Образование младых душ

Образование младых душ

Нельзя пренебрегать никаким источником знаний, готовясь к великой битве в жизни, даже из языческих книг при правильном изучении можно извлечь пользу. Даже великий Моисей совершенствовал свой ум по наукам египтян, дабы прийти к познанию Того, Кто сущ.

Позже в халдейской философии преуспел Даниил, чтобы в дальнейшем стяжать Божественное наставление… Однако не всё без разбору нужно вбирать, а только душеполезное. Стыдно нам чураться пищи неудобоваримой, равно негоже избегать и уроков малоприятных. Надобно же, подобно горнему потоку, принимать всё, что встречается на пути.

Св. Василий Великий (†379).

Когда появятся дети, учите их музыке, настоящей музыке, а не танцам да песням. Музыка помогает развитию и приятию духовной жизни. Душа утончается и начинает внимать духовной музыке.

Старец Варсонофий Оптинский (†1913).

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ТОМУ НАЗАД некий молодой человек, богоискатель, приехал на Афон. В разговоре с игуменом монастыря, где молодой человек решил остаться, он возопил:

- Отче! Сердце мое жаждет духовной жизни, подвига, непрестанного пребывания в Господе, послушания старцу. Наставь меня, отче, чтобы я стяжал высоты духовности.

Подойдя к книжной полке, игумен неожиданно предложил ему «Давида Копперфильда» Чарльза Диккенса.

- Что вы, отче! — смутился и возмутился наш богоискатель. — Это ж викторианская сентиментальщина, продукт западного влияния! Разве это духовная книга?!

Игумен улыбнулся:

— Пока научишься просто, по–христиански смотреть на жизнь, как маленький Давид — безыскусно, по–доброму, сердечно и прощая, — никакая «духовность» не поможет, а святоотеческие книги пойдут лишь во вред, превратят тебя в «духовное» чудовище и порушат твою душу.

Отец Герман любил рассказывать невыдуманную эту историю братии за трапезой. С ним самим произошло почто то же самое, когда его, 19–летнего юнца, о. Адриан заставлял читать русскую классику. Отец Герман тянулся к «духовному», а о. Адриан неизменно сводил разговор к какому- нибудь герою или сюжету из Достоевского или Гончарова.

Отец Серафим, общаясь с молодежью, оценил мудрый подход о. Адриана и афонского игумена. В статье «Образование души» он подробно и четко изложил соответственные православные философские предпосылки: «Образованию молодежи в современной Америке катастрофически не хватает умения вырабатывать у учащихся отклик на произведение искусства. Литературы, музыки. В результате молодежь воспитывается бессистемно, под влиянием телевидения, рок–музыки и прочей современной «культуры» (скорее, антикультуры). Ни родители, ни учителя не знают толком ни навыков христианской жизни, ни принципов христианского воспитания. И как следствие душа человека, вступающего во взрослую жизнь, являет собою пустыню, где нет и росточка того отношения к жизни, к людям, которое раньше полагалось непременным и очевидным.

Мало сейчас молодых людей, способных четко выразить свои мысли и чувства, зрело оценить их. Многие даже не знают толком, что творится у них в душе. Жизнь искусственно поделена на «работу» (которой лишь немногие отдают свою душу, почти для всех работа — лишь способ заработать деньги), «развлечения» (в которых многие и видят смысл жизни), «религию» (которой отводится час или два в неделю) и всё прочее. Нет целостности жизни, того, что объединяло бы, все ее стороны. Люди, не находя удовлетворения в обыденном, уходят в мир фантазий (иногда самодельно–религиозных). Современная же культура вся характеризуется двумя критериями: любованием собой (до обожествления) и личным удобством. И то и другое губительно для мысли и духовной жизни.

Вот в какой обстановке живет и с каким «культурным багажом» приходит к Православию современный человек. Некоторым удается выстоять, для некоторых же столкновение с истинной верой оборачивается трагедией. Большинство же так все дни свои и проживает, не ощутив полноты жизни и на раскрыв душу для духовности, потому что попросту не подготовлены и не представляют требований, предъявляемых истинной духовной жизнью.

