и придется удалять всё новые и новые участки кишечника. Из Сан–Франциско приехал профессор — специалист по этому редкому заболеванию, но и он не смог помочь. Доктора сказали, что у о. Серафима один шанс из пятидесяти справиться с болезнью.

«Доктора говорят, что ты умрешь. Но как же с Аляской?! — воскликнул о. Герман, видя явный конец собрата. — Ведь мы же не выполнили обещания отцу Герасиму. Если ты умрешь, благослови нас продолжать Новый Валаам преподобного Германа». Отец Серафим взглядом дал понять, что расслышал, сложил пальцы, пытаясь осенить брата крестным знамением, и благословив бессильно уронил руку. Это его благословение значило для о. Германа, что дело пойдет на Аляске, так оно и случилось.

После этого о. Герман загадочно говорил всем, что нужно ехать на Аляску, но мало кто тогда придал значение его словам.

О БЕЗНАДЕЖНОМ СОСТОЯНИИ о. Серафима известили его духовных чад. По словам одного из них, «словно лавина обрушилась. Последовала череда мучительных, как кошмарный сон, дней: все были подавлены, ошеломлены, чувствовали беспомощность, страх, одиночество, отчаяние — всего не опишешь».

Накануне Успения многие полагали, что именно в этот день Богородица восхитит о. Серафима на свой праздник. К этому мнению склонялся и о. Герман, ибо знал, как в последние месяцы о. Серафим усердно молился Ей.

В церкви Рединга в канун Успения собралось много народа: провести полночную литургию и помолиться о выздоровлении о. Серафима. Отец Алексий Янг причастил болящего в больнице, там неотлучно находился о. Герман и братия. Врачи разрешили всем по очереди повидать о. Серафима. Он находился в реанимационном отделении, то и дело впадал в беспамятство, от лекарств и боли взор затуманился. Все думали, что настал час прощания. Однако, не желая отпускать о. Серафима, еще молились о чуде.

Приехал и архиеп. Антоний. Помолился с о. Германом об исходе души и отбыл в Сан- Франциско. Было почти два часа утра.

«Дежурившие у постели умирающего не желали расходиться, вспоминает одна из его духовных дочерей. — И, словно по мановению утешительницы Матери Божией, распахнулись двери, и народ стал заполнять палату. Собралось человек 20. несколько часов кряду и последний раз пели они о. Серафиму прекрасные Успенские стихиры. Потом — Пасхальный канон. Отец Серафим не мог говорить: он дышал через кислородную маску, но был в сознании и, услышав свою любимое «Благообразный Иосиф», прослезился».

Не сдерживали слез и все, кто был рядом. Не хотели, да и не могли. Особенно когда просить прощения к о. Серафиму подошел Феофил. Перед самой болезнью наставника юноша повздорил с ним, чем только усугубил состояние болящего. Теперь же Феофил говорил о своей любви к нему, благодарил за отеческую заботу.

Тяжко было видеть страдания о. Серафима, но и покинуть его невозможно. Лишь по настоянию медсестры всем пришлось уйти из палаты. Никто и не предполагал, что их бдение продлится пять ночей.

На Успение должны были крестить Джона. Отец Герман, полагая, что благодать крещения поможет и о. Серафиму, решил сам провести обряд. В сопровождении четырех братий он отправился в монастырь, пообещав о. Серафиму отслужить для него тем же днем литургию. Ручей на Благородном кряже играл солнечными бликами. Когда новокрещенный вышел из воды, луч радости согрел опечаленные сердца присутствующих.

Измученные дежурством в больнице и долгой службой, они пытались хоть немного отдохнуть. Но тревожное ожидание не давало уснуть. Как там о. Серафим, жив ли еще? Со слезами молились перед иконой Богоматери «Скоропослушницы». Одновременно молились перед тем же образом и афонские монахи. Перед обратной дорогой в Рединг позвонили в больницу. В напряженном ожидании сердце, казалось, вырвется из груди. Состояние больного немного улучшилось — можно перевести дух.

Трогательно было видеть, как в минуты просветления о. Серафим старался приветить посетителей сердечной улыбкой. Вошел новокрещенный Джон, прямо в крестильной рубахе. Отец Серафим просиял, крепко сжал руку юноше, и жест этот в духовном осмыслении был особенно прекрасен, ведь болящий буквально сотрясался всем телом от боли.

Вспоминает его духовная дочь: «В тот вечер в больнице собралось еще больше людей. Появилась робкая надежда, врачи давали чуть больше шансов на выздоровление.

Рано поутру сиделки разрешили гостям подольше пребывать с больным. Те, у кого доставало времени, молились, читали Евангелие у постели о. Серафима. Им не забыть этого трезвенного настроя. То было время задуматься: о смерти, витавшей рядом, о страданиях ради Христа, о том, как много это значит. Отец Серафим лежал беспомощный неподвижный — его привязали к постели, чтобы от боли он не рвал повязки, оплели проводами с датчиками, от рук тянулись трубки к капельницам, дышал он через кислородную маску — воистину о. Серафим был распят, и мы все лицезрели мученичество. Сам он так часто говорил о страданиях и их пользе для христианской души. Он так болел сердцем и восторгался страждущими православными за железным занавесом. Может, поэтому Господь сподобил его приобщиться подобных страданий».

