Православный уголок Америки

Православный уголок Америки

Нужно изучать церковную службу и церковный устав, так как красота христианского богослужения и глубина выше ангельской, это связь земли с Небом. Это хор Ангелов и людей, стремящихся к соединению своих сердец с Богом и воли своей с волей Божией.

Старец Захария (Троице–Сергиева Лавра)

ПОПАВ ВПЕРВЫЕ в Свято–Германовский скит, еп. Нектарий оглядел всё с благоговением, с благодарностью перекрестился и сказал: «Это чудо!»

В России на глазах еп. Нектария безбожники–бандиты, захватившие власть, поразившие всю страну как чума, закрыли Оптину пустынь. В Америке он явился свидетелем того, как Русская Зарубежная Церковь, оторванная от колыбели российской духовности, начинала утрачивать «вкус» неотмирности. (Как помнит читатель, дело дошло до преследования собственного иерарха- чудотворца!) Видел еп. Нектарий и то, как задыхается епархия Сан–Франциско под гнетом чиновничьего мировоззрения. В этом городе в 60–е годы поднялся на его глазах «прилив стихий вероотступничества», по выражению свят. Игнатия (Брянчанинова). И посреди всей этой мирской суеты существовал монастырь преп. Германа, затерянный в лесной глуши, никому не известный, с двумя молодыми монахами, один из которых к тому же был новообращенным американцем. Не мудрено, что Платина показалась еп. Нектарию чудом. Он говорил, что там «живет дух Оптиной пустыни».

В то же время он предостерегал отцов от самомнения и гордыни. В 1975 году, когда они приехали к нему в Сан–Франциско, он сказал: «Не думайте, что всё достигнуто вашим трудом и заслугами. Это — дар Божий». Его родной брат, проф. И. М. Концевич, любил говорить, что в Оптиной монахи «перед Богом на цыпочках ходят». Там шутки или подтрунивание братии никогда не перерастали в злословие или насмешку. Они воздерживались от осуждения, празднословия, от всего, что могло бы нарушить их внутренний покой Богоприсутствия. Еп. Нектарий подчеркивал: «Монахи хранили благодать Божию как бесценное сокровище». В проповеди отцам еп. Нектарий не удержался от слез при словах: «Храните как зеницу ока уединение свое и единодушие. И да не зайдет солнце во гневе вашем».

В 1974 году еп. Нектарий приехал в скит на Преполовение, утешил братию. «Не поддавайтесь трудностям, разномыслию и прочим напастям, — напутствовал он, — каждый день проживайте, уповая на Бога, не беспокоясь о дне завтрашнем. Идите избранным путем, вдвоем ли, вдесятером ли. Да останься хоть только один из вас — пусть в радости служит Господу. Он определил вас в нужное место».

Даже мать о. Германа, ранее противившаяся устремлениям сына, поняла, что он выбрал верный путь. Приехав как?то повидаться с ним, она сказала: «Я чувствую, ты здесь живешь в благодати Божией».

Когда в декабре 1973 года о. Герман вернулся из поездки в Джорданвилль и рассказал о ней, о. Серафим понял, как много Господь дал их Братству. В день памяти преп. Германа о. Герман прочитал там вдохновенную лекцию перед двумястами молодыми людьми — так начались традиционные Свято–Германовские паломничества в Джорданвилльском монастыре. Сколько душ он воспламенил тогда, сколько заронил семян истинной духовности. Размышляя об этом в летописи, о. Серафим указал: «Молодежь томима духовным голодом и жаждой истинного, пламенного Православия. Православие наносное отомрет. Мало кто из иерархов понимает это! Многие в Церкви поглядывает на наше Братство с корыстной надеждой, но положение наше как ни у кого свободно — вот что по–настоящему обнадеживает, несмотря на всякие препятствия. Нам так много нужно успеть, напечатать столько книг на русском и на английском, причем каждой поддержать искру вдохновения и задать верный тон».

Отец Серафим также порадовался, что собрат привез ободряющие вести от иерархов с восточного побережья. Он писал: «Архиеп. Аверкий благословляет все наши дела, поощряет нас, и митроп. Филарет подчеркивает, что мы выбрали правильный путь. Благословляет нас и архиеп. Андрей (в прошлом — о. Адриан). А следует из этого вот что: не стоит огорчаться из?за неразумения церковных властей, из?за Синода, который мыслит категориями «организованности» и «церковной политики». Нужно смело идти по пути, на который нас благословил архиеп. Иоанн».