Для начала (чтобы помочь желающим разобраться в этом вопросе) рассмотрим православное учение о человеческой натуре великого религиозного писателя и мыслителя XIX века, святого Отца последних времен, еп. Феофана Затворника. В книге «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться?» он пишет: «Жизнь человеческая многосложна и многосторонняя. Есть в ней сторона телесная, есть душевная и есть духовная. Каждая имеет свои силы и потребности и свои способы и упражнения их удовлетворения. Только тогда, как все силы наши бывают в движении и все потребности удовлетворяются, человек живет. А когда у него в движении только одна частичка сил и только одна частичка потребностей удовлетворяется, то жизнь эта — не жизнь».

Разделение «души» и «духа» не означает, что они существуют независимо друг от друга, разве что «дух» — высшая сторона человеческой натуры, а «душа» — низшая. И то и другое невидимо нашему глазу и обычно зовется душой. Свят. Феофан связывает с понятием «души» лишь мирские чувства, не связанные с духовным ощущения, порождаемые искусством, наукой, культурой. «Духу» принадлежат высшие устремления человека: в молитве, в церковном искусстве, в исполнении заповедей Божьих.

Из слов свят. Феофана ясно видно, в чём беда сегодняшних искателей духовности: не все «частички сил» приведены в движение. Люди пытаются удовлетворить религиозные потребности (потребности духа), не разобравшись толком в потребностях психологических и чувственных, или того хуже — незаконно ставят религию на потребу своим чувствам. Религия у таких людей нечто искусственное, внешнее, не затрагивающее глубин души, а то и приводящее к разладу. Любой мирской соблазн способен разрушить этот непрочный «религиозный мирок» и навсегда отвратить людей от религии. Порой после тяжких испытаний люди возвращаются к религии, но чаще духовно гибнут или остаются уродами, не способными принести духовный плод».

Подтверждением такой «липовой» религиозности может служить пример одного паломника в Платину. Он с увлечением толковал о старцах, Иисусовой молитве, истинном монашестве, подвижнической мудрости святых Отцов. Но однажды о. Серафим увидел, как юноша идет, напевая модный мотив, прищелкивая пальцами в такт. Отец Серафим удивился и спросил, не противоречит ли рок–н-ролл его духовным устремлениям. Молодой человек лишь пожал плечами: «С чего бы? Когда мне хочется духовности, я «врубаю» святых Отцов». То есть он просто менял «кассету» и слушал духовное старческое наставление.

Такие резкие разграничения показали о. Серафиму, что изначально в духовном формировании этого юноши было что?то утеряно. Чтобы понять, что такое образование души, он снова обратился в статье к цитате из свят. Феофана Затворника:

«У человека есть три яруса жизни: духовный, душевный и телесный, каждый из них дает свою сумму потребностей, естественных и свойственных человеку, сии потребности не все одного достоинства, но одни выше, другие ниже, соразмерное удовлетворение их дает человеку покой. Духовные потребности выше всех, и когда они удовлетворяются, то другие хоть и не будут удовлетворяемы, покой бывает; а когда они не удовлетворяются, то будь все другие удовлетворяемы богато, покоя не бывает. Почему удовлетворение их называется единым на потребу.

Когда удовлетворяются духовные потребности, то они научают человека поставлять в согласие с ними удовлетворение и прочих потребностей, так что ни то, чем удовлетворяется душа, ни то, чем удовлетворяется тело, не противоречит духовной жизни, а ей способствует, — и в человеке водворяется полная гармония всех движений и обнаружений его жизни — гармония мыслей, чувств, желаний, предприятий, отношений, наслаждений. И се — Рай!»

«В наше время, — указывал о. Серафим, — главным недостающим звеном душевной гармонии является, так сказать, эмоциональное развитие души. Напрямую оно не относится к духовному развитию, но часто его тормозит. Это состояние человека, вообразившего, что он жаждет духовного борения, высокой молитвенной жизни и прочего, хотя не научился откликаться на любовь и дружбу, ибо «кто говорит: «Я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4:20)

Мало в ком порок этот главенствует. Но до некоторой степени им поражены все мы, взращенные в нынешней духовно–душевной пустыне.