ПОСЛЕ ВОСКРЕСНОЙ ЛИТУРГИИ вечером над больным совершили елеосвящение. Духовная дочь о. Серафима вспоминает: «Каждый чувствовал, что своими грехами причастен болезни о. Серафима. Каждый, приняв елеосвящение во излечение души и тела, покаялся и вознес истовые молитвы: «Услыши нас, Боже! Услыши нас, Владыко! Услыши нас, Святый!» После чего о. Герман поехал в больницу.

Для всех близких о. Серафима то были тяжкие испытания — и душевные и физические, и духовные. Со всех концов страны звонили люди, справлялись о здоровье болящего и молились о нем. И у нас, и за рубежом в истовой мольбе припадали люди к престолу Господню, просили избавить о. Серафима от его участи — не ради него самого (ибо сам он уже давно приготовился к этому часу), а ради тех из нас, кто нуждался в его попечительстве о спасении души. Редкий молитвенник, светильник во мраке безбожия и хаоса. Не может Бог лишить нас столь яркого светоча так несвоевременно!

Нестерпимо медленно ползет время. Зазвонит телефон, зайдет доктор или медсестра — и снова вспыхивает надежда, равно и самые худшие опасения. Приемный покой превратился в молельню. Акафисты и каноны читались один за другим. Так долго и так истово почти никто из присутствующих никогда не молился».

Во вторник утром состояние о. Серафима вновь ухудшилось. Обзвонили всех знакомых, испрашивая еще более усердных молитв. Побыть со своим духовным сыном приехал еп. Нектарий. Он пробыл в больнице несколько дней, совершил не одну службу, моля о милости. Однако о. Герману шепнул: «Готовьтесь, отец Серафим видимо приспел для Царства Небесного».

В полночь в больничной часовне неподалеку от реанимационного корпуса отслужили литургию. Тесная клетушка без окон, низкий потолок — обстановка почти катакомбной церкви. В часовню набилось много народа, в основном американцы–новообращенные — они помнили всю литургию наизусть. Сердечная общая молитва прибавляла духовных сил, сплачивала людей, объединенных общей целью. Отец Герман сказал: «Будто потолок церкви раздвинулся, и мы предстояли перед Небесами». А собрат его тем временем уже стоял у врат смерти.

Отец Герман как мог сдерживал душевную боль, окунувшись с головой в хлопоты, молитвенные бдения, богослужения. Но когда он утешал рыдающих посетителей, некоторые чувствовали, что и у него что?то надломилось в душе. Ведь о. Серафим для него и друг, и собрат, и критик, и советчик, и вместе с тем духовный сын; их связывали мечты, безграничное доверие, ведь сказал же ему о. Серафим некогда судьбоносные слова: «Доверяю тебе». Однажды он также сказал ему, что надеется умереть раньше отца Германа, потому что не представляет, как жить без собрата. Теперь же сокрушался о. Герман: как?то выстоит Братство без о. Серафима.

Отец Герман также исповедал умирающего друга, напомнил ему о греховных помыслах, словах и делах. Говорить о. Серафим уже не мог, он лишь кивнул, когда о. Герман спросил, раскаивается ли он.

За неделю предсмертных мучений о. Серафима его собрату и всем прочим стало очевидно, как очищается душа отходящего, как побеждается самость и пепел ее приносится в жертву Богу. Ни злобы, ни бунтливости в о. Серафиме сейчас не было, лишь верность Богу, любовь, сокрушенное сердце и покаяние. Раз, причащая умирающего, о. Герман поднял над его головой Евангелие, благословляя. Собрав последние силы, о. Серафим вдруг приподнялся и поцеловал книгу. Откинулся на подушки — и на глаза навернулись слезы. Бывшие рядом тоже зарыдали. Один из них, Марк, готовившийся в ту пору ко крещению, но не решавшийся сделать самый важный шаг к Церкви, сказал потом, что увидел последнее героическое усилие о. Серафима — и все сомнения отлетели прочь, он убедился в силе Иисуса Христа, вера в Него побеждала действительность земного бытия.

Можно лишь гадать, какая благодать Божия, Богородицы и святых снисходила на о. Серафима в те дни. Достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы понять: боль не заглушила его непрестанную молитву.

Во вторник ночью в реанимационную палату привезли паренька при смерти: он попал в страшную мотоциклетную катастрофу. Его мать безутешно плакала в приемном покое, бок о бок с близкими о. Серафима. Утром к ней подошел о. Герман, постарался утешить и спросил, не хочет ли она крестить сына. Она согласилась, и не мешкая о. Герман совершил обряд, явив на свет раба Божьего Кристофера. А несколько часов спустя его душу, омытую водой крещения, Господь восхитил на небо. И в этом люди увидели плод страданий о. Серафима.