В 1975 году на «мирские» именины о. Серафима (13–летие пребывания в Православии) о. Герман произнес проповедь. Упомянув свят. Алексия, строителя московского, он сказал братии, что им также должно строить, а не разрушать православный храм в своей душе, так и в совместном житии. Отец Серафим откликнулся в летописи на эту проповедь: «Нам нельзя унывать, нельзя мудрствовать, когда о. Герман растолковывает нам законы духовной жизни, равно нельзя и бездумно относиться к собственной духовной жизни или принимать всё дарованное нам как должное. Случайностей в жизни нет — всё происходит по Божьему промыслу или попускается ради нашего спасения, отражая наше внутреннее состояние и потребности. Сколько ж надо трудиться в страхе Божием, что сознательно обустроить это уголок Православия в Америке, не для нашего личного довольства, а во благо американского Православия».

С ТАКИМИ МЫСЛЯМИ отцы и пытались преобразовать свою жизнь по законам неотмирности. Чтобы полнее ощутить связь со Святой Русью и ее Божьими угодниками, отцы дали названия своим жилищам в честь крупнейших русских монастырей. Так, келья о. Германа на вершине горы называлась «Валаам», а келья о. Серафима, выстроенная им собственноручно в 1975 году, — «Оптина». Последующие строения названы в честь Саровского и Глинского монастырей.

В 1974 году прошел слух, что скит посетит сам первоиерарх, митроп. Филарет. «Он ужаснется нашей обстановке! — сокрушался о. Герман. — У нас даже приличной комнаты для Владыки не найдется». Тогда юный Томас Андерсон предложил построить новый дом, «достойный царя». Отцу Серафиму мысль понравилась.

Но митрополит так и не пожаловал. А замысел Томми воплотился в лучшем, чем предполагалось виде: решили построить часовню в память о погибших мученической смертью Царе Николае II и его семье. 4/17–го июля, в день поминовения монарших мучеников, отцы окропили святой водой место для будущей часовни. Отец Серафим, как и во всех монастырских стройках, взял на себя составление проекта и плотницкие работы. Остальные во главе с о. Германом помогали. К ноябрю часовня была готова, стены ее украсили фотографиями Царя и его семьи, подаренными госпожой Макушинской. Для человека стороннего всё это было непонятно, о. Серафим осознавал это, но тем не менее записал: «Закончили раму для царского портрета, покрасили стены в синий цвет — и всё готово для торжеств. Конечно, немногих воодушевят эти «торжества в глухомани», да и сама мысль поставить среди леса Царскую часовню. Но мы и впредь должны оставаться «чокнутыми» в глазах мира, дабы не утерять рвение и принести плоды».

Расчистили братия место окрест и для будущих «скитов». Каждый носил имя какого?либо святого и пока представлял собой расчищенную поляну или просеку, где можно было бы проводить богослужения. Кое–где вырыли даже котлованы для фундаментов грядущих часовен или келий. Каждый скит помечался иконой на дереве, деревянным крестом или аналоем. Замышлялись «скиты» св. Илии Пророка, св. Иоанна Предтечи, св. Иоанна Богослова, св. Харитона, преп. Серафима Саровского, старца Зосимы Сибирского, свят. Тихона Калужского. Последний жил анахоретом в дупле, и братия в его честь также выделили «тихоново дерево». Еще два скита были названы в честь великих кельтских монастырей — Линдисфарна и Ионы.

Поименовали и окрестные горы и холмы. Так, вершина с милю на запад от монастыря получила имя преп. Паисия Величковского, в обиходе же прозывалась «Паисиевой горбушкой». Гору над монастырем, на вершине которой установили крест и аналой, назвали горой Преп. Германа в честь одноименной горы на Еловом острове. Еще одной присвоили имя Афона. Гора на юге, доселе именовавшаяся в миру Черной, прославила теперь Пресвятую Богородицу. На Покров в 1974 году о. Серафим записал: «Пятеро братии и один паломник взошли на Черную гору. Открывшийся вид всколыхнул душу. Наш спутник — из молодых «хиппи», и, видимо, Православие еще не коснулось его души. Мы так и назвали гору — Покровской, а другую гору, с луговиной на вершине (около 2000 метров высотой), — в честь св. Романа Сладкопевца и св. Иоанна Кукузела — сегодня день их памяти».

К каждому скиту в день памяти святого совершался крестный ход с хоругвями. Отцы старались выполнить завет о. Спиридона: «Пусть будет больше крестных ходов, ибо они освящают все вокруг». Вот как некоторые из них описываются в летописи о. Серафима:

«10/23–го июля 1974 г. Праздник Коневской иконы Божией Матери и преп. Антония Киево- Печерского. После утренней службы пошли крестным ходом на кладбище, где на весь день оставили поминаемую икону. Каждый из братии нашел в тот день время прийти на кладбище помолиться. Лучи солнца, отражаясь от иконы, золотят лес, чудесным образом освящая всё вокруг. В этот день мы поминаем и создательницу этой иконы, рабу Божию Татьяну, упокоившуюся год назад».