Потому?то нам надо смирять свои вроде бы духовные устремления и проверять в обыденной жизни свою готовность к ним. Иной раз наставник откажет своему чаду в духовной книге и предложит взамен роман Достоевского или Диккенса или посоветует послушать классическую музыку совсем не из «эстетических» соображений (порой человек, научившийся читать и слушать, «образовав душу эмоционально», не идет дальше, к духовной борьбе — и это тоже недочет), с единственной целью: душа утонченная более расположена воспринимать истинно духовные книги».

СЛОВА, СКАЗАННЫЕ О. СЕРАФИМОМ о таком мудром духовном наставнике, еще в большей степени должны касаться родителей, ведь «образование души» нужно начинать сызмальства. В 1982 году на Свято–Германовских чтениях в монастыре о. Серафим выступил с лекцией для родителей и дал им несколько практических советов, как использовать всё положительное в мире сем во благо детей:

«Если ребенок с раннего детства приучен к хорошей классической музыке, благотворно действующей на душу, вряд ли потом соблазнится грубыми ритмами рока и иной нынешней псевдомузыкой, чего не сказать о ребенке, лишенном музыкального образования. Как говорят оптинские старцы, такая музыка облагораживает душу, подготовляет ее к восприятию духовного[72].

Если ребенку с раннего детства читают хорошую прозу, стихи, пьесы и он проникается их благотворным влиянием, то потом не пристрастится к бульварному чтиву и современному телевидению, разрушающему душу и уводящему прочь с тропы христианства.

Если ребенку с раннего детства показывают красоту классической живописи и скульптуры, он не увлечется современными уродливыми «шедеврами», пестрой рекламой или порнографией.

Если ребенку преподали знания по истории (особенно в христианскую пору), о жизни и обычаях народов, о бедах и скорбях, которые они претерпели, отойдя от Бога и Его заповедей, о том, сколь радостна и великолепна жизнь тех, кто верен Господу, ребенок, прозрев жизнь и мыслетворчество нашего времени, не станет жертвой новомодной философии и взглядов.

Главной заботой сегодняшнего образования является то, что школа не дает детям чувства историчности. Страшная, роковая ошибка! Ребенок лишен возможности черпать примеры из жизни людей прошлого. А история, увы, всё время повторяется. Разве не интересно узнать, что в былые времена находились те, кто восстал против Бога, и что из этого вышло. Как другие люди меняли свою жизнь, выделяясь тем самым среди остальных, служа нам примером и поныне. Чувство принадлежности ко времени очень важно донести до детей.

В основном человек, знакомый с лучшими достижениями культуры мира сего (а на Западе все они так или иначе связаны с религией), более расположен вести полнокровную и плодотворную православную жизнь, нежели тот, кто познал лишь сегодняшнюю «поп–культуру». Те, кто пришел в мир Православия и пройдет долгий путь, прежде чем станет серьезным исповедником Православии и сможет приобщить к вере других. Без страданий, без готовности к ним и понимания их роли дети будут просто пожраны современным миром. Культура (всё лучшее, что в ней есть), правильно донесенная до детской души, утоньчает и образовывает ее. Культура же современная уродует и калечит детскую душу, мешает во всей естественности и полноте принять заветы Православия.

Итак, в борьбе с духом мира сего мы должны воспользоваться всем лучшим, что он создал, и идти дальше. Ибо всё лучшее в мире ведет к Богу, Православию, и грех этим не воспользоваться».

А за несколько лет до этого (в 1975 г.), читая «Курс православного выживания», о. Серафим выделил те виды искусства, которые помогают детям вырасти с правильным отношением к половой жизни: «В нашем обществе, к 14–15–ти годам дети узнают всё о грехах плоти — куда больше, чем знали ранее взрослые семейные люди. Дети прекрасно понимают всё, что показывают в кино, что творится в жизни, сами живут в обстановке распущенности. Некоторые говорят: «Да зачем с этим бороться? Это же естественно!» Тем самым готовят почву распущенности и греховности.