Днем в среду о. Серафиму привезли из Сан–Франциско икону Богоматери «Нечаянная Радость». Весь день подле нее молились люди, чуя, что Богородица охраняет о. Серафима. Снова в больничной часовне в полночь отслужили литургию. В три часа утра о. Серафим причастился

Святых Тайн. Отец Герман и несколько братии решили, наконец, немного поспать и уехали в Рединг. Остальные не покинули больницы и, когда дозволялось навещать умирающего, приносили в его палату и икону.

ПОД УТРО В ЧЕТВЕРГ Елене Юрьевне Концевич, жившей в Беркли, приснился сон. «Рядом со мной стоял незнакомый священник и укорял за грехи. Говорил, что я ни на кого не должна держать зла. Вместе мы вошли в какой?то зал, большой и великолепный.

Вдалеке на возвышении стоял человек и пел. Я не могла разобрать лица, но пел он чудесно (хвалу Богородице). До меня долетали лишь отдельные слова. Священник показал подойти поближе. Теперь я отчетливо слышала каждое слово. Голосом певец напоминал о. Серафима (я слышала, как он поет, лет 20 тому назад в соборе Сан–Франциско. Тогда он единственный пел на клиросе всю утреню от начала до конца. Никогда не слышала я такого истинно молитвенного пения. Душа так и воспарила.) И теперь во сне тот же голос — ангела, райского небожителя. Неземной красоты пение! Проснувшись, я поняла, что надежд на выздоровление о. Серафима нет».

И Алисон (к тому времени овдовевшая и жившая в Канзасе) тоже неисповедимыми путями узнала о близящейся кончине о. Серафима. В отличие от Елены Юрьевны Концевич, Алисон не знала даже о его болезни. Но долгие годы, даже за тысячу миль от него, она чувствовала крепкие узы, связующие их. Письма от него получала она редко, переписка прерывалась подчас на несколько лет. Она ежедневно молилась об о. Серафиме и знала, что он молится о ней. Всякий раз перед тем, как получить письмо, она чувствовала, что он вспоминает о ней, и с уверенностью ждала весточки. И теперь в предсмертный час он подал о себе знак. Она увидела его во сне, он был привязан к кровати, а во взгляде сквозила невыносимая боль. Для Алисон, медсестры по профессии, видеть такое было чрезвычайно тяжело. Говорить о. Серафим не мог. Она тут же написала в монастырь, не обманывает ли сон.

В то же время о. Герман нашел ее адрес и послал письмо. Еще много лет назад о. Серафим наказал, случись что с ним, известить Алисон. Письмо она получила уже после смерти о. Серафима и убедилась, что сон не обманул даже в мелочах: о. Серафим и впрямь уже не мог говорить в последние дни. Утешало и утешает ныне ее то, что даже в последние минуты жизни о. Серафим помнил о ней, пытался связаться с ней[75].

В ЧЕТВЕРГ, В ПОЛОВИНЕ одиннадцатого утра врачи сказали, что более помочь ничем не могут — в ослабленном, изболевшем теле о. Серафима начали один за другим отказывать различные органы. Через несколько минут он вступил в жизнь небесную.

Отец Герман приехал в больницу несколько позже. Известие о кончине собрата не застало его врасплох, хотя до последней минуты он молился о его выздоровлении. Одна из сестер скита блаж. Ксении присутствовала при последних минутах жизни о. Серафима. «Мужайтесь!» — таково было ее последнее напутствие уходившему в Царствие Небесное.

Отец Серафим скончался 20–го августа/2–го сентября 1982 года, 48–ми лет от роду. «Достигнув совершенства в короткое время, он исполнил долгие лета; ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил Он из среды нечестия» (Прем. 4:13–14).

Кончина о. Серафима пришлась на Успение, из чего многие заключили, что Богородица особо оберегала его в смертный час. Страдания его, мучительные, но недолгие (пред лицом вечности), ознаменовали последнюю главу в его духовном развитии, подведя к вратам Рая. «Ибо кратковременное легкое страдание наши производит в безмерном избытке вечную славу» (2 Кор. 4:17).

Отец Герман с братией облачили о. Серафима в монашеское и священническое облачение, хотели подвязать челюсть, но не удалось: на лице покойного так и застыла тихая улыбка небесного счастья. Потом приехал друг и сосед Братства Дэвид де Марс, работавший в похоронном бюро, погрузил тело на машину и повез в Платину. Вереница автомобилей растянулась по извилистой дороге вверх по Богородичному кряжу, из каждой машины доносилось непрестанное молитвенное пение.

Тело о. Серафима в простом деревянном гробу до похорон оставили в монастырской церкви. Круглые сутки читали Псалтирь. Вечерняя служба превратилась в ночное бдение, в нескончаемую молитву об упокоении души раба Божьего Серафима.