«28–го июля/10–го авг. 1974 г.. Память св. Люпуса Троянского. С нами крестным ходом идут и паломники. Вместе мы устанавливаем Крест в Линдисфарне, там будут поминаться западные святые. Во вторник славим св. Германа Оксерского. Отслужили вечерню, прошли Крестным ходом к Линдисфарну».

«19–го марта/1–го апр. 1975 г. На закате устроили крестный ход в Линдисфарне, выкопали котлован под фундамент часовни св. Ионы. Иной раз думается: мы сумасшедшие! Однако наши мечты здесь, на горе, небезосновательны, нужно только двигаться вперед и вперед, как бы противны наши действия ни были мирским «здравому смыслу» и «мудрости». Мы лишь сеятели, Господь знает, что мы пожнем».

«19–го июля/1–го авг. 1976 г. Память преп. Серафима Саровского. Крестный ход в Линдисфарн. Там о. Серафиму вручают икону св. Мартина Турского и землю из монастыря в Линдисфарне (привезенные Алексеем Янгом из Англии). Потом начали читать акафист в скиту св. Илии Пророка, но помешал ливень — пришлось дочитывать в церкви.

А в канун дня Илии Пророка рокотал гром, сверкали молнии и дождь лил как из ведра.

20–го июля/12–го авг. 1976 г. Илия Пророк. Крестный ход к скиту святого. Молились о дожде: чтоб миновала опасность пожара и чтоб воды всегда было в достатке. Утром светило солнце. Днем же загрохотало, сыпал дождь с градом — все склоны гор побелели. Четыре дня кряду потом шел дождь — это ли не ответ Илии Пророка на наши молитвы.

23–го окт./15–го нояб. 1976 г. Канун упокоения старца Зосимы (Верховского) Сибирского. При лунном свете совершили крестный ход по «зосимовой дороге» до западных пределов монастыря, помолились об упокоении старца и о том, чтобы удалось купить земли к западу, если, конечно, на то воля Божия». (Имелась в виду вторая половина участка, который некогда сторговывали братия. Ее удалось выкупить лишь в 1981 году).

Большой крестный ход состоялся и тогда, когда привезли главные иконы для церкви. Их несли на руках от подножия горы до самого скита. Иконы эти работы Пимена Софронова и были некогда отобраны архиеп. Иоанном для нового собора в Сан–Франциско. Он молился перед ними ежедневно, но после его смерти иконы заменили на новые.

Братство же сохранило их (вместе с прежними Царскими вратами, также ценимыми Владыкой Иоанном) в память о своем основателе.

В КРУГЕ ЕЖЕГОДНЫХ СЛУЖБ в скиту выделялись праздники Господские и Богородичные. Отмечались они в бедности, простоте и великой радости. События земного бытия Христа и Его Матери каждый год заново переживались, они не уходили в историю, они принадлежали вечности.

В Крещение Господне отцы и братия обходили пустынь, окропляя всё вокруг святой водой. Это продолжалось не одну неделю кряду. Описывая Крещение в 1976 году, о. Серафим писал: «Радостный праздник с крестным ходом к местному «Иордану» — сосуду с водой на пне посреди нашего необустроенного источника. Освятили там воду. И восемь дней подряд до отдания праздника совершали крестные ходы. Каждый пил из «источника». 7–го января — крестный ход вокруг «Валаама» и до будущего скита св. Иоанна Предтечи (к востоку от «Оптиной» за ущельем), место для него только что подготовили о. Герман и брат Феофил. 10–го января в праздник св. Павла Обнорского (пустынножитель Северной Фиваиды (^ 1429)) мы прошли крестным ходом вокруг всей нашей горы, а также «Афона», горы преп. Германа, скитов «Валаама», св. Ионы, «Оптиной», окропляя всё вокруг святой водой. В воскресенье 12–го января — крестный ход к скиту св. Илии Пророка с мощами св. Феодосия Великого, общих житий начальника (|529). Благодарим Господа за дарованную нам свободу, за возможность бороться, работать и видеть плоды своей работы (мы столько успели напечатать за последнюю неделю: два номера журнала и брошюра об архиеп. Андрее вышли почти одновременно)».