Мальчику нужно показать пример целомудренного девства. Конечно, жить так весьма трудно, это высокий подвиг, но нужно хотя бы укоренить у него в душе мысль о целомудрии, дабы ему было легче бороться со всепроникающей чувственностью — она поражает не только плоть, но и разум. Мальчик видит соблазнительную рекламу, листает жуткие журналы. Всё вокруг действует на него куда сильнее, чем мысль о целомудрии. Теперь эта мысль, скорее осмеивается. Что же делать бедному мальчугану? Трудно не только сопротивляться, но и просто осознавать, что нужно сопротивляться. Лишь крохотная слабенькая мысль о чистоте противостоит лавине соблазнов и греха. И вот тут на помощь должна прийти литература.

Дайте мальчику «Давида Коперфильда». Герой — не монах, не подвижник, а обыкновенный мальчуган. Это мирская книга о мирских людях — вот только мир тогда был иным. И это уже полезно отметить: значит, не всегда было так плохо, как сейчас. Кроме теперешних мерок нравственности существовали и другие. И в том мире не обходились без половой жизни, но не придавали ей такого значения. Обнадеживает и наполняет силами сознание того, что почиталось в ту пору нормальным, естественным. Например, Диккенс описывает взросление мальчика, его первую любовь. В обществе девочки он смущен, и у него нет грязных помыслов, потому что подобного в жизни он не наблюдал. Сегодня же каждый роман изобилует «постельными» сценами. Диккенс пишет о любви высокой, которая, конечно же, приведет к женитьбе, к семейной жизни, к воспитанию детей — вокруг этого строится вся жизнь человеческая. И ни у кого из героев не возникает мысли о сиюминутном удовлетворении похоти с одной девочкой, дабы тут же заняться поисками другой. Давид мечтает о любимой женщине, о том, как будет жить с нею, когда вырастет большим и сильным. Разумеется, он будет спать со своей женой, но жизнь половая — лишь часть большой и трудной жизни в целом.

И в этом может найти помощь мальчик, к которому подступают соблазны. Когда он спрашивает: «Как мне вести себя с девочкой?» — общими фразами не отделаться. Но видя перед собой достоверный пример сверстника, жившего в прошлом веке, — стеснительного, заботливого, обходительного, мечтательного и нежного, — мальчик нашего времени тоже будет вести себя нормально, с оглядкой на нормы поведения прошлого. В романе этом много эпизодов, касающихся вопросов любви и пола, их сложности и важности для нашего человеческого естества. О православной вере не сказано ни слова, хотя вся книга напоена духом христианских ценностей — это тоже подспорье нашему подрастающему современнику в повседневной жизни в мире сем.

Еще Диккенс с большой теплотой повествует о людях, их отношениях. Увы, в школе сегодня об этом не говорят. И это теплое чувство к людям, возможно, даст мальчику куда больше уверенности жить целомудренно, чем все догмы Православия.

Теплота и сердечность Диккенса скорее проложат дорогу к сердцу мальчика, нарушив однобокий холодный рационализм, нежели горы вразумлений и увещеваний. Ибо, даже усвоив истины, можно оставаться холодным душой, расчетливым и бесчувственным. Читая Диккенса в простоте души, не удержишься от слез благодарности — он открывает нам подлинную религию любви. А сострадание Достоевского способно преодолеть наше самолюбие и самодовольство. Даже Томас Манн, не обладающий талантом сердечности и сострадания, дает читателю глубокую мысль о том, сколь неправильным путем идет жизнь Запада».