На Преображение — праздник в честь явления Господня на горе Фавор — монастырская братия собралась на вершине своей горы и отслужила всенощную перед воздвигнутым там крестом. После службы, сидя под звездным небом, братия слушали о. Серафима: он делился размышлениями о преображенном Царствии Небесном, к которому надо себя готовить. В 1974 году о. Серафим так описывал праздник Преображения: «Несмотря на сильный ветер и холод настроение у всех приподнятое. После службы все расселись на большом валуне и принялись слушать о преображении человека и мира в грядущие времена, о двух противоположных измерениях: о пространстве, столь бесконечном, манящем и пугающем, и о времени, столь кратком, призывающем нас убояться собственной нерадивости в приготовлении души ко спасению за нашу мимолетную жизнь».

Слова эти, сказанные под бескрайним небом, среди бесконечных лесистых горных кряжей, проникли глубоко в сердца слушателей, пробудив сладостную тоску по Создателю.

Рождество в заснеженном лесу — всегда счастливая пора. Западное Рождество ныне сопровождается ужасной коммерческой и рекламной шумихой, и хорошо, что оно отстоит от православного почти на две недели — шумиха к тому времени уже стихает, не достигает затерянного в лесах скита. Можно полностью сосредоточиться на духовном содержании праздника, всю ночь напролет распевая старинные гимны о Рождестве Христовом. Не забыли в монастыре и старых обычаев: подносить друг другу подарки, украшать ёлку (даже церковь бывает убрана еловыми лапами), к чему так привычна душа западного человека. По разумению отцов, особенно важно это для детей. У Феофила и его брата Матвея в жизни не было ни ёлки, ни рождественских подарков — мать возражала против всего этого. В 1974 году о. Серафим написал: «Рождество Христово прошло в мире и покое в обществе трех братий и паломника Матвея.

Позади неделя предпраздничных хлопот. Отец Серафим и Матвей отправились в лес и, утопая в снегу, выбрали ель и нанесли еловых лап. Срубал дерево собственноручно Матвей (впервые в жизни у него ёлка на Рождество!). Сам праздник мы провели в Царской часовне. Всем приготовили подарки, а потом о. Серафим рассказал о старце Макарии Оптинском. Вечером — праздничный ужин, чтение вслух «Рождества в Англии» Вашингтона Ирвинга. Сколь же блекло и по–язычески справляют там праздник, разве сравнить его с православным Рождеством!»

На следующий год выбирать ёлку в лесу отправились о. Герман и Феофил. Раздав подарки, братия включили магнитофон и стали слушать ораторию Гайдна «Сотворение мира». Отец Серафим отметил у себя в записях: «Весьма воодушевляет. Да, тем годом о. Герман положил немало труда, чтобы создать праздничную обстановку для каждого».

В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ к таким праздникам, как Рождество, начинают готовиться загодя. Разворачивается широчайшая рекламная кампания, суета достигает предела. Но минула праздничная дата — и ничего, кроме объедков, обрывков оберточной бумаги, не остается. В Православии празднуют целую неделю, торжества идут и в церкви, и вне ее. А Пасху празднуют еще дольше.

Пасха — «Праздников Праздник» — самая светлая и радостная пора, и готовятся к ней все шесть недель Великого поста. Братия стремятся очистить сердца от всякой скверны. Службы постом долгие, по 7–9 часов в день, много покаянных молитв, чтений из святых Отцов, даже вне церкви стараются не расставаться с душеполезной литературой (каждому брату во время Великого поста вменяется в послушание прочитать ту или иную книгу). Вся обстановка располагает к покаянию, внутреннему трезвению и сосредоточенности. В церкви читаются в основном книги монашеского толка: «Лавсаик», «Лествица», «Душеполезные поучения» св. аввы Дорофея, рассказы св. Пахомия и его учеников (из «Отеческого Рая»). По традиции на богослужениях читают из творений Ефрема Сирина, но, так как на английский не была переведена, отцам пришлось заменить ее классическими произведениями западного Православия, читали «Беседы» св. Григория Великого, «Невидимую брань». «О постановлениях киновитян» св. Иоанна Кассиана, «Правило» св. Пахомия Великого, «Северную Фиваиду». Отец Серафим Великим постом всякий раз перечитывал «Исповедь» блаж. Августина в дополнение к иным книгам.