В ТОЙ ЖЕ ЛЕКЦИИ О. СЕРАФИМ вспомнил случай из своей молодости, как образовывались и постигала истину его собственная душа: «В колледже, когда я еще не был искушен в архитектурных стилях, мой профессор истории указал мне на два дома, примерно в одном стиле, построенные разницей лет в тридцать. «Можете сказать, чем они отличаются? — спросил он. — Смотрите: один сложен из кирпича, видна кладка, он теплый, хранит следы человека. Другой — из бетонных плит, гладкий, холодный, безликий. В первом жить приятно, во втором — нет». Я получил очень хороший урок: даже маленькая, казалось бы, незначительная деталь — орнамент на стене дома викторианской эпохи, не несущий никакого прикладного смысла — способна придать предмету его неповторимую индивидуальность. Сегодня это утеряно, остается лишь то, что «конструктивно» необходимо. Это — бездушная, мертвящая практичность. Конечно, дешевле строить или изготовлять подобное — логика очевидна. Однако сколько мы потеряли! И когда родители, показывая детям дома, объясняют, почему один хорош, другой плох, почему один «теплый», другой «холодный», ребенок уже не будет бездумно принимать всё современное как самое лучшее. И поучение это касается не искусства, а всей жизни, его «между строк» школьной программы должны давать родители и учителя. Так прививается чувство прекрасного. Напротив, в нынешнем школьном образовании преобладает грубый вкус, отсутствие сердечности, неспособность отличить хорошее от плохого, так называемая «относительность», сбивающая с толку и заводящая в тупик безбожия. И нужно хоть бы немного сознательных усилий, дабы ребенка воспитывали не только дурные примеры».

ИЗ ВСЕГО СКАЗАННОГО можно заключить, с какой серьезностью о. Серафим относился к воспитанию мальчиков и юношей, которых Господь вверял его опеке.

В 1981/82 гг. Феофил уже заканчивал «школьный курс». Отец Серафим научил его читать и писать по–русски и по–английски, познакомил с мировой литературой, музыкой, историей, церковной музыкой и уставом.

Тем же годом о. Серафим составил курс по «Православному мировоззрению» — расширенный и дополненный «Православный курс выживания» 1975 года, — прослушав который, полагалось написать реферат и сдать зачет. Побудила его к этому в августе 1981 года встреча с одним 18- летним семинаристом из Джорданвилля, тот приехал в монастырь с родителями — давнишними знакомцами отцов. Сейчас их волновала судьба сына. Подобно многим сверстникам, выросшим в современном разобщенном мире, он не умели ни выразить, ни объяснить своих чувств и мыслей, не понимал, что творится у него в душе. Отец Серафим отметил: «Он не хочет ничего иного, как только служить Богу. Однако очень испугался, когда в прошлом году в Джорданвилле на него напала тоска и не отпускала месяцы кряду. Порождена она была бездельем, невозможностью применить всё читанное в своей обыденной жизни. Сейчас ему всё «прискучило», и без тщательного духовного надзора он боится (и оправданно!) потерять всякий интерес к служению Церкви».

Узнав о таком положении дел от самого юноши и его родителей, отцы решили: пусть он останется в монастыре и пишет курсовую работу под руководством о. Серафима. Помолившись и причастившись поутру Святых Тайн, молодой человек принял приглашение. Отец Серафим написал еп. Лавру (ректору семинарии в Джорданвилле), не помешает ли это юноше получить диплом об окончании семинарии. «Мы знаем его уже несколько лет, и он проявил себя весьма одаренным и увлеченным студентом. Учеба дается ему легко. Надеемся, что при строгой опеке состояние его (обусловленное во многом юностью) переменится к лучшему». После некоторых споров преподаватели семинарии согласились с предложением о. Серафима.

Вскоре писать курсовую работу в Платине приехал еще один 18–летний семинарист из Джорданвилля, Георгий. Вырос он в семье протестантов, жил в Рединге, крещен был о. Серафимом. А семья познакомилась с Православием с помощью человека, некогда встретившего о. Германа в книжном магазине.

В 1981 году, летом, во время традиционного паломничества еще один молодой человек задержался в монастыре. Звали его Георгий, учился он в Санта–Крузе, состоял в Православном обществе (у него останавливался о. Серафим, когда в мае приезжал с лекциями в университет). Очень серьезный молодой человек, с непокорной рыжей шевелюрой и горящим взглядом. Недавно перешел в Православие из англиканской Церкви, заодно порвав с современными «чудодеями». Он мечтал о подвижнической жизни на лоне природы, а приобщившись Православия, воспылал желанием жить монахом в пустыни. Повсюду как учебник он носил «Северную Фиваиду». Когда в августе он приехал в монастырь и решил остаться, отцы подметили, сколь он заботлив и предупредителен к другим, и сочли, что его стремление к пустынническому подвигу искренне, не продиктовано эгоистичным желанием спрятаться от мира. Еще он отличался необыкновенной сообразительностью. Очевидно, Господь послал отцам еще одну душу для образования, она жаждала Православия. Григорий облачился в подрясник послушника и начал новый учебный год с курса о. Серафима «Православное мировоззрение».