Те, кто, подобно о. Серафиму, видел в тяготах Великого поста не наказание, а возможность очиститься душой, стяжали сладостное, Богом посланное сокрушение сердца. В 1975 году после первой, самой строгой, недели Великого поста, когда почти совсем не принимают пищи, о. Серафиму довелось провожать нескольких паломников к подножию горы. Идти приходилось по пояс утопая в снегу. Возвращаясь уже один (а до скита было около двух миль), о. Серафим почувствовал «изнеможение и глубокую радость». Тело его пребывало в слабости, зато дух воспарил. «Сила Моя совершается в немощи!» (2 Кор. 12:9)

В Страстную седмицу перед Пасхой братия, следуя обычаю оптинских старцев, проводили особый обряд на заутрени. Царские врата медленно открывались, за ними представало многоцветное сиянье лампад, выставленных перед Святым Престолом, и братия исполняли старинное песнопение: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь; просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя». Еще ребенком будучи в Оптиной пустыни, еп. Нектарий присутствовал при этом трогательном и редком обряде. Он научил этому и братию, тем связав их еще более крепкими узами со святым монастырем.

После 1970 года, когда архиеп. Антоний потребовал, чтобы братия приехали на Пасху в Сан- Франциско, они встречали этот светлый праздник у себя в лесном скиту. Окруженные Божией природой, монахи могли без помех извне предаваться праздничной радости. Словно знаменуя Воскресение Господне, к Пасхе распускались первые цветы, и отцы убирали церковь сотнями ярких соцветий.

С теплым чувством вспоминали они свою первую Пасху в скиту в 1971 году. Поскольку ни епископ, ни священник не приезжали на этот праздник к ним служить литургию, отцам пришлось самим за несколько дней до торжеств отправиться в Сакраменто — причащаться Святых Тайн.

Всякий раз, оказавшись там, о. Серафим навещал бывшего алтарника и хориста св. прав. Иоанна Кронштадтского, ныне уже престарелого иподьякона Алексея Макушинского. Отец Серафим подробно расспрашивал о св. прав. Иоанне: каков он был на вид, как служил в алтаре, и боялся пропустить хоть одно слово живого свидетеля и современника о великом святом Руси. Отец Серафим словно лично общался с ним в такие минуты.

. Алексей был учеником новомученика о. Измаила Рождественского и его брата Михаила. Сколько порассказали платинским отцам супруги Макушинские об этих братьях–исповедниках, побудив их составить жизнеописание новомучеников и опубликовать его в «Православном Слове». Сидя в уютном доме Макушинских перед самой Пасхой, о. Герман разглядывал фотографии отцов Измаила и Михаила — их потом присовокупят к жизнеописанию. Отец Герман попросил: «Мы справляем Пасху у себя в лесу, нельзя ли нам позаимствовать эти портреты, дабы мы могли разделить пасхальную радость с этими святыми людьми?» Макушинские с радостью согласились.

Пасху в этот год о. Герман описывает так: «Всю ночь напролет молились мы в холодной церкви и закончили службу обессилев. Лицо у о. Серафима было зеленовато–серым от поста и недосыпа. На как радовалась его душа! Встречали мы праздник лишь вдвоем. Сели за праздничную трапезу. Отцы Измаил и Михаил, их светлые лики, также были рядом с нами. Памятуя о Святой Руси, стонущей сейчас под игом коммунистического рабства, мы помолились братьям–исповедникам и почувствовали: они сейчас с нами и тоже приобщаются пасхальной радости.

Мы разрезали куличи — их испек сам о. Серафим. Он, конечно, мастер на все руки, но, скажем прямо, в пекарском искусстве не преуспел. Каждый год пек куличи и каждый год одно и то же: они подгорали снаружи, а внутри не пропекались. Но разве это важно! С нами Бог, святые, мученики, наша пустынь.

Отобедав, я пошел прогуляться и увидел, как из?под снега тянется к свету первоцвет. В ту минуту счастливее меня не был на свете!»

В последующие годы отцы встречали праздник с новой братией, отчего торжественности прибывало. Отец Серафим написал о Пасхе 1975 года следующее: «Целую неделю шли длинные службы, и наконец шестеро братий собрались на всенощную в Пасхальную ночь перед Христовым Воскресением. А поутру четверо взрослых братий пошли смотреть, как «танцует» солнце (только о. Серафим подоспел вовремя и увидел это), радостно поднимались в гору, не убоявшись колючего ветра и заснеженных склонов (температура тогда была около нуля). Весь день не смолкал колокольный звон, и все пребывали в праздничном настроении. Потеплело. Разъяснилось. Такая погода держалась всю Светлую седмицу, и после утренней службы мы всякий раз совершали крестные ходы к вершине горы, к скитам преп. Серафима Саровского, Илии Пророка, Линдисфарну, новому роднику и вокруг монастырского подворья».

Духовное бдение, строго соблюдаемое Великим постом, продолжалось и на Пасху. Не уследив, легко впасть — после вкушения такой радости — в состояние подавленное, мрачное. Отец Серафим спросил одного юного новообращенного после первой Пасхи, встреченной им в пустыни:

- Понравился тебе праздник?