Всего семеро (как монастырской братии, так и мирян) посещало этот курс. В выходные дни послушать лекции собиралось еще больше народа. За девять месяцев удалось охватить огромный материал. Много времени о. Серафим уделил Догматическому богословию и Истории Церкви, знакомя студентов с житиями и учением святых Отцов. Не забывал он и обычной университетской программы, но преподносил материал под православным углом зрения, что вносило определенный смысл. Он рассказывал о религиозных наставниках и учителях: Иоакиме Флорентийском, Мартине Лютере, Адаме Вайсхаупте, Тейяре де Шардене; о философах Запада: Фоме Аквинском, Канте, Вольтере, Гегеле, Марксе, Руссо, Прудоне; об ученых: Копернике, Кеплере, Ламарке, Лайоле, Дарвине, Геккеле; о писателях и поэтах: Гомере, Данте, Мильтоне, Ричардсоне, Голдсмите, Фильдинге, Свифте, Остине, Дидро, Байроне, Пушкине, Леонтьеве, Толстом, Чехове, Гоголе, Диккенсе, Уордсворте; о политических деятелях: Юлиане Отступнике, Оливере Кромвеле, Борисе Годунове, Петре I, Николае I (наиболее чтимом о. Серафимом русском царе), Бакунине, Фурье, Сен–Симоне, Томасе, Бэрке, Победоносцеве, Оуэне, Наполеоне, Гитлере, Депозите Кортесе, Меттернихе, де Мэстер. Отец Серафим обсуждал со студентами бесчисленные картины и скульптуры, от древних до ультрамодернистских. Он рассказал им о музыке эпохи Возрождения, Барокко, Классицизма и Романтизма, о новых веяниях и течениях, даже о «Битлах» умудрился поведать с православной точки зрения.

Студенты и не подозревали, как им повезло. Такой глубины в своих лекциях о. Серафим еще не достигал. А следующих ему уже не довелось прочитать. Он и сам прекрасно сознавал, что такого образования, такого миропознания, основанного на принципах Православия, сейчас уже ни получить.

В дополнение к курсу «Православного мировоззрения» о. Серафим вел занятия по английской грамматике, стихосложению и писательскому мастерству. Отец Герман занимался со студентами церковной историей и литературой. Двенадцать часов в неделю посвящалось лекциям, и еще десять добавлялось двум семинаристам, дабы они не отстали от программы. Материалы отцам присылали из Джорданвилля.

Некоторые из слушателей плохо усваивали материал, прочитав страницу, он рассредоточивались. Для таких о. Серафим придумал ежедневно читать вслух интересные романы, такие как «Преступление и наказание», и сразу же обсуждать прочитанное. Он отмечал, что «результаты великолепные: повысились и интерес, и понимание».

Отец Серафим приготовил наброски будущих курсов (третьего, четвертого и пятого года обучения) для своих семинаристов, включив все дисциплины, преподаваемые в Свято–Троицкой семинарии[73]. Но накануне третьего учебного года он умер.

УЖЕ ГОВОРИЛОСЬ, что платинские отцы не жалели своего времени, знакомя молодежь с классической музыкой. Сегодня, увы, уже не только молодежь нуждается в музыкальном образовании. Родители их тоже воспитаны на грубых, жестоких современных ритмах.

Во время традиционных Паломничеств собравшиеся знакомились с высотами христианской культуры, слушая магнитофонные записи отцов. В 1979 году, когда о. Серафим рассказывал о пророчествах Даниила, он поставил запись «Валтасарова пира» Генделя, основанного на Книге пророчеств Даниила. А в 1981 году, читая лекции по Книге Бытия, он давал послушать «Ораторию творения» Гайдна. Отец Герман знакомил паломников со своими любимыми композиторами, особенно Моцартом. Один 19–летний паломник вспоминает: «До паломничества 1981 года я слушал исключительно поп- и рок–музыку. В монастыре состоялось мое знакомство с музыкой классической. Отцы объяснили, что рок — это музыка плоти, классическая — музыка души, а церковная — музыка духа (высшей части души). И чтобы нам приобщиться царства духа, нужно подняться над плотским, телесным и подготовить душу. После этого я понял, почему некоторые отдают предпочтение классической музыке. Не забуду, как о. Герман дал нам послушать 24–й фортепианный концерт Моцарта — так тронул он душу, самые сокровенные уголки ее. Я даже и не подозревал, что способен так чутко откликаться на музыку.