- Ну, еще бы! Замечательно! — восторженно ответил тот.

- Так сбереги это чувство, — сказал о. Серафим, вторя еп. Нектарию. — Не расплескай по каплям Благодать Божию! Сохрани ее вот здесь, — и о. Серафим приложил руку к сердцу юноши.

Первая неделя Пасхи — Светлая седмица — самая радостная. В 1975 году по ее завершении, в воскресенье Фоминой недели о. Серафим записал: «Как и в прошлом году, день выдался отменный, небо очистилось, хотя вчера шел дождь. Ярко зеленеют проклюнувшиеся на дубах листочки — поздняя в этом году весна, равно и поздняя Пасха. После службы братия пошли крестным ходом на Преображенскую гору, там читали из Евангелия, о. Герман произнес проповедь, предостерег новообращенных от обычных в начале пути ошибок, рассказал, какие плоды должны принести православные. Затем мы продолжили крестный ход к скиту св. Харитона, где и позавтракали, а брат Фома (Томас Андерсон) читал из Евангелия, подаренного ему на именины. Потом прозвучали пасхальные поздравления. Далее взрослые братия спустились с хоругвями к монастырю, в сопровождении игруньи–кошки. Один из паломников пошел к «Валааму» послушать магнитофонные записи священных песнопений. Отец Герман остался на горе с детьми (Фомой и Матвеем) на «пикник»: рисовали, слушали музыку, проповеди. Трогательно было видеть, как все трое внимали голосу любимого Владыки Иоанна с магнитофонной ленты. С Божьей помощью такие праздники принесли достойные плоды! Вдохновенное было время!»

Кульминация Пасхи наступает на 50–й день по Воскресении Христовом в праздник Троицы и Духов день. Как на Рождество и в Пасху, церковь убиралась ветвями деревьев. Поскольку день этот в ветхозаветной традиции соответствует празднику хлебного приношения (Лев. 23:16), стены украшались дубовыми ветвями, а пол посыпался травой. Читались коленопреклоненные молитвы, призывающие схождение благодати Святого Духа.

В монастыре появился обычай потчевать на праздники своими, «местными» яствами. В дни памяти преп. Германа (15/28–го нояб. и 12/25–го дек.) монахи пекли особое печенье–крендельки — таким преп. Герман оделял сирот, и гороховый пирог — известно, что старец выращивал горох на Еловом острове, а пославший его в Америку митроп. Гавриил любил потчевать гостей в Великий пост гороховым пирогом. Готовил его обычно келейник митрополита и друг преп. Германа, старец Феофан. Иногда платинские отцы даже баловали себя сёмгой с Аляски в день памяти преп. Германа.

На праздник сорока Севастийских мучеников (9/22–го марта) в России издавна принято было печь «жаворонков» — олицетворение весны, ее первых вестников. В Платине же гонцами весны были не жаворонки, а ящерицы! Так что в тот день вдобавок к «жаворонкам» о. Серафим пек и «ящериц», что безмерно нравилось детям.

Наконец, годовщина упокоения первого оптинского старца Леонида (11/24–го окт.) издавна отмечалась в самой Оптиной пустыни блинами, даже если выпадал постный день. Последний оптинский старец Нектарий сообщает, что умирая старец Леонид завещал в монастыре поминать его «утешением» для братии (т. е. чем?то вкусным), поэтому в этот день и пекли блины. Обычай этот после закрытия Оптиной пресекся, пока, к великой радости еп. Нектария, его не возродили в Платине. В 1974 году, в день поминовения старца Леонида, когда поели блинов, о. Герман вдохновенно рассказал всем о первом оптинском старце. «Хроника» о. Серафима откликнулась: «Да хранит Господь яркий поминальный огонь духовности в наших сердцах!»

ПРАЗДНИК БЛАГОВЕЩЕНИЯ 25–го марта/7–го апр. 1975 года о. Серафим описал так: «Пятеро братии пели в холодной церкви — служба была прекрасной и согревающей душу, она включала в себя и нашу будничную службу Великого поста, и поклонение Кресту. Конечно, немалого борения стоит оставаться православными, соблюдать посты, подолгу петь в церкви — зато какая награда ожидает нас!»

Изредка отцы получали знамения Божественного благоволения: духовные утешения, помогавшие преодолевать тяготы, например, блаженное отдохновение после трудов в конце дня. Когда заботы и невзгоды, казалось, вот–вот сокрушат, когда вроде не оставалось сил, вдруг в душе вспыхивал радостный огонек: он возгорался не от каких?то внешних обстоятельств, а от духовной сути самой жизни, подвига братии, от Божией благодати, явленной в церковных службах.