Вернувшись в колледж, я не сразу расстался с моими недавно любимыми пластинками и записями. Мало–помалу стал я приобщаться музыки серьезной и народной. Соседи по общежитию слушали «Рол линг Стоунз», Дэвида Брауи, Брюса Спрингстона. Я же — Римского–Корсакова, Сибелиуса, кельтскую арфу. Понемногу и другие ребята стали интересоваться: что же я такое замечательное нашел? Просили дать послушать. Им тоже приелась «музыка плоти»».

Для образования души о. Серафим прибегал и к современнейшему из искусств — кино. Он пояснял: «Некоторые родители, жалуясь на ужасный мир, даже не пускают детей в кино, дескать, нечего им набираться скверны, пусть растут в чистоте. Но детей рано или поздно всё равно ждет столкновение с жестоким миром. И если они не получили достаточно душевной пищи, то недолго и отравиться тем, что предлагает мир сей. Поэтому так важны фильмы, в которых не царит зло, которые не толкают ко греху».

В 1980/81 гг. сразу же после Рождества отцы взяли напрокат кинопроектор и тщательно отобрали фильмы для молодежи: «Гамлет», «Николас Никольби», «Рождественская сказка», «Записки Пиквикского клуба», «Школьные годы Тома Брауна».

Не следует забывать, что в молодости отношение о. Серафима к Диккенсу было иным, пренебрежительно–насмешливым, он, подобно тому молодому богоискателю с Афона, называл его романы «викторианской сентиментальщиной». С годами сердце о. Серафима умягчилось, обретя с Православием первозданность чувств, он наконец оценил «Записки Пиквикского клуба», вернулось незамутненное детское восприятие — ведь когда?то он зачитывался этим романом, по ночам пряча книгу под одеяло. За год до смерти он увидел экранизацию романа и растрогался как дитя: то смеялся, то плакал, сопереживал каждую минуту действия.

Однажды его спросили о фильме, в котором бы показывались христианские добродетели. «Их предостаточно, — ответил о. Серафим, — только новых как?то не видно. Совсем мало, наверное, снимают. А старые картины, особенно экранизация классики, очень хороши, и в них заложен глубокий смысл. Диккенс тому пример: он «насквозь» христианский. Хотя имени Христа и не упоминает. Но каждый его роман исполнен любви. Так, мистер Пиквик, что бы ни случилось, неколебимо верит людям. Даже в долговую тюрьму попадает по доверчивости. К нему приходит обидчик, соблазнивший его родственницу и засадивший его самого в тюрьму, а мистер Пиквик сокрушается о нем, и еще дает денег, чтобы тот купил себе еды. Смотришь на преступника, беззастенчиво обманывающего людей, и плакать хочется. В конце концов мистер Пиквик преодолевает все невзгоды, потому что не утратил веры в людей. Он побеждает, ибо на глазах умягчаются сердца людей.

Много старых фильмов показывают людские страсти, невинность, христианские добродетели. Все романы XIX века достоверно изображают обычную христианскую жизнь, борьбу со страстями человеческими. Это не богословский или высокодуховный уровень, простой, человеческий, но показанное в этих фильмах христианское понимание жизни так благотворно. Подобных новых фильмов назвать не могу. Наверное, всё же где?то изредка снимаются и хорошие кинокартины, но в основном показывают всякие ужасы. Если Диккенс с сердечной теплотой показывает нашу повседневную жизнь, то, например, новый фильм «Е. Т.» проникнут сердечностью к какому?то чудищу, представленному чуть ли не спасителем людей. Думаю, что стоит покопаться в старых фильмах и показать некоторые в своем приходе, особенно молодежи.

Помимо кино о. Серафим выбирал время, чтобы сводить монастырскую братию в театр. Отец Серафим широко и свободно использовал все духовные средства для образования молодых душ. Отец Алексий Янг пишет по этому поводу: «Несколько раз о. Серафим заезжал к нам по пути в Эшланд (штат Орегон) или на обратной дороге он возил братию на спектакли шекспировского фестиваля. Однажды летом (незадолго до смерти) он ездил с ребятами смотреть «Ромео и Джульетту», предварительно прочитав и обсудив с ними пьесу. Я удивился: как это будущие монахи будут смотреть такую пьесу? Отец Серафим ответил: «А что, собственно, мешает? Они живые люди и чувства у них такие же, как и у всех. Лучше показать им всё, объяснив и растолковав, нежели предоставить биться со страстями в одиночку».

В том же духе наставлял он меня, когда на лето приехал Феофил: «Пусть смотрит телевизор, даже всякие пустые комедии и мелодрамы, если хочет. Води его в кино. Пока Феофила чарует и привлекает мир сей и пока не поздно, нужно его от этого отучить. Смотри с ним всё подряд, объясняй, обсуждай, чтобы он мог оценить всё с позиций духовности». Мне такой подход показался разумным. Некоторая доза мирского действует как вакцина, помогающая выработать иммунитет к «мирским чарам». Раз он попросил меня свозить Феофила в Сан–Франциско на моцартовского «Дона Джованни», потом — в Эшланд на спектакль по пьесе Марлоу «Доктор Фауст». Отец Серафим назубок знал эти вещи и даже подсказал мне, какой «урок» я должен извлечь и преподать Феофилу. Всякий раз после он требовал подробного отчета: как Феофил (или кто иной) воспринял пьесу, понял ли смысл и т. п.

Помню, как настоятельно советовал он Майклу Андерсону[74] читать Платона и других философов, дотошно обсуждал с ними прочитанное, показал, как связана философия древности с Православием и святоотечеством.

То же и с музыкой: на заре нашего знакомства я говорил ему, что коль скоро мы помышляем о духовном росте, нам придется забыть о Моцарте и прочих светских композиторах. «Бедняга!» — только и воскликнул он. Я до сих пор слышу это восклицание. Потом он объяснил мне, какое место занимает прекрасное в духовном мире и сколь значима роль высокого искусства в создании нашей личной духовности. Ранее мне такого слышать не доводилось. Много позже я обнаружил схожие мысли у святых Отцов, принял их и разделил потом со многими людьми. До этого у меня сохранялось совершенно пуританское отношение к искусству.

Уже несколько времени после того, как о. Серафим покинул нас, я нашел в Новом Завете строки, точно определяющие его подход к жизни (по крайней мере то, что видел я): «Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви, и целомудрия» (2 Тим. 1:7). В общем, каждый, открывший душу перед о. Серафимом (хотя таких было мало), получил неоценимое сокровище — мудрые наставления. И мало кто оценил это при его жизни».

Как и всякий духовный наставник, о. Серафим болел душой за своих детей. У каждого (названного или неназванного в этой книге) были свои душевные раны и увечья. Один вырос без любви, без отеческой руки, с психопаткой–матерью. Другой вроде бы из хорошей семьи, с любящими родителями, да сам в себе разобраться не может: выпорхнув на волю из?под родительского крыла, ощутил беспомощность и пустоту. Третий — из неблагополучной семьи, сбежал из дома, изболевшись душой. Четвертый пришел в монастырь из мрачного мира наркотиков, преступлений, черной магии, и «шрамы» мира сего еще долго бередили душу.

По ночам о. Герман часто видел, как его собрат молится о своих чадах, о всех встреченных в жизни молодых людях, искалеченных миром нигилизма, природу которого он постиг много лет тому. Мальчишки уже давно спали, а о. Серафим при свече молился в холодной церкви, склонившись в земном поклоне перед алтарем. Со слезами молил он Бога благословить, защитить и излечить молодых.

При жизни братия не знала об этих ночных бдениях о. Серафима, равно не ведали они и истинной цены отеческому его наставлению.