Их о. Серафим любил больше всего, ведь только в них он приобщался жизни совсем в другом измерении, без которого всё земное существование оказалось бы бессмыслицей. Для него церковные службы являлись ступеньками в вечность.

У людей, всю жизнь исповедующих Православие, со временем появляется чувство обыденности: посещение церкви становится привычным долгом, во многом утерявшим смысл, — этаким испытанием на выносливость. С о. Серафимом ничего подобного не случалось. Ни на одной службе он не пребывал в праздности, из каждой минуты богослужения извлекал пользу. Его собрат вспоминает: «Отец Серафим — натура очень чуткая, и он всегда знает, чего хочет. Поэтому каждая церковная служба обогащала его».

А приходил он в церковь уже в 5 утра, заставляя себя подняться с кровати и выйти в холод во тьму (зимой светает намного позже). Он твердо стоял на том, что каждый день должно совершать полный круг богослужений. Порой он сокращал лишь чтение Псалтири, но ни одной службы не пропускал. В первые годы, когда отцы жили в скиту одни, они неукоснительно следовали этому правилу, даже если приходилось весь день пребывать в городе. Тогда службу проводили прямо в машине по дороге: о. Серафим сидел за рулем, а о. Герман читал стихиры. Эта традиция — богослужение в пути — продолжалась и когда Братство пополнилось новыми людьми. Один из них, немало поездивши с о. Серафимом, вспоминает: «В основном мы читали молитвы Пресвятой Троице, разные тропари (особенно святым угодникам). Завершали мы обычно прославлением Богородицы. На обратном пути непременно пели тропарь преп. Герману, когда подъезжали к скиту. Отец Серафим знал все эти тексты наизусть и пели мы их не только путешествуя, но и при всяком удобном случае». Один из братии вспоминает, что в дороге каждый сидящий в машине по очереди вслух читал Иисусову молитву, отсчитывая по четкам.

Отец Серафим следил за тем, чтобы в ежедневных трудах и заботах каждый брат не лишался полного круга богослужений. Когда кто?либо по занятости пропускал службу, о. Серафим потом повторял ее отдельно для этого брата.

Церковная музыка входила в жизнь о. Серафима неотъемлемой частью. Святые Отцы учили, что музыка — самая близкая душе форма общения, именно музыкой полнится душа, входящая в Рай. И, конечно, наиболее духовна церковная музыка. «Самая утонченная классическая музыка подводит душу к молитве, — говорил о. Герман братии, — а музыка церковная — это музыка молитвы». Поэтому в монашестве, о. Серафим более не стремился слушать классическую музыку, хотя некогда она оказала на него решающее воздействие — привела к Богу. В первые годы в скиту он вообще не слушал классики. Много позже, когда появились молодые братия, он купил магнитофон и записи классических произведений, дабы души молодого поколения, изуродованные грубыми современными ритмами, могли приобщиться к высокой музыке.

Многих американцев–новообращенных особенно привлекали византийские духовные песнопения, их минорные звучания исполнены таинственности. Отцу Серафиму более по душе были простые русские церковные песнопения. Но своего мнения он не навязывал и полагал глупым спорить «что лучше, русская или греческая церковная музыка». Величие русского церковного пения (и особенно древнего знаменного распева) затрагивало самые сокровенные струнки его души. Мелодии вкупе с литургической поэтикой, слушаемые им многие годы, вошли в плоть и кровь, всеми фибрами душе он был настроен на эту музыку.

Вне богослужений в церкви о. Серафим хранил память Божию, непрестанно творя Иисусову молитву, работал ли, гулял или отдыхал. То же настоятельно рекомендовалось и братии. С начала существования скита отцы Серафим и Герман установили строгое монашеское правило: входить в комнату с Иисусовой молитвой. В старину таким образом монахи остерегали себя от козней бесов, являвшихся в келиях пустынников нежданно–негаданно.

Уже говорилось, что о. Серафим и о. Герман, следуя традиции еп. Нектария и оптинских старцев, исполняли правило «пятисотницы», т. е. читали дополнительные к церковным службам молитвы: 300 раз Иисусову молитву, 100 раз — Богородице, 50 — Ангелу–хранителю, 50 — всем святым. Отец Серафим обычно совершал это правило по ночам, перед иконами в красному углу своей кельи (она была построена в 1979 году), голубой свет лампадки тихо озарял образ Владимирской Божией Матери. В такие минуты он открывал сердце перед Господом нашим Иисусом Христом, перед Пресвятой Богородицей — к Ней он питал особую любовь. Одним небожителям известно, сколько слез пролил он, сколько земных поклонов положил перед святыми образами в тиши своего лесного пристанища.

Как бы ни были ему дороги минуты молитвенного уединения, они никогда не заменяли молитв церковных — о монахах и братии. Архиеп. Аверкий подчеркивал: «Святые Отцы называют уединенную молитву каждого «дыханием для верующего», общие же молитвы — дыханием всей Церкви, Тела Христова». Платинские отцы следили за тем, чтобы каждый живший в монастыре читал и пел на клиросе — не подобало стоять обособленно в углу. Однажды, когда братия на клиросе славили Господа, о. Герман подошел к одному, нарочито вставшему в стороне, и пригласил присоединиться к братии.

- Не отвлекайте меня, я молюсь! — с озлоблением бросил тот. Отец Герман взглянул и сказал:

- Признайся: когда я подошел к тебе, ты не молился, ты вершил свой суд, верно?

Брат признал правоту о. Германа. Урок пошел ему на пользу, и он присоединился к братии на клиросе.

КАК НИ ЛЮБИЛ о. Серафим богослужения, как ни изучил Типикон, он никогда не стремился к «буквоедству», «слепому уставничеству». Он повидал на своем веку многих, увлеченных соблюдением «буквы закона» настолько, что они забывали молиться, или того хуже — теряли душевный покой и равновесие, видя, как кто?то «делает всё неправильно». Отец Герман шутливо называл таких людей «жевателями Типикона».

О Типиконе о. Серафим написал несколько статей для «Православного Слова». Он отмечал: «Нужно четко представлять, что имели в виду святые Отцы, вдохновленные Святым Духом, когда составляли богослужения — это делалось ради блага верующих, ради нашего блага. Внешняя сторона: исторический аспект, различие русской и греческой школ и пр. — должны остаться на втором плане. Выучив все эти премудрости, можно стать «знатоком» Типикона, но это сегодня не самое главное. Богослужение должно стать духовной пищей верующих, напитывающей их, подготавливающей к вечной жизни. Всё остальное — вторично! В православном христианском мире сегодня отчаянное положение, и «слепое уставничество» — непозволительная роскошь. Куда лучше, познав, насколько возможно, высокие требования, выдвигаемые Церковью, и признав недостаток знаний, пеняя себе на это, тем не менее молиться и петь во славу Господа, с посильной любовью и жаром сердца».

Слова о. Серафима нашли живой отклик и одобрение читателей. Сами же отцы извлекли столько пользы для духа ежедневными молитвами, что хотели и других подвигнуть к подобной духовной жизни, насколько хватит сил. И неважно, в миру или в монастыре. В статьях о Типиконе о. Серафим пытался обосновать необходимость более частых богослужений. «В дореволюционной России, — писал он, — ежедневно служились не только вечерня и утреня, но и повечерье, полунощница и часы. Очевидно, что норма Православия, которой надобно следовать и сегодня. Литургии по воскресным и праздничным дням и службы накануне — это минимум, черта, за которой о православном благочестии уже не приходиться говорить. И эти дни надо проводить подобающе. Сохранились еще приходы и семьи, в которых днем по воскресеньям поют акафисты, но традиция бывшей боголюбивой России — собираться семьями на воскресенье или праздник и петь псалмы или иные религиозные произведения[59] ^— забыта, утонула в водовороте современных страстей. А много ли сегодня христиан, предпочитающих всенощную накануне праздника (или вечерню) светским развлечениям?..

Поняв, сколь далеки мы от идеальной (т. е. нормальной) православной жизни в быту и в храме, не стоит предаваться унынию, напротив, мы должны с удвоенным желанием познавать и искать этот идеал, насколько позволяют нам условия нынешней, весьма рассеянной жизни. Прежде всего нужно помнить, что идеал этот достижим, и от нас не требуются сверхчеловеческие усилия или необычайно высокое «духовное стояние», без чего, будто бы, нельзя приступать к молитве во славу Божию.

Для мирян, погрязших в делах житейских, такое представляется почти невозможным. Насколько же важно для них тогда извлечь максимум пользы для себя из радостного и всевдохновляющего труда, который Церковь предлагает страждущим душам — ежедневного цикла богослужений. Даже малое, но регулярное участие в нем «выделит» православного среди других людей — ему откроется особый дар думать и чувствовать, что по сути и есть жизнь Христовой Церкви на земле».

Отец Серафим писал всё это, исходя из собственного опыта — он создал уголок Православия в Америке. Почему бы не множиться таким уголкам: сойдутся несколько православных, истинно любящих Бога, и пусть начинают (со священником или без) служить Ему, преданно и верно.